Марионетка для вампира
Шрифт:
Барон удерживал меня за плечи, хотя я не собиралась делать и шага без его дозволения — сдался мне этот клоун. От него не помощь, а одни убытки. Держи я тогда язык за зубами или хотя бы говори, по его совету, тише, свечей бы сейчас на столе не было. А так мне надлежало радоваться семейной идиллии, о которой я когда-то мечтала, хотя головой понимала, что Толику плевать на мое искусство, его интересовали лишь ценники на моих куклах — он постоянно говорил, что я занижаю цену. Следовало искать парня среди сокурсников, но выбор в академии был невелик и неказист. Здесь мне тоже не давали выбора. Но будь барон не тем, кем он был, я бы порадовалась счастью найти человека, разделяющего мою страсть… К куклам.
Я щурилась на свечи, как барон на меня, но это не помогало лучшему видению ситуации. Почему ему просто не сказать о своем желании уложить меня в постель
— неужели ему поперек горла встало это кольцо? Вот и не буду его снимать. Вдруг все еще обойдется? От этой мысли, не от голода, сводило живот — тело не желало слушать доводы разума. Барон хорошо подергал за все животные нити, но он не знает про рычажок в голове. Он пытается его нащупать, но ищет, наверное, кнопку, а у меня все по-старинке — прищепка! И ей я зажму рот: ни лишнего слова, ни лишнего вздоха, ни какого-либо лишнего крика из него не вылетит!
— Вера, скажи честно, — От этой просьбы кусок картофельной котлеты застрял в горле, и я с трудом удержалась от кашля. — Тебе не нравится наша еда, потому ты почти ничего не ешь?
Почти не ем? Да я никогда столько не ела! Такое разнообразие я позволяла себе лишь в денежные времена в ресторанах, а так держалась на проверенных полуфабрикатах. На готовку с нуля никогда не доставало ни времени, ни желания. Но если я начну раскладывать свою жизнь перед бароном по полочкам, он точно скажет, что единственный мой способ выскочить из мельничного колеса — продаться ему.
— Я просто немного нервничаю из-за куклы. Я боюсь, что результат меня не обрадует, — выдала я в очередной раз полуправду, и барон в очередной раз улыбнулся.
— Куклой ты останешься довольна.
Он тоже не ел. Хлеб и колбаса, кровянка, вся его еда. Он в основном пил, но потому, что голос его не становился ни тише, ни громче и тоста барон не произносил, я сомневалась, что в кружке налито вино. У меня был чай. С лепестками роз, наверное.
Никаких вольностей барон не позволил ни своему языку, ни своим рукам. Романтическим ужином он, скорее всего, отгородился от нравоучений пана Драксния. Рабочий день пока не подошел к концу, и мы вернулись в мастерскую, откуда я услышала легкие шаги карлика. Все-таки тяжело жить с посторонними людьми, даже если они выполняют для тебя нудную рутину. Волей-неволей начинаешь мысленно перед ними извиняться за то, что они почти что читают твои мысли. Хотя существуют, должно быть, такие хозяева, которые считают слуг за роботов. Но барон Сметана не такой. Он посвящает карлика даже в свои постельные дела, перекладывая весь стыд на женские плечи.
Я не поднимала головы от миски с размоченной бумагой. Я вставила в ступню две небольшие жестяные пластинки, а остальное вылепила: от пальчиков до пятки. Завтра придется поработать скальпелем, как скульптору долотом.
Сидеть в тишине или только при скрежете педали швейной машинки с каждой минутой становилось все более и более невыносимей. Человек не может убрать из головы все мысли даже ради любимого дела. Барон что-то думает или даже обдумывает, что испугает любого человека, если действия могут коснуться его в той или иной степени.
Я дождалась, когда барон закончит очередной шов, и позвала его по имени. Милан обернулся. Без улыбки, но с каким-то неестественно сильным отпечатком обеспокоенности на лице.
— Расскажите что-нибудь. А то что мы все молчим…
Я высказала предложение тихо, с опаской, но барон поддержал его. Только не в том ключе, в котором мне хотелось.
— Про нее рассказать?
Он не назвал имени, но оно было лишним в этой комнате.
— Нет, нет! — взмолилась я. — Ее мне довольно! Расскажите лучше про Александру, если еще что-то о ней знаете?
Барон качнул головой.
— А вот о ней не хочу говорить я.
Я не спросила почему, но барон сам решил пояснить:
— Я был влюблен в нее. Безумно. Тебя это удивляет?
Так и хотелось ответить — да не так чтобы!
— Ты никогда не влюблялась в кумиров с афиш, нет?
Снова лучше промолчу — я специализируюсь на посмертных масках.
— А кого вы любили в реальности? — спросила я недопустимый вопрос. Хотя чего там. Сам ведь предлагал влюбить себя в меня. Надо бы для начала выяснить, что его привлекает в женщинах…
— Никого. В реальности я только ревновал. И из ревности пошел на преступление. Ты действительно хочешь знать подробности?
Я молчала, и барон добавил:
— Моей юности?
Юлит, шельмец! Десять лет назад он не был юн. Если только душой.
— Я не любил брата. Никогда. Во всяком случае не так, как положено любить…
Я расправила плечи. Речь пойдет о бритве.
— А когда тот влюбился, и избранница ответила ему взаимностью, я разозлился. Даже не могу объяснить, почему не смог порадоваться за обоих…
Барон не развернул стул от швейной машинки, просто оседлал его и водрузил подбородок на закругленную спинку.
— Я сделал вид, что тоже влюблен. В нее же. У меня не было мысли отбить у брата невесту. Меня хотелось только позлить маминого любимчика. Но брат не просто разозлился. Он впервые потерял уверенность в своем превосходстве надо мной. Мы были похожи с ним, как две капли воды, и мать специально приучила нас к разным прическам и разной одежде. И тут брата как подменили. Он вдруг подстригся, как я. Даже начал копировать мои интонации, не говоря уже про манеру одеваться. А потом, не прошло еще и месяца с моего лживого признания, как он вызвал меня на дуэль. Не смейся.
А я и не смеялась.
— Два старинных пистолета. Один заряжен. Другой нет. Стреляем на счет три. Кому-то повезло. Кому-то нет.
Барон замолчал.
— Ему не повезло, — закончила я после длительной паузы, и барон наградил меня лучезарной улыбкой.
— Вера, нам было по семнадцать. У нас в голове нашлось место для всего, кроме здравого смысла. Мы взяли в секунданты садовника. Разошлись на десять шагов. Прицелились и… Бац… Материнский крик. Жена садовника была послана за ней. Брат с перепугу выстрелил. Я нет. Его пистолет оказался пустым. Я же руки не опустил. Я вдруг подумал, что сейчас убью его, назовусь его именем и получу его невесту. Зачем она была мне нужна, я не знал. Не развил мысль дальше. Не хватило времени. Мать еще бежала к нам. Брат не шелохнулся. Стоял на месте. От страха или из-за чести, кто знает. Я смотрел ему в глаза и понимал, что ненавижу его. Так сильно, как не могут ненавидеть люди. Но я выстрелил мимо. Куда сумел отвести окаменевшую руку, продолжая смотреть брату в глаза. Мать снова закричала. Я попал ей в плечо. Я чуть не убил ту, кого в действительности всю жизнь ревновал к брату. И тут случилось страшное. To, что я никогда не простил брату: он сказал, что я это он. Он, любимый сын, якобы выстрелил в нее, и у меня не хватило мужества открыть перед ней эту ложь. А она, наверное, от ужаса не поняла подмены до самой своей смерти. Лишь в последнюю секунду я вернул себе свое имя, и она меня прокляла. Вот и все. Больше я никого ни к кому не ревновал. Мать была единственной женщиной, чью любовь я желал и чью любовь я получил обманом, — барон шумно вздохнул. — Надеюсь, про любовь мы на этом закончим.