Марина Мнишек. Невероятная история авантюристки и чернокнижницы
Шрифт:
– Простите, – извинилась она. – Неотложные дела.
Вид этого странного человека тут же успокоил ее.
Она подошла к своему столу, открыла ключом ящик и достала из него шкатулку.
Повернувшись к гостю, она раскрыла ее и достала оттуда пузырек из красного стекла.
– Вот этим, пускай пропитает подушку, – она положила пузырек обратно и достала маленькую коробочку. – А это разведет в отваре мяты и чабреца, и даст, когда начнется приступ. Если у него сразу же польет кровь из ушей и носа, и он лишится чувств, значит, дело сделано.
Мужчина кивнул. Марианна подошла к сундуку и достала из него тяжелый мешочек, набитый золотыми монетами.
– Это – лекарю, на случай, если он не поверит в то, что ему предложили лекарство, – сказала она.
Покопавшись в сундуке, она вытащила точно такой же мешок, но чуть полегче.
– А это вам. Два отличных коня дожидаются на той стороне реки, у таверны, справа от переправы.
Мужчина, молча, поклонился и вышел.
Марианна, уставшая от общества отца, упала в кресло. Посидев в нем с закрытыми глазами несколько секунд, она вскочила, открыла один из ящиков своего стола и достала серебряный круглый медальон. Открыв его, она долго разглядывала изображенное на нем хитрое лицо Бориса Годунова.
– Царь, царь… – с издевкой произнесла она. – А ведь ты уже и не царь.
До нее давно доходили рассказы о том, что царь Борис в последнее время часто болел, и его лекарь из кожи вон лез, чтобы найти новое средство, которое бы его излечило.
Марианна сама приготовила яд, поручив своему посыльному рассказать, что это снадобье приготовили валахские монахи из специальных трав по рецептам из древних научных трактатов.
А в это время Лжедмитрий, радостный и расслабленный, праздновал в своем новом стане, в брянских лесах, возвращение казаков и приход еще одного четырехтысячного казачьего войска. Недолгие дипломатические переговоры, которые провели посланцы Лжедмитрия и Мнишека с казаками, закончились военным договором, который, конечно же, был скреплен несколькими сундуками монет и дорогими подарками.
Лжедмитрий уже написал благодарственное письмо невесте, и получил от нее быстрый ответ, в котором она советовала жениху почаще появляться на людях с какой-нибудь почитаемой русской святыней. Этому совету он последовал незамедлительно.
Люди Лжедмитрия вывезли из покоренного Курска чудотворную икону Богородицы, и устроили ей пышную встречу в Рыльске.
«А ведь еще полмесяца назад я хотел бежать в Самбор», – подумал царевич, глядя на своих веселящихся придворных и послов из Англии и Саксонии, которым накануне пообещал содействовать торговле после восхождения на трон.
– Государь, а все ж твой зять – хитрая шельма. – Никола наклонился к царевичу, обдав его терпким перегаром. – Смотри вон, немца с англичанином уговорил.
Никола громко засмеялся.
– Мало того, к тебе с Дона еще и двенадцать тысяч казаков ведет, – продолжил атаман. – Ох, чую, повеселишься ты в Москве.
Лжедмитрий недовольно отвернулся.
– Да ты нос-то не вороти, государь. Я ж тебя как облупленного знаю. Не верю я, что ты в Москве университет откроешь. Обманул ты этих польских и киевских монахов. И европейских мужей ученых не позовешь. Не нужно тебе это. Не тот ты человек. Огородишься тройной стеной от народа и над врагами расправу чинить начнешь. И меня с хлопцами перебить попытаешься, как только свою силу почувствуешь! Но только нас ты не возьмешь! А попробуешь сунуться в Запорожье, всех твоих стрельцов там положим.
Никола, шатаясь от выпитого вина, встал со стула и поднял бокал.
– За государя!
Несколько сотен сидевших за столом встали и последовали его примеру.
На следующий день, как следует отоспавшись, царевич отослал отряды казаков защищать Кромы, чтобы отвлечь царскую армию.
Маневр удался – царские войска вместо того, чтобы осадить самозванца, теряли время, штурмуя Кромы и Рыльск, жители которых, озлобленные на царя за погромы, стояли насмерть.
А спустя неделю, он получил два письма – из Самбора и Москвы.
Лжедмитрий несколько секунд колебался, решая какое открыть первым и разорвал московское послание.
«Государь! Гонцы зачитали на Лобном месте ваше слово к боярам и московскому люду!».
Лжедмитрий улыбнулся, вспомнив, как переводил эту речь с польского.
«Народ восстал! Дворец Годуновых и подворья близких ему бояр разгромлены!».
Царевич открыл письмо от Марианны.
«Любимый мой! Спешу сообщить, что злодей Борис мертв! Смерть застала его прямо на сторожевой вышке, откуда он любил смотреть на Москву. Лекарь обнаружил сердечный приступ. Но мне кажется, что Годунов был отравлен одним из своих многочисленных врагов. Дошли слухи, что яд, который убил московского правителя, не простой, а тот самый, которым казнили греческого философа Сократиса.
Люблю тебя!
Твоя навеки Марианна.
P.S. Учитывая вновь открывшиеся обстоятельства, шлю тебе формулу присяги, которой должны придерживаться все верные тебе люди».
Лжедмитрий развернул второй лист письма, пробежал его глазами по присяге и замер. В этот момент он осознал, что полностью подчинен своей невесте.
– Государь! Вестовой! – крикнул стражник на улице.
– Зови его! – ответил Лжедмитрий.
В шатер зашел запыхавшийся гонец.
– Царь наш! Государь! С радостью доношу, что после того, как весть о жестокостях царских отрядов в непокорных волостях дошла до Москвы, на твою сторону встали несколько князей вместе со своими дружинами, а во главе их стоит князь Василий Голицын. Москва сдалась без боя!
Лжедмитрий отпустил гонца и, еще не до конца понимая, что стал властителем Московии, несколько минут стоял посреди своего шатра с бессмысленной улыбкой на губах.
– Москва – моя, – только произнес он через несколько минут и облокотился на край, стоявшего рядом стола. – Моя.
Он достал из потайного кармана медальон, и раскрыл его. Слегка опустив веки, не моргая, царевич долго и молча смотрел на портрет царя Ивана Четвертого. Наконец он отвел свой взгляд и закрыл глаза. По его щекам потекли слезы. Крепко сжав губы, чтобы не разрыдаться во весь голос, Дмитрий стоял еле сдерживая себя. Затем, немного успокоившись, он снова посмотрел на медальон.