Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
— Так вы одна, предоставлены себе вплоть до завтрашнего утра! Не может быть?!
Он подошел к ней и уже было обнял за плечи. Но она с любезной улыбкой отстранилась и заметила:
— Да нет, вовсе не предоставлена себе. Я еду нынче вечером на бал к Никола де Байелю, вы ведь знакомы с ним, это парижский купеческий старшина. Возможно, мы могли бы там встретиться…
— Боюсь, это невозможно, — ответил Фуке. — Мне необходимо отправить с кораблем, который доставит вас на острова, указания нашей компании и
Мари усадила его в кресло, в котором совсем недавно сидел отец Дютертр.
— Кстати, у меня только что был отец Дютертр, — заметила она. — И вообразите, он пытался отговорить меня от путешествия на Мартинику, забавно, правда?
— Ах, Мари, почему он не пытался сделать этого раньше! Если бы вы знали, как мне будет вас недоставать!
— Помолчите, сударь. Вы быстро утешитесь. Впрочем, хоть вы уверяли, будто любите меня, я никогда не подавала вам ни малейшей надежды! Кто знает, может, именно благодаря тому, что я не давала вам оснований надеяться на взаимность, компания и предоставила наконец господину де Сент-Андре столь долгожданную должность…
— Ах, неблагодарная! — рассмеявшись, бросил Фуке. — Вот уж неблагодарная! Из-за вас я совсем потерял голову. Неужели вы и вправду ничего не помните? Вы позволили мне поцеловать это плечико, это ваше белоснежное соблазнительное плечико, а не успел я прикоснуться к нему губами, тотчас же поспешили вложить мне в руку перо… И мне пришлось подписать назначение, дабы заслужить право на еще один поцелуй…
— Вот за этим-то поцелуем вы и пожаловали…
— Так что же, намерены ли вы выполнить свое обещание?
— Я всегда плачу свои долги…
Фуке вскочил с кресла. Он весь дрожал. Царившее в особняке безмолвие, уверенность, что Сент-Андре не вернется раньше завтрашнего утра, благосклонность Мари — все это возбуждало в нем страстное желание, которого он был не в силах сдержать.
Юная дама заметила его волнение, пылающее лицо, лихорадочно задрожавшие руки.
— Позвольте же, — тяжело дыша, пробормотал он. — Вы ведь обещали мне свое плечико! Так дайте мне его поцеловать!
Шаловливым жестом она слегка оттянула вниз ткань уже и без того изрядно декольтированного платья и, оголив круглое плечико, проговорила:
— Не мешкайте же, сударь, и помните, что я пообещала вам всего один поцелуй!
Фуке нагнулся, приник губами повыше того места, где задержался розовый пальчик Мари, но внезапно резким движением схватил ее за талию и прижал к груди. Это крепкое объятие, куда более здоровое и мужественное, чем объятья супруга, возбудило ее и заставило задрожать от любовного желания.
По-прежнему смеясь и жеманно кокетничая, она проговорила:
— Я же просила вас не мешкать, сударь. А вы не торопитесь и теперь уже сами будете моим должником!
Он крепко прижимал ее к себе, и Мари
— Послушайте, дражайший маркиз, — ласково проворковала она. — Вы, видно, совсем запамятовали, что я только что имела разговор весьма серьезного свойства с отцом Дютертром! И он сидел на том же самом месте, что и вы! Что подумал бы он обо мне, видя, как вы рискуете опорочить мое доброе имя?
Фуке по-прежнему молча покрывал поцелуями ее шею, подбородок, лоб и щеки. Он попробовал было добраться и до ее губ, она уклонилась, но игриво и без всякой резкости.
— Будьте же благоразумны! — умоляла она его. — Да будьте же, наконец, благоразумны! Поглядите, вы сотрете мне пудру, помнете платье! А вдруг кто-нибудь войдет? А вдруг нас застанут?
— Но послушайте, милая, разве не вы же сами сказали мне, что Сент-Андре не вернется раньше утра? И разве вы не отпустили уже своих слуг?
Внезапно Мари напряглась, будто прислушиваясь к какому-то шуму, который различала только она одна. Заметив этот встревоженный взгляд, Фуке тут же выпустил ее, отошел в сторону и принялся взбивать свои кружевные манжеты, изо всех сил стараясь прийти в себя.
— Я так испугалась, — солгала она. — На Жюли нельзя полностью полагаться. Не удивлюсь, если Сент-Андре поручил ей шпионить за мной…
Он окинул ее пылким взглядом, все еще не справившись с острым приступом любовного желания, которое разожгли в нем прикосновения к ее соблазнительному телу.
— Что ж, Сент-Андре вполне можно понять, — проговорил он. — Вы самое восхитительное создание, какое мне доводилось видеть за всю мою жизнь!
— Ах, замолчите! Вы забудете меня. В Париже так много женщин, не менее красивых, чем я, и не уступающих мне ни в чем!
— Не заблуждайтесь! — воскликнул Фуке. — Вы покорили всех, даже при дворе. О вас говорил сам король. Вашу изысканность отметила даже королева. Она изволила сказать, что для женщины из низов вы могли бы дать сто очков вперед многим придворным дамам из Лувра!
Будто не слыша всех этих комплиментов, она подошла к окну, откуда открывался вид на реку, по которой плыли тяжело груженные баржи. Потом снова вернулась к тому, что более всего занимало ее мысли.
— Ах Боже мой! — промолвила она. — Как вспомню, что наговорил мне нынче этот иезуит, прямо дрожь пробирает.
Она отошла от окна, приблизилась к Фуке и с безупречно разыгранным волнением произнесла:
— Скажите, неужели правда, будто мне придется жить там в какой-то жалкой лачуге? Да-да, именно лачуге, которая, кажется, называется хижиной… или халупой, или как-то еще…