Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
— Господа, — начал он, — полагаю, вы уже догадались о причинах, которые заставили меня вызвать вас к себе… Так что об этом не стоит даже говорить. Я прошу лишь, чтобы вы объяснили мне причины своего недостойного поведения, и это в те дни, когда на острове разгорается мятеж…
Лефор стоял выпрямившись, внешне изображая почтение, рука на эфесе шпаги. На нем были новые сапоги, фиолетовый камзол, русый парик, весь вид его говорил об оскорбленном самолюбии и притворном смирении.
Он сделал шаг в сторону стола и без всякого стеснения прервал Лапьерьера.
— Господин губернатор, — заявил он твердым голосом, — прошу прощения. Хоть я всегда первым на этом острове узнаю все новости, на сей раз, увы, ваши слова застигли меня врасплох. На самом деле, в противоположность тому, в чем вы, похоже, вполне уверены, я и понятия не имею о причинах, которые вынудили вас вызвать меня к себе…
Лапьерьер раздраженно махнул рукой и нахмурил брови.
— Лефор, мне известно, что вы человек вздорный. К тому же прирожденный резонер. Вы поставили себя в весьма прискорбное положение, так что не пытайтесь, прошу вас, всякими увертками уйти от ответа.
Ив стоял, даже не шелохнувшись. Он тяжело вздохнул с видом человека, который против воли вынужден смириться с необходимостью выслушивать несправедливые укоры в свой адрес, однако добавил:
— Генерал Дюпарке еще в те времена, когда мы имели счастье видеть его здесь, у нас в форте, помнится, частенько говорил, что негоже начинать с того, чем, по логике вещей, следовало бы закончить… Господин губернатор, а не воспользоваться ли, хотя бы из уважения к генералу, и нам его мудрым советом? Вы меня вызвали. Как я понял, вам пришло желание со мной побеседовать. Я примчался сюда рысью, на какую только способна была моя лошаденка…
Лапьерьер пошевелился в своем кресле.
— Хорошо! — проговорил он. — Коли уж вы не желаете понять меня с полуслова, что ж, придется объяснить… Тем хуже для вас! Разумеется, вы и понятия не имеете, о чем идет речь… Вы ранили в таверне «Большая Монашка…» троих людей. И эти люди все рассказали!.. Они утверждают, что вы подстрекали к заговору, что вы давали советы мятежникам и что вы набросились на них со шпагою в руке именно по той самой причине, что они раскрыли вашу игру…
— Слава тебе Господи! — воскликнул Лефор, прыснув от смеху. — Хотелось бы мне посмотреть на того скворца, который сочиняет такие красивые песенки!..
— Замолчите, сударь! — приказал ему временный губернатора. — Эти люди явственно слышали, как вы произнесли следующие слова: «Славный ветерок, чтобы разжечь праздничный костер на площади Сен-Пьера! И пусть меня холера задушит, если этой же ночью здесь не запылает какая-нибудь винокурня, где бродит добрый ром!..» Неужели у вас хватит наглости это отрицать?
— Господин губернатор, — с сокрушенным видом проговорил Лефор, — не в моих привычках отрекаться от слов, которые слетели с моего языка! Никогда, сударь, никогда, пусть даже мне нож к горлу приставят…
— Смените тон! — скомандовал Лапьерьер. — Смените тон, не то я немедленно прикажу заточить вас в карцер!
— Тысяча чертей! Ничего не понимаю! — воскликнул Ив. — Вы меня вызываете, ибо вам было угодно со мной поговорить, но стоит мне раскрыть рот, как вы сразу же принимаетесь стращать меня каким-то карцером, будто вам недостаточно того, что наш добрый и храбрый генерал уже и так плесневеет на английской соломе! Боже милосердный! Ладно, сударь, раз уж таково ваше приказание, я больше и рта не раскрою!
— Лефор, — вновь заговорил лейтенант, долгим взглядом изучив прежде лицо бывшего пирата, — я получил на вас множество жалоб. Вот тут у меня лежит записка, которая прямо касается вас и где требуют уволить вас со службы, ибо вы подаете дурной пример солдатам… Потом я узнаю, что вы, находясь в большом подпитии, сеяли беспорядки, которые стоили нам пожара на складах Американской Островной компании… А вчера вечером были разграблены и сожжены вместе со всем, что там еще оставалось, склады интенданта Лесперанса! Весь остров охвачен анархией, и все по вашей вине!
Теперь и Байардель тоже сделал шаг вперед, чтобы встать рядом с Ивом.
— Извините, господин губернатор… — начал было он.
— Помолчите, капитан! Я обращаюсь к Иву Лефору…
— Извините, — ничуть не смутившись, повторил капитан, — ибо я как раз намерен говорить с вами именно об Иве Лефоре… Негодяй, который передал вам его слова, — отъявленный лжец, ибо я был вместе с Лефором в тот момент, когда он произнес их. Именно по той причине, что мы заподозрили заговор, мы и бросились на этих мерзавцев!
Лапьерьер снова раздраженно махнул рукой.
— Это не имеет никакого значения, — проговорил он. — Об этом мы с вами поговорим позже. Сейчас же речь идет об Иве Лесеркее, разве порядочный человек может носить такое имя, Ив Лесеркей, Ив Могила!
Лицо у Лефора побагровело, жилы на шее вздулись, будто вот-вот лопнут от напряжения.
— Пусть меня повесят! — воскликнул он. — Пусть меня тут же повесят на первом же суку, если кто-нибудь когда-нибудь говорил мне подобные вещи и после этого еще видел солнечный свет. Боже милосердный! Губернатор, возьмите вашу шпагу! Возьмите свою шпагу, как я беру свою, и вы узнаете, что если кто-то ищет ссоры с Лефором, то он всегда к вашим услугам! И так уже, почитай, три десятка лет! На всех морях и на всех сушах! Попадались мне типы и почище вас, да только у всех у них потом кишки сушились на солнышке!
Он обнажил свою шпагу и, размахивая ею в воздухе, продолжил:
— Помнится, несколько лет назад, когда я впервые вас увидел, вам уже тогда пришла охота вздернуть меня на веревке!.. Что ж, еще один должок…
Лапьерьер вдруг встал во весь рост и, с угрозой ткнув указательным пальцем в сторону бывшего пирата, воскликнул:
— Капитан Байардель, я приказываю вам немедленно взять этого человека под арест!
Обалдевший Лефор даже перестал размахивать шпагой. Байардель же окинул взглядом по очереди то временного губернатора, то своего товарища, потом решительно скрестил на груди руки и заявил: