Шрифт:
Олег АВРАМЕНКО
МАРГАРИТА НАВАРРСКАЯ
Инне Боженовой,
солнышку ясному.
1. ГАБРИЕЛЬ ТЕРЯЕТ ГОЛОВУ, А СИМОН ПРОЯВЛЯЕТ
НЕОЖИДАННУЮ ПРОНИЦАТЕЛЬНОСТЬ
– Безобразие!
– недовольно проворчал Гастон Альбре, развалясь на диване в просторной и вместе с тем уютной гостиной роскошных апартаментов, отведенных Филиппу во дворце наваррского короля.
– Еще бы, - отозвался пьяненький Симон де Бигор.
– Это очень даже невежливо.
Он сидел на подоконнике, болтая в воздухе ногами. Рядом с ним находился Габриель де Шеверни, готовый в любой момент подстраховать друга, если тому
Последний из присутствующих, Филипп, стоял перед большим зеркалом и придирчиво изучал свое отражение.
– Что невежливо, это уж точно, - согласился он.
– Госпожа Маргарита решила сразу показать нам свои коготки.
– Пора бы уж обломать их, - заметил Гастон.
– возьмешься за это дело, Филипп?
Филипп задумчиво улыбнулся.
– Может быть и возьмусь.
Все четверо только что возвратились c торжественного обеда, данного королем Наварры по случаю прибытия гасконских гостей, и на который Маргарита явиться не соизволила, ссылаясь на отсутствие аппетита. Именно по этому поводу Гастон и Симон выражали свое неудовольствие. Филиппа же возмутила главным образом бесцеремонность принцессы: ведь ей ничего не стоило придумать более подходящий и менее вызывающий предлог - скажем плохое самочувствие.
"Своенравная сучка, - думал он.
– И вздорная. Очень вздорная, раз с такой легкостью пренебрегла дворцовым этикетом и элементарными правилами хорошего тона, лишь бы досадить претенденту на ее руку. Поставить его на место, продемонстрировать свою независимость и полное безразличие к нему. "Оставь надежду всяко..." Впрочем, нет. Будь я ей совершенно безразличен, она бы не стала выкидывать такие штучки".
При зрелом размышлении Филипп пришел к выводу, что выходка Маргариты свидетельствует скорее о крайнем раздражении, обиде и даже уязвленной гордости. И причиной этому, вне всякого сомнения, был он. Вероятно, подумал Филипп, Маргарита все-таки решила остановить свой выбор на нем - и теперь досадует из-за этого, чувствует себя униженной, потерпевшей поражение. Тогда ее отсутствие на обеде, да еще под таким смехотворным предлогом, что бы там не говорил Альбре, очень хороший знак. Филипп добродушно улыбнулся своему отражению в зеркале и дал себе слово, что в самом скором времени он заставит Маргариту позабыть о досаде и унижении, которые она испытывает сейчас.
– Да перестань ты глазеть в это чертово зеркало!
– раздраженно произнес Гастон.
– Вот еще франт - все прихорашивается и прихорашивается! И так уже смазлив до неприличия. Ну прямо как девчонка.
Филипп перевел на кузена кроткий взгляд своих небесно-голубых глаз.
– И вовсе я не прихорашиваюсь.
– Ну так любуешься собой.
– И не любуюсь.
– А что же?
– Думаю.
– И о чем, если не секрет?
Какое-то мгновение Филипп колебался, затем ответил:
– А вдруг Маргарита окажется выше меня? Ведь не зря же меня прозвали Коротышкой, я действительно невысок ростом.
– Для мужчины, - флегматично уточнил Габриэль.
– Зато она, говорят, высокая для женщины.
– Вот беда-то будет!
– ухмыльнулся Гастон.
– Настоящая трагедия.
– Ну, насчет трагедии ты малость загнул, - сказал Филипп.
– Однако...
– Однако в постели с высокими женщинами ты чувствуешь себя не очень уверенно, - закончил его мысль Гастон.
– Уж эти мне комплексы! Право, не понимаю: какая, собственно, разница, кто выше? Лично меня это никогда не волновало.
Филипп смерил взглядом долговязую фигуру кузена и хмыкнул.
– Ясное дело! Вряд ли тебе доводилось заниматься любовью с двухметровыми красотками.
Альбре хохотнул.
– Твоя правда, - сдался он.
– Об этом я как-то не подумал. По видимому, не суждено мне узнать, каково это - трахать бабу, что выше тебя.
Филипп брезгливо фыркнул. Несмотря на свой большой опыт по этой части (а может, и благодаря ему), он всячески избегал вульгарных выражений, когда речь шла о женщинах, и без особого восторга выслушивал их из чужих уст.
Симон, который все это время сидел на подоконнике, размахивая ногами и что-то мурлыча себе под нос, вдруг проявил живейший интерес к их разговору.
– А что?
– спросил он у Филиппа.
– Ты собираешься переспать с Маргаритой?
Филипп ничего не ответил и лишь лязгнул зубами, пораженный нелепостью вопроса.
Гастон в изумлении уставился на Симона.
– Подумать только...
– сокрушенно пробормотал он.
– Хотя я знаю тебя почитай с пеленок, порой у меня создается впечатление, что ты строишь из себя идиота. Нет-нет, я уверен, что это не так, но впечатление, однако, создается. Не стану говорить за других, но лично для меня нет ничего удивительного в том, что Амелина погуливает на стороне. Еще бы! C таким-то мужем...
Симон покраснел от смущения и часто захлопал ресницами.
– Ты меня обижаешь, Гастон. Ну, не догадался я, ладно, всякое бывает. Как-то не думал об этом раньше, вот и все.
– А что здесь думать, скажи на милость? Прежде всего, Филипп собирается жениться на Маргарите, и потом... Да что и говорить! Это же так безусловно, как те слюнки, что текут у тебя при мысли о вкусной еде. Разве не ясно, что коль скоро такой отъявленный бабник, как наш Филипп, заявился в гости к такой очаровательной шлюшке, как Маргарита, то без перепихона между ними уж никак не обойдется.
– А может, все-таки ОБОЙДЕМСЯ без "перепихона"?
– вежливо осведомился Филипп.
– Что?.. А-а, понятно! Не очень, кстати, удачный каламбур.
– Гастон усмехнулся и тряхнул головой.
– Чертова твоя деликатность! Просто уму непостижимо, как в тебе только уживаются ханжа и распутник.
Филипп хотел было ответить, что распущенность распущенности рознь и что разборчивость в выражениях еще не ханжество, но как раз в это мгновение дверь передней отворилась и в гостиную заглянул принцев паж д'Обиак - светловолосый паренек тринадцати лет с вечно улыбающимся лицом и легкомысленным взглядом красивых бархатных глаз.
– Монсеньор...
– Ты неисправим, Марио!
– раздраженно перебил его Филипп.
– Пора уже научиться стучать в дверь.
– Ой, простите, монсеньор, - извиняющимся тоном произнес паж, тщетно пытаясь изобразить глубокое раскаяние, которое вряд ли испытывал на самом деле.
– Совсем из головы вылетело.
– Это не удивительно, - прокомментировал Гастон.
– У тебя, парень, только ветер в голове и гуляет.
– Совершенно верно, - согласился Филипп.
– Я держу его у себя лишь потому, что он уникален в своей нерадивости... Так чего тебе, Марио?