Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
— Я нарекаю тебя Валианом! — воскликнул Нептун. — Никто еще до тебя не был так достоин носить это благословенное имя, и я воздаю должное стараниям твоего крестного отца!
Ром лился рекою, и бочонок был уже почти пуст, когда вдруг с юта донеслись крики и ругательства, какие только существуют на всех языках мира.
Жак ни на минуту не усомнился, что спиртное разбудило в матросах дремлющие страсти. И пожалел о своей щедрости. Среди команды наступило минутное замешательство, однако матросы поняли, что происходит, куда быстрей, чем офицеры, отец Теэнель и даже сам Жак. И все вместе, толпой бросились было к юту. Они так спешили, что
К счастью, Жаку удалось удержаться в стороне от этой неразберихи. И он, опередив матросов, раньше добежал до юта, застав там сцену, которой и опасался более всего, — при всем своем драматизме в ней было изрядно и комедии.
Ива Могилу явно вываляли в дегте, он был чернее любого родившегося на экваторе негра. И чем больше он размахивал руками, тем больше размазывал деготь по своему дородному телу. На лице его виднелись лишь два бешено вращающихся вытаращенных глаза да широко разинутый рот, из которого непрерывным потоком извергались самые отборнейшие проклятья. Вокруг него с видом, не предвещавшим ничего хорошего, толпились шесть-семь галисийцев, разряженных испанскими грандами, в надетых набекрень широкополых фетровых шляпах с перьями.
Жак успел заметить, что матросы мало-помалу приближались к Силачу, но тот, непрерывно размахивая огромными ручищами, все-таки умудрялся держать их на почтительном расстоянии и не переставая ругался:
— Холера вас задуши, только дайте мне шпагу! Пусть кто-нибудь даст мне шпагу или какой-нибудь ножик, и я разрублю вас, подонки из подонков, на такие мелкие кусочки, что их можно будет продевать в игольное ушко! Ну что, канальи! Кто первый? И я размозжу ему башку, как старую тыквенную калебасу, а для этого мне не нужно ничего, кроме вот этой самой руки, и не думаю, чтобы ваш капитан слишком уж сильно затужил. Ему же лучше: одним трусливым подонком на корабле больше, одним меньшие — невелика потеря, тем более что один Могила стоит сотни дармоедов вашего калибра.
Один из нападавших, тот, что посмелее, нагнулся с намерением схватить Лефора за ноги и опрокинуть на палубу, что дало бы возможность остальным наконец-то свести с ним счеты. Однако Ив с быстротой молнии — несмотря на то, что липкий деготь изрядно стеснял его движения, — обрушил ему на голову мощный кулак, чем надолго вывел из строя. Галисиец, который оказался крепким, мускулистым парнем не ниже шести футов и пяти дюймов ростом, кубарем покатился по палубе, словно плохо закрепленная бочка в штормовую погоду.
Ив свирепо осклабился.
— Так, одним меньше! — объявил он. — Когда вы все пройдете через мои руки, я разорву вас собственными зубами, а из костей сделаю себе ожерелье и вдобавок получу награду от капитана за то, что избавил его от таких никчемных негодяев, как вы…
— Схватить этого человека!
Жак обернулся и, заметив господина де Отвиля, тотчас же понял, что Лефор несколько поторопился, предугадывая чувства капитана в отношении его персоны.
— Схватить этого человека! — вне себя от гнева повторил господин де Отвиль. — А если он посмеет оказать сопротивление, пристрелить на месте!
Услышав
— Пристрелить его на месте! — снова заорал господин де Отвиль.
Ив разразился каким-то диким, нечеловеческим хохотом.
— Ах, пристрелить?! Это кого же, позвольте вас спросить?! — проорал он. — Если вы, сударь, имеете в виду Ива Могилу, то вам придется горько об этом пожалеть! Никогда еще под небом тропиков никому не удавалось безнаказанно оскорблять Лефора, и вы вскорости сами в этом убедитесь, потому как он сам вам это и обещает! Ну-ка скажите своим подонкам, чтобы они подошли ко мне поближе! Да вы и чихнуть-то не успеете, как я уже выброшу их за борт — если, конечно, у них хватит храбрости не воспользоваться мушкетами или пистолетами, то, клянусь честью, господин капитан, вам самому придется карабкаться по снастям, чтобы хоть как-то управлять своим опустевшим кораблем!
Не дожидаясь ответа господина де Отвиля, Жак устремился вперед, протиснулся сквозь толпу матросов, которые уже окружали Ива плотным кольцом, и в одиночестве шагнул к человеку, которого взял под свою защиту.
— Молчать! — приказал он ему. Потом, обернувшись к матросам, добавил: — А вы назад! Это мой человек, и всякий, кто посмеет поднять на него руку, будет иметь дело со мной!
Ив как-то сразу успокоился. В полном недоумении он уставился на Дюпарке, не в силах понять, что заставило губернатора снова взять его под свою защиту.
— Что здесь произошло? — осведомился Жак.
Лефор понуро опустил голову и ответил:
— Вы только поглядите на меня, ваше превосходительство! Разве в таком виде подобает быть вашему покорному слуге? Эти негодяи напали на меня, когда я спал, и окунули в бочку с дегтем. Я чуть не задохнулся… А потом попытались выкинуть за борт, и, не будь я Ивом Могилой, я бы уже давно стал покойником… И вот после всего этого я слышу, что капитан их еще и защищает!.. Так что если вы, ваше превосходительство, позволите мне действовать, то не успеете и перекреститься, как я отправлю всех этих подонков кормить акул!
— Заковать негодяя в кандалы! — решительно приказал господин де Отвиль.
Тут Дюпарке шагнул в сторону капитана.
— Сударь, — обратился он к нему тоном весьма суровым, но и не лишенным еще куртуазности, — должно быть, вы не расслышали, что я только что сказал. Этот человек служит мне, и никто не посмеет даже пальцем его тронуть. Он оказался жертвой недостойной шутки, и если вам угодно найти виновных, то искать их следует среди ваших матросов. Покорнейше прошу вас оставить этого человека в покое, в противном случае вам придется ответить за это, едва вы ступите ногой на землю Мартиники!
Господин де Отвиль пожал плечами, подал знак матросам, которые тотчас же стали расходиться, а сам, не прибавив и слова, пошел прочь.
Тогда Жак снова обернулся к Лефору.
— Ступай помойся, — приказал он ему. — Я было хотел заставить тебя вернуть выигранные деньги, но теперь можешь оставить их себе. Это возместит твои убытки.
— Ваше превосходительство, — заговорил тут Лефор, — вы уже во второй раз спасаете мне жизнь. И вы увидите, что Могила не какой-нибудь неблагодарный!