Маргарита Наваррская
Шрифт:
– О какой еще обиде?
– Твой будущий тесть, оказывается, пригласил в числе зачинщиков Гамильтона.
– Ну и что? Судя по рассказам, Ричард Гамильтон - добрый рыцарь.
Эрнан состроил презрительную гримасу.
– Да уж, добрый!
– негодующе фыркнул он.
– Много хуже меня.
– Не спорю. Но это еще не значит...
– Значит!!! Почему он, почему не я?! Ведь я лучше, я сильнее! Какого черта, спрашивается, король пригласил зачинщиком его, а не меня?
– Думаю, потому что он издалека...
– Шотландский выскочка!
–
– (Филипп решил не бередить рану друга и умолчал о том, что поначалу король собирался пригласить седьмым зачинщиком Шатофьера, но, получив письмо от Ричарда Гамильтона, в котором тот изъявлял желание принять участие в турнире, отдал предпочтение шотландцу).
– Надеюсь, ты не упустишь случая доказать свое превосходство над ним?
– Непременно! Я покажу этому сукину сыну, где раки зимуют.
– Между прочим, - Филипп извлек из-за отворота камзола копию регламента.
– Ты можешь записаться еще до жеребьевки - но только начиная с третьего круга.
– Я уже записался, - ответил Эрнан.
– Пятнадцатым.
– Не хочешь рисковать?
– Ха! Разве это риск? Это называется полагаться на случай. Когда придет время бросать жребий, незабитыми останутся лишь четырнадцать первых и, возможно, еще несколько последних мест - и на них будут претендовать не менее полусотни рыцарей. А я не хочу, чтобы глупая случайность помешала мне сразиться с Гамильтоном.
– Понятненько, - сказал Филипп.
– Ну а ты, Симон, тоже записался?
– Да какой из меня рыцарь!
– небрежно отмахнулся тот.
– Впрочем, если кто-то из вас возглавит одну из партий в общем турнире, я, конечно, присоединюсь к нему... Ну, и еще попытаю счастья в охоте за сарацинами.
Эрнан усмехнулся и вновь запустил руку в котомку.
– Ай-ай-ай!
– сокрушенно произнес он, вынимая последнюю бутылку. Осталась единственная и неповторимая.
– Не грусти, - утешил его Филипп и протянул ему свою, полную на две трети.
– На, возьми. С меня достаточно.
– И мою можешь взять, - добавил Симон.
– Там осталась почти половина.
Шатофьер одобрительно хмыкнул.
– Вот и ладушки. Вы, ребята, настоящие друзья... Ну что ж, коль скоро у меня есть что пить, я, пожалуй, побуду здесь до приезда императора. Передайте Жакомо...
– Это излишне. Август Юлий изменил свои планы. Он прибывает завтра утром.
– Ах, так! Тем лучше. Тогда я чуток сосну в твоем шатре, не возражаешь?
– О чем может быть речь!
– пожал плечами Филипп.
– Спи здесь, сколько тебе влезет.
– Так я и поступлю, спешить-то мне некуда. Во дворце меня никакая барышня ведь не ждет... Да, вот еще что, Филипп. Отныне в нашей компании остался лишь один монах - я.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Сегодня ночью Габриель, наконец, последовал твоему совету и распростился со своей девственностью. Помнишь, вчера он весь вечер увивался около той смазливенькой девчушки, сестры Монтини?
– Эрнан лукаво прищурился.
– Говорят, ты уже положил на нее глаз, но Габриель
– Ба!
– изумился Филипп.
– Кто это - "говорят"?
– Спроси лучше у Симона. Это он мне рассказал.
Филипп повернулся к Симону:
– А ты-то откуда знаешь?
Тот почему-то смутился.
– Я сам видел, собственными глазами.
– Что?!!
– вытаращился на него Филипп.
– Ну, не... не это, а... Собственно, я видел, как Габриель выходил из ее комнаты.
– Ага, понятно. Ты разговаривал с ним?
– Да.
– И он не попросил тебя держать язык на привязи?
– Ну... Собственно говоря... Это...
– Все-таки попросил?
Симон виновато заморгал.
– Да, попросил.
– Ах, ты трепло несчастное!
– негодующе рявкнул Эрнан.
– Какого тогда дьявола ты разбалтываешь чужие секреты?! К твоему сведению, Филипп, этот пустомеля уже по всему дворцу раззвонил про Габриеля и его барышню.
Филипп укоризненно поглядел на Симона и вдруг улыбнулся.
– Стало быть, ты видел, как Габриель выходил от Матильды? Ладненько.
– Тут он ткнул его пальцем в грудь.
– Но ты-то что делал на половине фрейлин в то самое время? Вот вопрос достойный пристальнейшего изучения!
Краска бросилась Симону в лицо.
– Я... Я просто...
– Ой, не заливай!
– отмахнулся Шатофьер.
– Если тебе удается водить за нос Амелину, и она искренне убеждена в твоей верности, то со мной такой номер не пройдет. Думаешь, я не знаю про дочь лурдского лесничего?
– А?
– Филипп озадаченно взглянул на внезапно скисшего Симона, затем вопрошающе посмотрел на Эрнана: - О чем ты толкуешь, дружище? Причем здесь дочь лурдского лесничего?
– А при том, что у этой самой дочери есть три дочурки, чертовски похожие на верного супруга госпожи Альбре де Бигор.
– Да ты шутишь!
– воскликнул ошарашенный Филипп.
– Нет, клянусь хвостом Вельзевула. Он путается с нею с тринадцати лет, а старший их ребенок родился за полгода до его женитьбы на Амелине.
– Черти полосатые! Симон, это правда?
Симон и не шелохнулся, как будто вовсе не расслышал вопроса. Ссутулив плечи и опустив глаза, он был похож на пойманного с поличным преступника, который прекрасно понимал, что выкручиваться бесполезно, и хранил гордое молчание.
Филипп вновь обратился к Эрнану:
– Но как же так? Почему я не знал?
– Да потому, что никто не знал... Гм, почти никто - за исключением лесничего, нескольких слуг, держащих свои языки за зубами, и матери Симона.
– Его матери?!
– Ну, да. Она-то и подыскала для милки своего сына покладистого мужа, который постоянно находится в разъездах и не задает лишних вопросов насчет того, откуда у его жены берутся дети. Надобно сказать, что наш Симон, хоть и простоват с виду, но хитрец еще тот. Он так ловко обставлял свои амуры с той девицей, что даже его товарищи, с которыми он отправлялся якобы на охоту, ничего не подозревали. Я и сам проведал об этом лишь недавно.