Мариам. Талант соединенный с мужеством
Шрифт:
А в сердце Прасковьи разгоралась настоящая любовь. Вначале она старалась избегать Ибрагима и вроде не обращала внимания на то, как и он тянулся к ней, но длилось это недолго. Вскоре всем стало ясно, что Ибрагим и Прасковья любят друг друга. Трудолюбивый кавказец Ибрагим открыл сначала мануфактурную лавчонку, потом «азиатский» магазин, который давал неплохую прибыль. В его магазине было всё для того, чтобы и казака с ног до головы одеть-обуть, и украсить доброго коня попоной, кабардинским седлом, отделанным серебром, крепкой уздечкой и лёгкими стременами. Часть товаров – черкески, андийские бурки, конскую сбрую, сёдла – Ибрагим скупал по всему Кавказу вместе с кинжалами, шашками, пистолетами, а каракулевые и овчинные папахи, лёгкие ноговицы братья шили сами. Не только челбасцы, но и казаки других станиц приезжали к дагестанскому купцу за товаром и, переодевшись в кавказских наездников, гордо восседали в мягких, удобных кабардинских сёдлах. Уезжали довольными.
Богатству, нажитому трудом Ибрагима и Мудуна, народ не завидовал. Не только под расчёт, но и в долг отпускали честным уважаемым казакам свои товары братья-купцы. За то и были уважаемы. И ещё за то, что не кичились своим состоянием, не возносились над теми, кто ничего не имел, не чурались немощных, старых казаков и по-прежнему спешили вечерами туда, откуда доносились звуки гармошки и задушевные песни дивчин, среди которых бывала и гордая Прасковья.
Как боролся Ибрагим с воспламеняющейся с каждым днём любовью к иноверке! Он свято верил в Аллаха, пятикратно в день совершал молитву, но никогда не испытывал неприязни к христианам, будучи твёрдо убеждённым в том, что все племена и народы, обитающие на земле, так же, как и всё живое, созданы волею единого всемогущего Небесного Владыки. Боролся он со своими чувствами потому, что там, в горах, в родном ауле Хуты, была у него наречённая, которую выбрал для него отец. Как пойти против воли отца?
Знал, вся родня будет недовольна, хотя открыто и не выразит свой протест. А он ведь кормилец не только своей семьи, но и других бедных родственников – одиноких вдов и сирот и не сможет отречься от них и навсегда остаться в чужой, пусть даже хорошей стороне.
Но без любимой мир тесен, несмотря на его просторы. Конечно же, он только на ней женится. А в угоду отцу и родне уговорит её принять ислам. А вдруг не выдадут её родители? Вдруг она сама не захочет отречься от христианской веры? Что делать?
Но не отказали сватам Ибрагима, почтенным казакам станицы, с которыми явился сам атаман Чубарь.
Ибрагим и Прасковья заключили брак у муллы-татарина, и стала Прасковья зваться Патимат.
СВИДЕТЕЛЬСТВО О БРАКЕ
1913 г., 23 октября
Заключили брак Ибрагим Мухаммед, 22 лет от роду, из Дагестана из аула Хуты, на Праскеве, дочери Петра Гаврина из Кубанской области, 18 лет.
Уплачен калым в размере 30 рублей. Брачный договор выдан в станице Маштокской Екатеринодарского отдела Кубанской области
Свидетель – Исмаил Аль-Бумохи из селения Хаджа. Екатеринодарский отдел Кубанской области.
Муж – Ибрагим подписал собственноручно.
Жена – Праскева подписала собственноручно.
(Перевод с арабского профессора Г.И. Бочкарёва, Институт Азии и Африки)
Шумную свадьбу сыграли, богатое приданое собственноручно изготовили братья-краснодеревщики. Счастливо стала жить молодая семья.
Год 1914-й… Началась война с Германией. Проводили братьев Василия, Ивана и Леонтия на фронт. Загоревал дед, затосковал по сыновьям, от которых не было писем, и умер от разрыва сердца. Осталась бабушка с двумя младшими дочерьми – Елизаветой и Александрой. Старался зять Ибрагим заменить Елене Васильевне сыновей, но кто может заменить матери сына? Извелась Елена вконец.
Все братья геройски воевали в Первую мировую войну. Были награждены и стали полными георгиевскими кавалерами. Старший из братьев, Василий, попал в плен и был увезён в Германию, вернулся на Кубань в 1918 году.
А тут грянула революция с её неразберихой. Вернулись в восемнадцатом с фронта сыновья Иван и Леонтий, из германского плена – старший Василий со своей верной спутницей-гармошкой, благодаря которой, быть может, и выжил, скитаясь по чужбине.
Братьев Ибрагима и Мудуна стала изводить тоска по родному краю. Жизнь в кубанской станице становилась невыносимой – налетали то красные, то белые, то зелёные, то батька Махно, то «Марусин отряд». Недобрые вести доходили из Дагестана. Не советовали земляки Ибрагиму трогаться с места, говоря, что революционным движением и Гражданской войной охвачен Дагестан и весь Кавказ. Убеждали, что ехать опасно – под Грозным налетают и грабят озверевшие банды.
После 1920 года отец с матерью вернулись в родные края – в Дагестан. Но и тут было неспокойно.
Отец, добряк по натуре, человек щедрый, здоровый и красивый, в тридцать пять лет заболел и умер, оставив маму с тремя детьми.
Окружённая заботами и лаской сельчан, я не чувствовала сиротства.
От тех богобоязненных, веками безропотно покорявшихся превратностям судьбы горцев, ценивших свободу, совесть и честь дороже жизни, я научилась веротерпимости, почтительному отношению к сединам, милосердию к немощным, презрению к подлым.
Что удивляло – это не виданная нигде больше всеобщая доброта, готовность в любую минуту прийти на помощь друг другу, отсутствие зависти, злословия, безропотная покорность судьбе, вверение всех бед фатальной неизбежности.
Я оказалась в далёком ауле Хуты. Тяжёлые были те времена в горах. Трудились от зари до зари, довольствуясь тем, что есть. На клочках земли сеяли пшеницу, ячмень. Сажали картофель, морковь, выращивали горох и чечевицу. Печь топили соломой или кизяком раз в сутки, обычно вечером, по возвращении с полевых работ. Один-два раза в неделю пекли тонкие пресные лепёшки. Повседневной пищей было толокно – мука из зёрен овса, её разводили сырой водой, в особых случаях добавляли к толокну масло и брынзу – это уже считалось деликатесом.