Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Жак оставил на попечение стражи своего коня и быстро поднялся в гостиную. Ему были знакомы лица всех завсегдатаев дома. Здесь были люди из семейства Арнулей, Сент-Этьенов, Жасбюрьяндов, Рифа, Франте, а также господин де Ламарш и Пьер Фурдрен, оба входили в Суверенный совет, и было важно заручиться их поддержкой. Однако лично он предпочитал Сен-Бона, Лафонтена, Доранжа, Лесажа и Л’Арше, которые уже не раз доказывали ему свою дружбу и преданность.
На этих сборищах царила полная непринужденность. Не удивительно поэтому, что, едва завидев его высокую фигуру, все поспешно бросились навстречу.
— Отлично! — радостно воскликнул господин де Ламарш. — Наконец-то вернулся наш генерал! Ну что там происходит на острове? Каков он, этот господин де Туаси? Интересно, что-то он нам принесет…
Жак был весь в дорожной пыли, однако такая встреча, вне всякого сомнения, весьма сердечная, явно доставила ему удовольствие. Он любил, когда в нем признавали неоспоримого правителя острова.
Он улыбнулся их вопросам и уже начал было отвечать, когда навстречу вышла Мари. Лицо молодой женщины светилось от радости, что он наконец-то снова с ней.
Не обращая внимания на гостей, она бросилась к нему в объятья и подарила быстрый поцелуй.
Лазье с Девеном, все еще с кубками в руках и явно несколько злоупотребившие ромом, издали восклицания весьма игривого свойства. Мари улыбнулась.
— Ладно, ладно, господа! — вмешался тут Сент-Этьен. — Давайте-ка лучше послушаем генерала! Вы, видно, совсем запамятовали, что, возможно, уже завтра нам придется воевать против господина де Пуэнси и его нынешних союзников-англичан!
— Да, черт возьми! — воскликнул Ривьер Лебайе. — Дайте же слово губернатору. Пусть он расскажет нам новости!
Кавалер де Бофор, который до того времени держался в стороне, торжественной поступью вышел вперед.
— Мой дорогой Лебайе, — заметил он, — вы чересчур торопитесь. Благородный дворянин должен прежде всего сказать нашему досточтимому генералу, насколько он может рассчитывать на нашу преданность…
Все головы мигом повернулись в сторону Бофора. Честолюбивые амбиции этого совсем еще молодого человека, во всяком случае никак не старше самого генерала, были хорошо известны всем присутствующим. У него была весьма курьезная внешность: высокого роста, широкоплечий, с короткой талией и на редкость длинными ногами, он был наделен каким-то угловатым лицом, которое было точно небрежно вырезано грубым долотом. Он чем-то походил на мангусту, которую ввозили на остров, дабы уничтожать змей, заполонивших некоторые части острова. Его не очень-то любили, ибо был он язвителен и отличался той прямотой, что граничила с цинизмом, однако к нему прислушивались, поскольку он искусно владел шпагой и, как говорили, тайно возглавлял какой-то клан преданных ему душой и телом колонистов, которые ради него были готовы идти в огонь и в воду.
— Благодарю вас, Бофор, — проговорил генерал.
— Я еще не кончил, — заявил Бофор, — я хотел сказать, что, каковы бы ни были новости, которые вы нам принесли, пусть даже вы объявите нам о войне, мы все будем на вашей стороне!
— Иного я от вас и не ожидал, — заверил его генерал.
Он говорил с каким-то мрачным видом, однако до этого момента все относили это на счет усталости, которая была видна по осунувшемуся лицу. Однако речь шла о войне, а большинство присутствовавших колонистов отлично знали, что такое война! Многим из них уже приходилось отражать атаки индейцев-караибов, испанцев и англичан. Им уже случалось покидать свои плантации сахарного тростника или индиго и бежать с оружием в руках к форту. Когда вражеским войскам удавалось высадиться на берег, им приходилось выстраиваться боевыми рядами и штурмовать неприятеля, оттесняя его к морю! Многие из них нашли себе могилу в прибрежных песках, другие до сих пор хранили на теле следы пуль. А тем временем плантации их, покинутые на попечение одних лишь рабов, опустошались теми, кто должен был бы следить за их процветанием, ибо по какому-то странному отсутствию логики негры под прикрытием войны надеялись вернуть себе свободу!
— Слава Богу! — воскликнул Матье Мишель. — Если будет война, то мне искренне жаль господ англичан. Давненько я уже по ним не стрелял!
— Господин Мишель, — заявил, выступив впереди самого генерала, человек, превышающий всех ростом, — воистину золотые слова сорвались сейчас с ваших уст! Вот я, к примеру, купил себе у одного капитана из Сен-Мало ружье, которое некий обитатель Нанта по имени Желен изготавливает специально для наших островов, оно стреляет пулями в шестнадцатую фунта! Честное слово, одной такой пули за глаза хватит, чтобы насквозь прошить каркасы тройки англичан!
Это оказался Лефор. Он продолжил:
— И ружье это, господа, может служить сразу двум целям! Когда оно разряжено, им вполне можно пользоваться вместо дубины, ведь приклад у него потолще и потяжелее французского окорока, а ствол подлиннее трех футов!
Генерал с улыбкой похлопал бывшего пирата по плечу, а поскольку все уже заметили, что он собирается сделать какое-то важное заявление, то в гостиной вдруг воцарилась мертвая тишина.
— Пока еще рано говорить о настоящей войне, — наставительно проговорил Дюпарке. — Я виделся с господином де Туаси… Ясно, что там, во Франции, регентша и ее советники видят все то, что происходит в наших краях, не вполне в том же свете, что мы с вами здесь… Тем не менее господин де Пуэнси, так же как и Жан Обер, если только новому губернатору удастся до них добраться, и вправду рискуют своими головами!
— Никогда! — вскричал Лефор. — Никогда, пока я жив, никому не удастся схватить нашего доброго сен-кристофского командора!
Жак смерил ледяным взглядом не в меру распалившегося собеседника.
— Не торопитесь, Лефор, — проговорил он. — Нет никакого сомнения, что господин де Пуэнси поднял бунт против верховной власти, а потому заслуживает самого сурового наказания. Я не знаю, чего стоит господин де Туаси. Разного рода соображения склоняют меня к мысли, что он не станет лучшим правителем, чем наш прежний губернатор. Тем не менее есть одна векш, которую я не могу стерпеть и за которую всегда буду действовать без всякой снисходительности, — это предательство! Порядочные люди не продаются англичанам, господа! Сколь бы ни были тяжелы обиды, накопившиеся против презренной организации, что подрывает управление островами, порядочные люди не обращаются к врагу, дабы нанести ущерб французской короне! Как бы сильно нам ни не нравились всякие Мазарини и Партичелли Эмери, нам должно думать о том, какое наследство оставим мы нашему юному королю Людовику XIV!..
Сам того не желая, Дюпарке повысил голос, и колонисты, которые всего лишь парой минут раньше с такой непринужденностью, открыто высказывали свои суждения, внезапно вздрогнули, так и не осознав, в чем на самом деле заключалась причина их смятения: был ли то страх войны или страх генеральского гнева.
— Вот видите, — произнес тем не менее Матье Мишель. — А я вам что говорил? Если господину де Пуэнси желательно получить новости из Франции, то так и быть — мы их ему доставим! Лично у меня припасено добрых пятьдесят фунтов сухого пороху и ствол, который ржавеет, когда им не пользуются!
— Не надо горячиться, дети мои, — вмешался тут губернатор, — успокойтесь! Я рад видеть среди вас людей, одушевленных столь благими порывами, но война пока еще не объявлена!.. Как вы уже знаете, я говорил с господином де Туаси и полагаю, он из тех людей, что сами, без посторонней помощи, могут утвердить свои права! Что касается меня, то я хотел бы, насколько возможно, избежать любых действий, которые не принесли бы ничего, кроме вреда нашему острову! Если же все-таки случится, что новый генерал-губернатор обратится к нам за помощью, дабы покарать мятежников, то надеюсь, господа, мы будем первыми, кто выйдет в море!