Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
И, обращаясь к проходившему мимо Лапьерьеру, добавил:
— Прикажите, сударь, поднять на фрегате такие же паруса, продолжим путь тем же самым курсом, не отклоняясь ни на дюйм. Увидим, хватит ли у них пороху преградить нам путь!
Гардемарин тотчас же передал команду, и вскоре над судном, которое до этого времени шло под одними марселями, тройным облаком взмыла в воздух огромная брам-стеньга, и фрегат, будто вдруг обретя новые силы, рванулся вперед, разрезая носом волны и оставляя по обе стороны корпуса струи шипящей, пузырчатой пены.
Капитан тем временем снова уединился в своей каюте. Пока его не было, а он явно не спешил, Жак пытался
Теперь корабль, который минут двадцать просматривался только с дозорного поста, стал уже виден всем, этакая пирамида из парусов и снастей. Трубка капитана уже успела погаснуть, но лицо его по-прежнему озаряла еле сдерживаемая радость.
На борту «Проворного» царило глубочайшее, почти торжественное молчание. Господин де Отвиль подозвал к себе Лапьерьера и заметил:
— У этой посудины явно недобрые намерения. Мы ни на дюйм не отклонились от курса, а они по-прежнему идут прямо на нас. Похоже, им и впрямь не терпится поболтать! Надо пойти к отцу Теэнелю и попросить его отслужить молебен, ибо по всему видно, что драка не за горами. Думаю, у нас еще в запасе час времени. Воспользуемся же им, чтобы вознести Господу наши молитвы.
Молебен отслужили прямо у пушек, с тем чтобы канониры могли принять в нем участие, не покидая своих боевых постов. На палубе остались лишь матросы, чье присутствие было необходимо для возможных маневров, вахтенный офицер и впередсмотрящий. Жак последовал за капитаном, и вскоре взору его предстал облаченный в черную сутану отец Теэнель, который прибыл в сопровождении двоих матросов, несших небольшой столик с алтарным камнем.
Иезуит сложил руки, раскланялся со всеми, кто собрался вокруг, осенил себя крестным знамением перед импровизированным алтарем, который двое матросов поставили прямо посреди орудий, и поискал глазами тех, кто обычно прислуживал ему во время воскресных молебнов. Двое галисийцев выступили вперед и, крестясь, опустились на колени.
Тогда отец Теэнель приподнял сутану и, вытащив из-за пояса пару пистолетов, опустил их на столик неподалеку от священного камня.
Поначалу вокруг воцарилось глубочайшее безмолвие. Самыми сосредоточенными казались в своем углу галисийцы. Но и голландцам тоже, судя по всему, отнюдь не чужда была набожность. Заметно шевеля губами, они по-своему забормотали «Отче наш», производя
Капитан, тоже сложив руки, стоял по правую руку от священника, однако он то и дело отвлекался от молитвы и обводил взглядом свою команду. Лицо его выражало мрачную суровость, какой Жак еще ни разу в нем не замечал.
Теперь корабль сделался уже намного больше. Корпус поднялся над водой, и на нем можно было прочесть название: «Макарена». Он явно превосходил «Проворного» вместимостью и был вооружен тридцатью шестью пушками. Плыл он без всякого флага на мачте, как, впрочем, и сам фрегат.
На «Проворном» тем временем открыли оружейные ящики и кучками разложили по палубе копья, топоры и ножи. По приказу капитана гардемарин Лапьерьер поднял французский стяг, а канониры тут же приветствовали его огневым залпом.
Не прошло и десятка секунд, как у борта испанского судна появилось облако дыма, и даже прежде, чем они услышали залп, ядро, отскакивая от волн, понеслось прямо в их сторону и исчезло в морской пучине, не долетя какой-нибудь сотни шагов до «Проворного».
Господин де Отвиль снова взял в руки свой рупор и прокричал вахтенному офицеру:
— Давайте сигнал к атаке, сударь! Мы их верно раскусили! Что ж, ребятки, вперед, и пусть им будет хуже!
Ему ответил дружный воинственный клич, и не успел он стихнуть, как тут же до них донесся сигнал к атаке на борту «Макарены».
Все поспешили к своим местам: канониры к своим пушкам, офицеры — батареям, такелажные матросы каждый к своей снасти. Что же до капитана, то он немедля разместился на шканцах, держа в руках, как символ высочайшего ранга, этакий скипетр морского королевства, свой неразлучный рупор.
Испанцам, похоже, все больше и больше не терпелось. Едва корабли сблизились до полета ядра, как тотчас вдоль всего борта «Макарены» повисла густая дымовая завеса, прогрохотал громоподобный залп, и с десяток ядер плюхнулось в воду, совсем немного не долетев до «Проворного».
— Огонь, господа! — заорал капитан, направив рупор в сторону пушечных люков.
— Огонь! — эхом откликнулся тот, к кому была обращена команда.
В тот же момент весь корпус «Проворного», от киля до бом-брам-стеньги, содрогнулся от мощного залпа, а весь правый борт тут же заволокло подхваченное ветром сплошное дымовое облако. Стоя на своем боевом посту, капитан с нетерпением ждал, пока оно рассеется, чтобы воочию оценить, какие разрушения произвел этот залп на борту противника. Когда же у него перед глазами стали наконец снова вырисовываться очертания вражеского судна, он сразу заметил, что у него напрочь снесло грот-мачту, вся задняя часть «Макарены» была завалена парусами, а главный парус сплошь изрешечен осколками.
Он снова поднес ко рту рупор и прокричал:
— Отлично сработали, ребятки! Пусть теперь похлопочут! А мы пока займемся остальными снастями!
На сей раз канониры выполнили приказ господина де Отвиля в буквальном смысле слова и следующим залпом напрочь снесли все нижние мачты. Ванты, штаги и фалы — все словно ножом срезало. Судя по всему, вражеское судно потерпело и более тяжелые повреждения, ибо ответный залп заставил себя ждать, а когда он все-таки грянул, то оказался не лобовым, а ударил как-то вкось. Отчего привел к еще более прискорбным последствиям, ибо целиком пришелся на борт и палубу. Хотя по счастливой случайности и не задел трех мачт. Были снесены лишь отдельные снасти — беда не такая уж страшная, ибо никак не мешала управлять кораблем.