Мариона. Планета счастливых женщин
Шрифт:
— Конечно. Знаешь, Соня, ведь Маракх — это проверка не только на крепость мышц и быстроту разума, но еще и на верность. Ровно на середине пути, по истечению двухсот дней мальчиков спросят — хотят ли они остаться с миролюбивым народом степи, под защитой гор или попытаются продолжить маршрут и на себе испытать тяготы второго и третьего пика Короны — холод, боль, одиночество. Кто-то остается с песочным народом и получает жену, собаку и сокола для охоты. Заманчивая перспектива по сравнению с неизвестностью следующих двухсот дней в горах?
— Ты сказал «получает жену»?
— Песочники вырождаются, для здорового потомства нужны новые люди. Если Гордас решит стать одним из них — у него будет жилище и молодая женщина у очага.
Я растеряно провела рукой по вспотевшему лбу. Вот это поворот. Лоут смотрел на меня с еле заметной улыбкой.
— А что бы ты предпочла для него? Жизнь среди мирного и трудолюбивого маленького народа или двести дней сквозь лед и метели. Я выбрал второе. Я хотел вернуться домой и обнять мать. И я вернулся. Отец не пустил меня на порог. Мать помахала мне из окна, и с тех пор мы лишь пару раз виделись тайком. Таковы правила. Мужчина, прошедший Маракх оборвал корни и принадлежит только Марионе. Он воин, он посвященный, он — одиночка, хотя ему и позволено свить свое гнездо.
— Ведь ты иначе поступишь с Гордасом? Ты позволишь ему меня обнять, когда он приедет?
Я даже не предполагала отрицательного ответа. Это был шутливый вопрос — утверждение. Но Лоут снова занялся поцелуями, сквозь которые я едва смогла разобрать ответ:
— Конечно, ты его увидишь. Но уже глазами жены его отца. Мужчине, прошедшему Маракх не нужна мия. Я это уже говорил, но могу повторить — привыкай к мысли, что Гордас тебе не принадлежит. Ты моя, Соня. Только моя.
Да… возможно, придется позволить вам видеться иногда. Рик рассчитает сроки, когда ты будешь наиболее склонна к зачатию. Ты же хочешь иметь ребенка? Других вариантов, к сожалению, нет. Я выращу ваше дитя, как свое собственное — в нем будет течь и моя кровь.
Я рванулась из его рук и, усевшись на пятки, выкрикнула:
— А если родится сын? Ему тоже уготована эта проклятая проверка?
— Может, у нас появится девочка, — примирительно заявил Шалок. — Зачем понапрасну думать о будущем, которое нельзя изменить?
— Ах, нельзя, да? — возмущению моему не было предела. — Какой же ты после этого бог, если не можешь помочь даже собственным детям?
— Соня, успокойся. Я простой человек. А людьми правят законы.
— Кто же их создает — эти ваши законы? Может, хватит сваливать все на небожителей, а пора начать самим что-то менять.
— Бунтарка! — с нескрываемым восхищением выдохнул Лоут. — Так ты до рассвета не заснешь.
— Лоут, ты чудовище! — прошептала я, ладонями обнимая его лицо. — Ужасное и несчастное существо одновременно. Клубок противоречий и бездна отчаяния.
— Я всего лишь человек, Соня… Такой же как ты…
Глава 46. В становище у подножья гор
Маракх
…Мне снилось кладбище Богов. Кресты, пентакли, пентаграммы, сосцы волчицы, лязг оков, и соль разрушенного Храма, и воздух, пряный и морской. Я шел один. Навстречу мне струились призрачные лица: они просили помолиться, прося о хлебе и вине, тянулись призраки ко мне…
И шел слепой я по песку, потом вода меня держала, змея, свое глотая жало, прильнула ласково к виску, и чешуей касалась скул. Четвертый день живу без сна, и ночь безжалостно подходит… Отец… не надо… не сегодня… звезды блестящая блесна уже у рта… и древний час…
Отец, почто оставил… нас? (с)
Гордасу казалось, что он умер и ничего плохого с ним случиться уже не может. Правда, зачем-то при сознании еще оставалось тело — легкое, иссушенное пустыней, оно внезапно стало надоедать, как изрядно поношенная одежда. Порой Гордасу хотелось избавиться от своей плоти, стянуть ее с себя, как змеи сбрасываю старую кожу, словно негодный чулок.
И вот тогда-то возможно начнется настоящая полноценная жизнь, лишенная всех тягот физического телесного существования, прервется череда бесконечных примитивных процессов вроде круговорота крови, разносящего по клеткам питательные частицы и кислород, остановится обмен веществ — разрушение отживших структур и рост новых.
Лежа на холодном песке лицом к безразличному куполу иссиня-черного неба, Гордас отчетливо слышал, как безропотно работает веками отлаженный механизм его сердца, но дух мужчины в это время свободно парил между льдом и пламенем Короны. Что еще удерживает его на этой бесплодной, чужой земле?
Долг… память… амбиции… Какая мелочная суета для того, кто постиг хрустальную музыку звезд, кто греется у небесных костров и способен покинуть пределы родной планеты, чтобы раствориться во Вселенной, но не исчезнуть совсем, а стать посланником в другие, еще неизведанные миры.
Может, здесь осталось незавершенным какое-то важное дело? Гордас силился вспомнить свою прежнюю жизнь, и она казалось ему набором детских картинок. С самой юности под руководством отца шла изнурительная подготовка к чему-то торжественно-страшному и манящему. Посвящение на Маракхе. Проверка на пригодность службе в рядах армии Марионы. Какой абсурд…
Люди на побережье суетятся как муравьи под этой бездонной, опрокинутой чашей и вся-то их жизнь состоит из крохотных однообразных радостей и печалей. Люди стареют и умирают, сменяя поколение за поколением, и над каждой судьбой висит неумолимая случайность — прихоть Марионы.
В таком случае, что есть самого ценного в таком пустом бессмысленном существовании, на что опереться, вокруг чего строить свою маленькую жизнь, будучи запертым внутри своего уникального биоскафандра, именуемого человеческим телом… Верность, дружба, любовь… Вечная загадка и вечный выбор…
Гордас слабо застонал, чтобы наконец согнать крупную ящерицу довольно мерзкого вида, усевшуюся прямо на живот курсанта. Поймать юркую тварь даже не стоило пытаться. Мужчина так долго находился без движения, что на тепло его тела вышли еще несколько обитателей пустыни — таких же проворных и безобразных в своих шипастых кольчугах. Похоже, на сей раз их вызвало на поверхность предчувствие перемены погоды, а не поиск еды.
Гроза… Неужели это правда раскаты грома, а не слуховые галлюцинации? Отец же не мог солгать… Уже через недолгое время томительного ожидания Гордас жадно пил воду, щедро льющуюся из разорванных в клочья серых небес, стягивал одежду, чтобы напитать влагой все тело, возродиться заново.