Мария Антуанетта
Шрифт:
Имей великий альмосеньор двора, член Академии, в прошлом посланник, а в своих грёзах уже первый министр хоть крупицу ума, он должен бы был сразу опротестовать этот документ. Во Франции королева никогда не подписывает бумаги иначе как только своим именем, так что подпись "Marie Antoinette de France" сразу выдаёт низкопробного фальсификатора. Но можно ли сомневаться, если королева имела с ним тайное свидание в рощице Венеры? Обманутый торжественно обещает авантюристке никогда не выпускать из рук это обязательство, никому его не показывать. На следующее утро, 1 февраля, ювелир передаёт драгоценность кардиналу, который вечером, чтобы лично убедиться в том, что колье попало в надёжные руки "подруги" королевы, сам отнесёт его графине Ламотт. Недолго приходится ждать ему на улице Нев–сен–Жиль. Вот слышны шаги человека, поднимающегося по лестнице. Ламот просит кардинала пройти в смежную комнату, из которой через застеклённую дверь можно наблюдать передачу колье. Действительно, является молодой человек, весь в чёрном, естественно всё тот же Рето, славный секретарь, и докладывает: "По поручению королевы". "Что за удивительная женщина, эта Валуа де Ламотт, – должно быть, думает кардинал, – как тактично, преданно, искусно помогает она своей августейшей подруге!" Успокоенный, передаёт
***
Несколькими днями позже в парижскую полицию является еврей–ювелир, чтобы от имени ювелиров Парижа принести жалобу: некий Рето де Вийет предлагает очень дорогие бриллианты по поразительно низкой цене. Уж не похищены ли они у кого–нибудь? Министр полиции требует к себе Рето. Тот объясняет: бриллианты он получил для продажи от родственницы короля графини Валуа де Ламотт. Гафиня Валуа – благородное имя, оно действует на министра, словно слабительное, он немедленно отпускает насмерть перепуганного Рето. Графине становится ясно, насколько опасно сбывать в Париже отдельные, вынутые из колье (дичь, за которой так долго гонялись, выпотрошена – колье расчленено). Она набивает бравому супругу карманы бриллиантами и посылает его в Лондон – ювелиры с Нью–Бонд–стрит и Пикадилли не будут жаловаться по поводу того, что товар слишком дёшев.
Ура! Теперь одним махом денег получено во много раз больше, чем могла мечтать дерзкая авантюристка. Так же бесстыдно и смело, как свершила эту безумную операцию, она кичится своим новым богатством. Обзаводится каретой с четвёркой английских кобыл, лакеями в пышных ливреях, негром в галунах с головы до пят, коврами, гобеленами, бронзой, альковом под балдахином из багряного бархата. Когда достойная пара перебиается в свю великлепную резиденцию в Бар–сюр–Обе, требуется более сорока подвод, чтобы перевезти в спешке накупленное ценное имущество. Бар–сюр–Об переживает незабываемые дни непрерывных празднеств из "Тысячи и одной ночи". Перед процессией нового Великого Могола скачут великолепные курьеры, затем следует английская жемчужно–серая лакированная берлина, обитая изнутри белым сукном. Атласные полости, согревающие ноги супругам (ноги, которым следовало бы поскорее унести своих владельцев за границу), имеют герб Валуа с девизом: "Rege ab avo sanguinem, nomen et lilia" ("От короля, моего прародителя, получил я кровь, имя и лилии"). Бывший жандармский офицер вырядился на славу: пальцы унизаны кольцами и перстнями, на башмаках – бриллиантовые пряжки, три или четыре цепочки часов сверкают на груди героя, а гардероб его – это можно будет потом проверить по описи в судебном акте – содержит не менее 18 шёлковых или парчовых новёхоньких, с иголочки костюмов, с пуговицами из чеканного золота, с драгоценнейшими шнурами. Супруга не уступает ему в роскоши одежды и в украшениях, словно индусский идол, вся блестит и сверкает в драгоценностях. Никогда не было такого богатства в маленьком Бар–сюр–Обе, и очень скоро проявится его магнетическая сила. Вся окрестная аристократия устремляется в дом, принимает участие в лукулловых пиршествах, которые здесь даются; множество лакеев сервируют на драгоценном серебре изысканнейшие блюда, звучит застольная музыка; словно новый Крез, шествует хозяин через княжеские покои и полными пригоршнями разбрасывает деньги.
И опять именно здесь история аферы с бриллиантовым колье звучит так абсурдно и фантастично, что кажется – такого не может быть. Разве обман не должен был обнаружиться через три, пять, восемь, наконец, через десять недель? Как могли – невольно спрашивает трезвый ум, – как могли эти два мошенника так беззаботно, так нагло хвастать своим богатством, где же была полиция? Но расчёты Ламотт, собственно, совершенно правильны, она думает: "Если действительно будет грозить опасность, то у нас есть надёжный защитник. Попробуйте–ка нас тронуть, он живо наведёт порядок, господин кардинал Роган! Он примет все меры к тому, чтобы афера не вскрылась; великий альмосеньор Франции позаботится о том, чтобы замять аферу, которая сделает его посмешищем в веках. Он предпочтёт тихо, не моргнув глазом, оплатить колье из собственного кармана. Чего же бояться?" Имея такого компаньона в деле, можно спокойно спать в своём роскошном алькове под балдахином из багряного бархата. И они в самом деле живут не тревожась – отчаянная Ламотт, её почтенный супруг, искусный в письме секретарь, – живут в своё удовольствие на поборы, которые собирают ловкой рукой с неистощимого капитала человеческой глупости.
Между тем доброму кардиналу странной кажется одна безделица. Он ожидал при первом официальном приёме увидеть королеву в драгоценном колье, возможно даже надеялся на обращённое к нему слово или кивок головы, на какой–нибудь доверительный жест, понятный лишь ему одному, на жест признательности. Ничего подобного! Холодно, как всегда, смотрит Мария Антуанетта на него, колье не сверкает на белой шее. "Почему королева не носит моё ожерелье?" удивлённо спрашивает он наконец графиню. Но у этой бестии всегда ответ наготове: королеве неприятно надевать драгоценности, ещё не оплаченные полностью. Лишь после полной оплаты она удивит супруга. Довольный осел снова сует свою морду в сено. Но после апреля наступает май, за маем идёт июнь. Всё ближе и ближе 1 августа – роковой срок платежа первых 400 тысяч. Чтобы получить отсрочку, авантюристка придумывает новый трюк. Королева, говорит она, хорошенько обдумала условия договора, цена кажется ей слишком высокой. Если ювелиры не согласятся снизить стоимость колье на 200 тысяч ливров, она вернёт им его. Тёртый калач, эта Ламотт рассчитывает на то, что ювелиры начнут вести переговоры и таким образом удастся выиграть время. Но она ошибается. Ювелиры, сильно завысившие при продаже цену на колье и крайне нуждающиеся в наличности, сразу же соглашаются. Бассанж пишет записку королеве, в которой даётся их согласие, а Бомер передаёт эту записку с визой Рогана в собственные руки королевы 12 июля вместе с только что купленной у них другой драгоценностью. В ней сказано: "Ваше величество, мы счастливы надеяться, что последние условия платежа, которые были Вами предложены и которые мы со всем рвением и почтительностью принимаем, будут рассматриваться как новое доказательство нашей преданности и повиновения приказу
Бегло прочитав это письмо, ничего не подозревающий человек не поймёт его, уж больно оно витиевато. Однако, если бы королева прочла его внимательнее и несколько поразмыслила над ним, она обязательно спросила бы: "Что за условия платежа? Какое бриллиантовое украшение?" Но по сотне других случаев известно: Мария Антуанетта редко что–нибудь читает внимательно до конца (безразлично, письма это, документы или книги). Чтение надоедает ей; серьёзное обдумывание не для неё. Письмо она вскрывает, когда Бомер уже откланялся. Не имея никакого представления о существе вопроса и не понимая поэтому подобострастных и витиеватых фраз, она приказывает камеристке вернуть Бомера для объяснения. Но, к сожалению, ювелир уже покинул замок. Ну что ж, потом выяснится, что имел в виду этот болван Бомер! "Значит, в следующий раз", – думает королева и бросает записку в огонь. Само это уничтожение письма, это безразличное отношение королевы к намёкам, пусть неясным, как всё в афере с колье, производит на первый взгляд впечатление невероятного, невозможного, и даже такие добросовестные историки, как Луи Бланж, в этом быстром уничтожении письма усматривают повод для подозрения: а не знала ли королева всё же что–то об этом грязном деле? Нет, это поспешное сожжение совершенно естественно для женщины, которая, зная свою рассеянность, всю свою жизнь из боязни шпионажа, так распространенного при дворе, уничтожает любой адресованный ей клочок бумаги. Даже после штурма Тюильри в её письменном столе не обнаружится ни одной относящейся к ней строчки. Но на этот раз поступок, диктуемый осторожностью, оказался очень неосмотрительным.
Итак, цепь случайностей позволила до поры сохранить обман в тайне. Но теперь никакое уже фокусничанье не поможет мошенникам; подходит 1 августа, и Бомер требует свои деньги. Ламотт пытается нанести последний оборонительный удар: она внезапно открывает свои карты ювелирам и нагло заявляет: "Вас обманули. Подпись королевы на поручительстве кардинала – фальшива. Но принц богат, он может расплатиться сам". Этим шагом она рассчитывает отвести удар от себя, она надеется – по существу, вполне логично рассуждая, – что разгневанные ювелиры кинутся к кардиналу, всё расскажут ему и он из страха оказаться посмешищем двора и общества, пристыжённый, будет держать язык за зубами, предпочтёт выложить миллион шестьсот тысяч ливров. Но Бомер и Бассанж не желают рассуждать логично, они дрожат за свои деньги. Они не хотят иметь никакого дела с обременённым долгами кардиналом. Королева – пока что ещё оба считают, что Мария Антуанетта замешана в этом деле, ведь она не ответила на то письмо – является для них значительно более платежеспособным должником, чем этот ветрогон кардинал. И наконец, в худшем случае – в этом они тоже заблуждаются – колье, драгоценный залог, всё же у неё.
Наступает критический момент, когда шарлатанство должно быть разоблачено. И с прибытием Бомера в Версаль, с получением аудиенции у королевы сразу рушится вся вавилонская башня лжи, взаимных недомолвок и умолчаний. И ювелиры и королева понимают, что свершён мерзкий обман. Процесс должен показать, кто же этот обманщик.
***
Все акты, свидетельские показания и другие документы этого запутаннейшего из процессов в настоящее время неопровержимо подтверждают одно: Мария Антуанетта не имела ни малейшего представления о гнусной возне с её именем, с её честью. Юридически она абсолютно невинная жертва, она не только не была соучастницей этой самой дерзкой во всемирной истории афере, но и ничего не знала о ней. Она никогда не принимала кардинала, никогда не знала обманщицу Ламотт, никогда не держала в руках ни одного камешка колье. Лишь недоброжелательное предубеждение, лишь сознательная клевета могли свести вместе, как единомышленников, этих троих: Марию Антуанетту, авантюристку и недалекого кардинала. Ещё раз повторим: ничего не подозревала королева о банде жуликов, фальсификаторов, воров и дураков, имя её без её ведома было использовано в этой афере.
И тем не менее с моральной точки зрения Марию Антуанетту нельзя считать полностью невиновной, ибо этот грандиозный обман можно было затеять лишь потому, что всем известная её дурная слава придала мошенникам смелости, потому что любой самый невероятный, необдуманный поступок, любой неправдоподобно опрометчивый шаг, приписываемый королеве, воспринимался обманутым кардиналом как правдоподобный.
Если бы на протяжении многих лет не было непрерывной цепочки легкомысленных поступков, если бы не было сумасбродств Трианона, то не было бы и предпосылок для этого фарса лжи и обмана. Ни одному здравомыслящему человеку не пришла бы в голову мысль, что Мария Терезия, истинный монарх, способна получать тайную корреспонденцию за спиной своего мужа или может назначить кому–либо свидание в темной парковой аллее. Никогда бы ни Роган, ни ювелиры не попались на такую грубую ложь: дескать, королева сейчас не при деньгах и поэтому желает тайно от супруга, в рассрочку, через подставных лиц приобрести ценнейшие бриллианты, если бы раньше в Версале не перешёптывались о ночных прогулках в парке, о новых драгоценностях, которые королева приобретает в обмен на старые, о неоплаченных долгах. Никогда Ламотт не удалось бы воздвигнуть такую пирамиду лжи, если бы легкомыслие королевы не заложило фундамент, а её дурная слава не послужила бы лесами на этой стройке. Ещё и ещё раз: в фантастической афере с колье Мария Антуанетта была абсолютно невиновна. Однако то, что мошенники, использовав её имя, смогли эту аферу осуществить, – в этом была и осталась историческая вина королевы.
ПРОЦЕСС И ПРИГОВОР
Наполеон проницательно заметил основную ошибку Марии Антуанетты в процессе о колье и так сформулировал её: "Королева невиновна, и для того, чтобы общественное мнение признало эту её невиновность, она выбрала судьей парламент. Именно поэтому все стали считать королеву виновной". Действительно, на этот раз Мария Антуанетта впервые потеряла уверенность в себе. Если прежде она с пренебрежением проходила мимо зловонной грязи сплетен и клеветы, не обращая на неё внимания, то теперь она ищет убежище у инстанции, которую ранее презирала, – у общественного мнения. Годами вела она себя так, словно не слышала, не замечала свиста отравленных стрел. И требуя сейчас, в неожиданной, почти истерической вспышке гнева, суда, она обнаруживает, как давно и как сильно раздражена её гордость. Пусть отвечает за всех этот кардинал Роган, позволивший себе более других, оказавшийся на виду. Но роковым образом она единственная верит во враждебные намерения бедного глупца.