Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
— За что подвешивать-то будете, за большие пальцы, что ли?
— За шею, — для ясности добавил Дюпарке.
— Ага!.. Раз так, маркиз, то это в корне меняет дело… Потому как за пальцы-то я уже висел. Часа два… А дело было на борту одного английского корабля, «Драконом» звали. Возвращался он, значит, из Барбадоса, а мы как раз возьми и окажись в ту пору в Мексиканском заливе… Уж не знаю, случалось ли вам когда-нибудь бывать в Мексиканском заливе или нет… Это место, где назначают свидание пассаты со всего света, и не пожелал бы я вам оказаться на шестьдесят футов под палубой, когда ветер дует в спину и качает, точно старый окорок на деревянной балке! В те времена я плавал еще на «Королевской фортуне», флейте его величества, и уж можете поверить мне на слово, не сыскать было никого, кто бы ловчей меня умел откатывать назад пушку. Вам-то, маркизам, этого не понять…
Резким жестом Дюпарке прервал его излияния:
— Прежде всего, я не маркиз. Называй меня лучше «господин губернатор»…
Ив Могила в замешательстве почесал подбородок.
— Ну, с вами не соскучишься, — заметил он. — Все губернаторы, которых мне довелось встречать, сплошь были маркизы… А даже если и не были, никогда бы не вздернули вас сушиться на рее за то, что вы невзначай присвоили им этот титул. Даже наоборот, довольны были бы до смерти, это уж провалиться мне на этом месте!
— Послушай, ты ведь француз и пират, не так ли?
— Француз — нет. Я, сударь, — бретонец, — возразил Ив. — А вот пират, так это точно, это уж со всем моим удовольствием…
— Но ведь пират непременно преступник…
Могила вдруг как-то резко переменил тон и с неожиданным смирением, указывая пальцем на рану Жака, робко заметил:
— Вижу, вы все еще сердитесь на меня за эту царапину!..
— Да нет, — возразил Дюпарке, — я вовсе не сержусь. И был бы неправ, если бы сердился. Ты дрался честно и, должен признать, оказался сильнее меня. Не будь ты честен в бою и не уложи тебя на месте милейший Лапьерьер, возможно, я и велел бы вздернуть тебя на рее. Но я не могу забыть, что ты пират и оказался на борту вражеского корабля! Моряки не предают, а ты, если я верно тебя понял, служил на королевском флоте и дезертировал…
Ив Могила снова нахмурился.
— Перво-наперво, — проговорил он, — я не позволю вам называть меня предателем. Можете говорить обо мне все, что вам угодно, но только не о моем предательстве. Предупреждаю, стоит вам еще хоть раз произнести это слово, я не на шутку разъярюсь. А если вы не успеете вовремя позвать на помощь, выброшу вас в люк, и будете там развлекать рыбок!
Здоровой рукой Жак вытащил из-за пояса пистолет, которым пользовался при абордаже, зарядил его и положил перед собою на стол.
— Надеюсь, это тебя немного образумит, — проговорил он. — Для меня ты негодяй и разбойник. Настоящий моряк ни за что не продастся врагу!
В ответ Могила громко расхохотался.
— Эк вы распелись, важный господинчик! А вы бы лучше сперва побывали на Антилах! Вот там вы увидите, каков он, наш славный королевский флот! Меня, к примеру, замели однажды ночью в Лорьяне. Заперли все городские ворота, «Королевская фортуна» вот-вот собиралась поднимать якорь, плыть в Карибское море, а команду так и не набрали, вот ночная стража и подбирала всех вроде меня, кто еще шлялся по тавернам… Я был тогда мясником, теперь вам понятно, почему я так ловко управляюсь с ножом?.. Не прошло и двух часов, как меня сделали матросом! Я собирался жениться, моя будущая жена ждала ребенка, я так и не знаю, что с ней стало! Уверен, она прокляла меня! Да что там говорить, тысяча чертей, если я и сам себя не проклял!
— Тебе уже случалось убивать человека?
Ив снова разразился громким хохотом.
— Убить человека?! — проговорил он, немного успокоившись. — Да не одного, а десяток, может, двадцать, а может, и всю сотню. Кого кулаком, кого ножом… Пускал им кровь, как поросятам. Когда дубиной, а часто и просто руками, сдавишь им глотку покрепче, и все дела. Человек, его ведь придушить легче, чем цыпленка…
— Выходит, ты просто убийца?
— Так оно и есть, убийца.
— Ты бретонец и отрицаешь, что француз?
— Я не француз, я бретонец.
— Ты служил в королевском флоте, а я нашел тебя на борту вражеского капера.
— Поосторожней, маркиз. А то вы опять скажете, что я предатель.
— Но ведь ты предал… Что ты делал на этой шняве, когда твое место было на борту корабля его величества Людовика XIII?
— Я был мясником. Что я забыл на борту корабля его величества Людовика XIII, куда меня силком затащили стражники?
— Если я велю тебя повесить, ты попадешь прямо в ад!
— Эк напугали! — ухмыльнулся Могила. — Да навряд ли, господин хороший, в аду будет хуже, чем на борту нашего милосерднейшего величества…
Он замолчал, немного подумал, и в глазах его Жак снова заметил тот странный блеск, который почему-то привлекал его в этом человеке.
— Я собирался жениться, — проговорил Ив, — у меня должен был родиться ребенок, можете вы это понять или нет? Оба они, наверное, уже давно жарятся в аду! Что ж, отправьте и меня туда же, думаю, им это будет даже приятно. Она снова со мной повидается, а он — впервые увидит родного папашу!
— А если я прощу тебя?
— Настанет день, и вы пожалеете об этом!
— Неужели ты еще более отпетый негодяй, чем я думаю?
— Я убийца, сударь, а еще я предатель, и вообще продал душу дьяволу…
— И за сколько же ты сбыл ее лукавому?
— А ни за сколько, задаром отдал. Я умею быть щедрым… иногда.
Дюпарке долго не сводил с него глаз. Положительно, было что-то в этом человеке, который не склонял головы и не угодничал перед ним, что вызывало его расположение, особенно теперь, когда он узнал его печальную историю. Если он и пал так низко, то это не только его вина. Дюпарке порылся за поясом и вынул из кошелька пистоль.
— Послушай, Ив, — с внезапной теплотой в голосе проговорил Жак, — а если я заплачу тебе дороже дьявола, не согласишься ли ты перепродать мне свою душу?
— Тот, кто покупает лошадь, зная, что она кривая, либо дурак, либо ненормальный!
— Но ты ведь, насколько я вижу, вовсе не кривой!
— Да вроде нет, маркиз, и не однорукий…
Жак бросил ему пистоль — золотая монета покатилась по столу и упала к ногам матроса.
— Возьми!.. Вряд ли дьявол заплатил тебе больше…
Ив нахмурил брови, которые, сойдясь на переносице, превратились в одну густую, лохматую полоску. Потом, немного помолчав, разбойник проворчал: