Мария Антуанетта
Шрифт:
***
Опаснее этого поколения беззубых вчерашних и позавчерашних, уже не кусающихся, а лишь брызжущих слюной, является новое поколение, которое никогда ещё не было у власти и не желает более оставаться в тени. Версаль в своём стремлении обособиться, в своём небрежении к окружающей его стране, совершенно не подозревая этого, так изолировал себя от истинной Франции, что просто не заметил новых течений, волнующих её. Проснулось образованное третье сословие, оно изучило свои права по произведениям Жан Жака Руссо, оно видит демократическую форму правления в соседней Англии. Вернувшиеся на родину участники войны за независимость Америки привезли вести из чужой страны, в которой идея равенства и свободы упразднила различие между кастами и сословиями. Во Франции же повсеместно наблюдаются косность и упадок, вызванные полной недееспособностью двора. Народ верил, что после смерти Людовика XV будет покончено с позором хозяйничанья метресс, с бесчинством нечистоплотного протекционизма. Власть же опять оказалась в руках женщин, в руках королевы и стоящей за её спиной Полиньяк. Со всевозрастающей горечью просвещённое третье сословие видит, как снижается политическая мощь Франции, как растут государственные долги, как разваливаются армия и флот, как колонии приходят в запустение. И это тогда, когда другие государства энергично развиваются. В широких кругах растёт желание покончить с этой преступной бесхозяйственностью.
И недовольство французов, искренность патриотических, национальных чувств которых не вызывает сомнений, обращается – и не без основания прежде всего против Марии Антуанетты. Вся страна знает, что не способный принимать ответственные решения, да и не желающий делать это король как государственный
Но если бы она действительно отказалась влиять на политику! Тогда на ней по крайней мере не было бы вины и ответственности! Но, понуждаемая кликой Полиньяк, она беспрерывно вмешивается, как только дело идёт о том, чтобы посадить кого–либо в министерское кресло, дать кому–то доходную должность; она делает самое опасное из того, что можно делать в политике, она обсуждает темы, о сути которых не имеет ни малейшего представления, важнейшие вопросы решает как дилетант, выносит заключения, высасывая их из пальца; свою безмерную власть над королём она использует исключительно лишь в интересах своих любимчиков. "Когда дело касается серьёзных вещей, жалуется Мерси, – она проявляет робость и нерешительность; если же её понуждает к чему–либо окружение коварных интриганов, она делает всё ради того, чтобы выполнить их желания". "Ничто не возбудило такой ненависти к королеве, – отмечает государственный министр Сен–При, – как эти внезапные вмешательства, как эти несправедливые протекционистские назначения".
Третье сословие считает, что государством управляет королева. И если все назначаемые ею министры, генералы, посланники оказываются несостоятельными, если эта система автократии терпит полное крушение и Франция со всевозрастающей скоростью несётся в пучину хозяйственного банкротства, то, следовательно, и вся вина падает на королеву, не понимающую даже меры ответственности (ах, она ведь всего лишь посодействовала нескольким обворожительным кавалерам в получении хороших постов!).
Все желающие прогресса, нового порядка, справедливости, творческих деяний для Франции говорят, ропщут, угрожают – виновата расточительная, беззаботная, весёлая хозяйка Трианона, безрассудно, необдуманно пожертвовавшая для надменной клики, для каких–нибудь двадцати безответственных людей, любовью и благосостоянием двадцати миллионов французов.
***
Этому великому недовольству тех, кто требует новой системы, лучшего порядка, разумного распределения ответственности, недостаёт штаба, вождя. Наконец находится такой дом, находится такой человек. В жилах этого ожесточённого противника течёт королевская кровь. Силы реакции скапливаются у теток короля в замке Бельвю, силы революции – во дворце герцога Орлеанского, в Пале–Рояле. Против Марии Антуанетты открываются военные действия одновременно с двух антагонистических друг другу фронтов. По природе своей склонный скорее к наслаждениям, чем к честолюбивым помыслам, ловелас, игрок, кутила, щёголь, совсем не умный и, собственно, не злой, герцог Орлеанский, этот в общем–то заурядный аристократ, имеет слабость, характерную для нетворческих натур, – тщеславие, направленное лишь на внешнюю эффектность. И этому тщеславию Мария Антуанетта нанесла удар: она легкомысленно, шутя – "frozzelnd" [92] , как говорят и думают в Австрии, высказалась о военных способностях своего дядюшки и воспрепятствовала назначению его на пост командующего морским флотом. Тяжело оскорблённый, герцог Орлеанский поднимает перчатку; представитель младшей ветви французской королевской династии, очень богатый и совершенно независимый человек, он не боится оказать упорное сопротивление королю в парламенте и открыто показывает, что королева ему враг. Недовольные обретают в нём наконец себе вождя. Всякий, кто находится в оппозиции к "австриячке" и королю, что неограниченную королевскую автократию считает устаревшей и обременительной для народа, кто требует нового, разумного, демократического правления во Франции, идёт отныне под защиту герцога Орлеанского. В Пале–Рояле, по существу первом, ещё находящемся под покровительством принца крови клубе Революции, собираются все реформаторы, либералы, приверженцы конституционной власти, вольтерьянцы, филантрописты, масоны. К ним присоединяются и другие недовольные: провинившиеся в чём–то перед существующей властью, чувствующие себя обойдёнными аристократы, образованные представители третьего сословия, не получившие должностей, которых домогались, ничем не занятые адвокаты, демагоги, журналисты, все те силы, находящиеся в состоянии брожения, которые позже, объединившись, образуют штурмовой отряд Революции. За слабым, тщеславным вождем стоит могучая, сплоченная, воодушевлённая армия, с которой Франция завоюет себе свободу. Ещё не дан знак к наступлению. Но каждому известно направление удара, известен пароль: "Против короля!", и прежде всего: "Против королевы!"
92
...она легкомысленно, шутя – "frozzelnd", как говорят и думают в Австрии ...
frozzelnd– дразня, насмехаясь (от нем. frotzelnd).
***
Между этими двумя группами противников существующей власти, между революционерами и реакционерами, стоит один человек, едва ли не самый опасный, роковой враг королевы, – родной брат её мужа, Monsieur [93] Франсуа [94] Ксавье, граф Провансский, впоследствии король Людовик XVIII. Человек, действующий исподтишка, втихомолку, осторожный интриган, он, чтобы не скомпрометировать себя преждевременно, не присоединяется ни к одной из групп оппозиции. Он колеблется вправо и влево, выжидает, пока судьба не подскажет ему правильное решение. Не без удовольствия наблюдает он за растущими трудностями, но открыто высказываться о них остерегается; чёрный, безмолвный крот, роет он свой подкоп и ждёт, пока положение брата не окажется достаточно шатким. Только тогда, когда с Людовиком XVI и Людовиком XVII будет покончено, граф Франсуа Ксавье Провансский сможет стать наконец королём, стать Людовиком XVIII. Осуществится тайно вынашиваемая с детских лет мечта его честолюбия. Уже однажды счастье улыбнулось было ему, появилась надежда стать заместителем, "регентом" и законным преемником своего брата; семь трагических лет, в течение которых брак Людовика XVI вследствие злополучных помех оставался бездетным, были для его нетерпеливого тщеславия семью библейскими годами изобилия. Но затем следует жестокий удар по его надеждам наследовать корону; когда Мария Антуанетта разрешается от бремени дочкой, он в письме шведскому королю с горечью признаётся: "Не могу таиться, сложившиеся обстоятельства чрезвычайно волнуют меня… Внешне я
93
...роковой враг королевы, – родной брат её мужа, Monsieur Франсуа Ксавье[94], граф Провансский, впоследствии король Людовик XVIII.
Monsieur– Здесь: титул младшего брата короля (фр.).
94
...роковой враг королевы, – родной брат её мужа, Monsieur Франсуа Ксавье, граф Провансский, впоследствии король Людовик XVIII.
Франсуа Ксавье, граф Провансский– Здесь Цвейг допустил ошибку. Имя графа Провансского – Луи Станислав Ксавье (а не Франсуа, как указал Цвейг). – Примеч. перев.
Рождение дофина ставит крест на его мечтах о престолонаследии. Отныне прямой путь преграждён, следует идти теми извилистыми лисьими тропами, которые в конце концов – впрочем, лишь через тридцать лет – приведут его к страстно желаемой цели. Враждебность графа Провансского не похожа на пламенную ненависть герцога Орлеанского. Это огонь зависти, скрытый под золой притворства: пока в руках Марии Антуанетты и Людовика XVI неоспоримая власть, тайный претендент воздерживается от каких бы то ни было открытых притязаний, ведёт себя сдержанно, ничем не выдавая своих планов. Лишь в годы революции начинаются его подозрительные переговоры с той и другой оппозицией, его странные совещания в Люксембургском дворце. Но едва лишь счастливо перебравшись за границу, он тотчас же с помощью своих вызывающих прокламаций начинает возню у могил своего брата, своей невестки, своего племянника в надежде – которая действительно оправдалась – найти там так страстно желаемую корону.
Не свершил ли граф Провансский большего? Не была ли его роль, как утверждают многие, мефистофельской? Не повинно ли честолюбие претендента в том, что он дал указание печатать и распространять грязные брошюры, позорящие честь невестки? Не замешан ли он действительно в том, что этот несчастный ребёнок, Людовик XVII, тайно спасённый из Тампля, был после кражи документов вновь схвачен и брошен в темные катакомбы рока, да так, что о судьбе его и сейчас ещё никто ничего достоверно не знает? Многое в поведении графа крайне подозрительно. Сразу же по восшествии на престол король Людовик XVIII, не жалея денег, прибегая к угрозам и насилию, принимает самые решительные меры, чтобы приобрести и затем уничтожить письма, написанные рукой графа Провансского. Он не осмеливается отдать королевские почести праху ребёнка, некогда скончавшегося в Тампле, не следует ли рассматривать этот факт, как сомнение Людовика XVIII в кончине Людовика XVII, не позволяет ли это предполагать, что он знал о подмене ребёнка, подмене, очень и очень возможной в смутное время. Однако этот крот с лисьими повадками, этот упрямый, настойчивый человек хорошо умеет молчать, умеет держаться в тени; те подземные ходы и галереи, которыми он пробрался к французскому престолу, давно осыпались. Бесспорно одно: даже среди самых убеждённых противников, самых злобных врагов Марии Антуанетты у неё не было более опасного врага, чем этот державшийся всегда на заднем плане, непроницаемый человек.
После десяти лет правления (потерянные, зря растраченные годы) Мария Антуанетта со всех сторон окружена врагами. В 1785 году ненависть к ней расцветает пышным цветом. Все группы, враждебные королю, – почти вся аристократия, половина третьего сословия – уже заняли свои позиции, ждут только знака для наступления. Но силён ещё авторитет наследственной власти, нет ещё разработанного плана действий. Лишь перешёптывания, едва слышные разговоры, гудение и жужжание остро отточенных стрел слышатся в Версале. Острие каждой стрелы несёт каплю яда Аретино [95] , все стрелы нацелены на королеву. Маленькие печатные или рукописные листки передаются под столом из рук в руки, заслышав чужие шаги, их тотчас прячут за корсаж. В книжных лавках Пале–Рояля книготорговцы приглашают благородных господ, обладателей бриллиантовых пряжек на туфлях, кавалеров креста Святого Людовика, в заднюю комнату и, тщательно закрыв дверь, извлекают из какого–либо пыльного угла спрятанный в макулатуре новый памфлет против королевы, контрабандой доставленный из Лондона или Амстердама. Но печать удивительно свежая, пожалуй даже влажная, возможно, памфлет отпечатан в этом же доме, в Пале–Рояле, принадлежащем герцогу Орлеанскому, или в Люксембургском дворце. Не колеблясь, знатные покупатели платят за брошюру подчас больше золотых, чем в ней страниц. Их, этих страниц, десять–двадцать, но какими ехидными, пикантными остротами они сдобрены, какими скабрезными эстампами украшены. Такой пасквиль – чудесный подарок возлюбленной–аристократке, одной из тех, кому Мария Антуанетта отказала в чести быть приглашённой в Трианон; такой подарок доставит больше удовольствия, чем драгоценное кольцо, чем веер. Написанные анонимами, тайно отпечатанные, непостижимым образом распространенные, порхают эти клеветнические сочинения повсюду – и в Версале, и в парке дворца, и в будуарах парижских дам, и в провинциальных замках. Гнаться за ними, пресечь их распространение – безнадёжная затея: какие–то невидимые силы препятствуют этому. Листки эти оказываются в самых неожиданных местах. Королева находит их под салфеткой у столового прибора, король – на своём письменном столе, среди бумаг; в театральной ложе королевы – пришпиленный иголкой к бархату барьера, торчит злобный стишок, а ночью, стоит лишь ей взглянуть из окна комнаты вниз, как она услышит давно уже всеми распеваемую насмешливую песенку, которая начинается вопросом:
95
Острие каждой стрелы несёт каплю яда Аретино ...
Аретино– Аретино Пьетро (1492х1556) – итальянский писатель, драматург, получивший за остроумные памфлеты против папского двора и монархов Европы прозвище Бич Государей. – Примеч. перев..
Каждого мысль гложет:
Сможет король? Иль не сможет?
Королева страдает в тоске…
и после перечисления некоторых эротических подробностей кончается угрозой:
Королева Туанетта,
В вас любви к французам нету,
Убирайтесь–ка обратно в Австрию.
Правда, первые памфлеты и polissonneries [96] по сравнению с более поздними выглядят весьма сдержанными и скромными, они скорее иронически ехидные, чем злобные. Пока ещё острия стрел смочены всего лишь щелочью сарказма, а не ядом. Они должны раздражать, но не ранить смертельно. Только после того, как королева забеременеет и это неожиданное событие очень разозлит всех тайных претендентов на корону, тон памфлетов станет заметно более резким. Именно сейчас, когда к этому уже нет оснований, короля с умыслом именуют импотентом, королеву – прелюбодейкой, чтобы заранее (нетрудно догадаться, в чьих интересах) новорождённого, кто бы он ни был, назвать бастардом. После рождения дофина, бесспорно законного наследника престола, атака против королевской четы активизируется, со скрытых, замаскированных позиций Марию Антуанетту обстреливают памфлетами, оскорбительными виршами. Её подруг, Ламбаль и Полиньяк, выставляют к позорному столбу как опытных жриц лесбийской любви, Марию Антуанетту – как ненасытную и извращённую эротоманку, короля – как бедного рогоносца, дофина – как бастарда. Куплет, очень популярный в то время, подтверждает сказанное:
96
Правда, первые памфлеты и polissonneries по сравнению с более поздними...
polissonneries– скабрезности (фр.).