Мария Антуанетта
Шрифт:
В замке министры, двор – все в беспомощном возбуждении. Неопределённые слухи о походе на Версаль исходят от слуги, которому удалось пробраться в замок, других слуг женщины задержали. Но вот к дворцу во весь опор мчится какой–то всадник, он соскакивает со взмыленной лошади и бежит вверх по мраморной лестнице; это Ферзен. При первых признаках опасности этот самоотверженно любящий человек прыгает в седло, скачет карьером, обгоняет армию женщин, "восемь тысяч Юдифей", как патетически назовёт её Камилл Демулен, чтобы в момент опасности быть возле королевы. Наконец появляется король. Его разыскали в лесу возле Порт–де–Шатильон, прервали его любимую забаву. С досадой опишет он вечером в своём дневнике скудные трофеи охоты с пометкой: "Прервана из–за событий".
И вот стоит он, озадаченный, с испуганными глазами. Начинается совет теперь, когда уже упущено всё, поскольку в общем замешательстве забыли преградить авангарду мятежников путь к мосту у Севра. Ещё есть пара часов, ещё достаточно времени, чтобы принять решительные меры. Один министр считает, что королю следует верхом, во главе драгун и фландрского полка выступить навстречу толпе:
160
Toute cette revolution n'est qu'une suite de la peur– Вся эта революция – со страха (фр.).
В окна дворца врывается многоголосый шум парижских улиц. Они уже здесь. Тысячеглавая толпа в темноте, в ночи подходит к замку. Рыночные амазонки в юбках, накинутых на головы, чтобы защититься от дождя, льющего как из ведра. Гвардия Революции стоит перед Версалем. Предпринимать что–либо поздно.
***
Подходят и подходят женщины, промокшие до костей, голодные и замерзшие, в ботинках, полных жидкой грязи. Эти шесть часов никак не назовешь часами увеселительной прогулки, даже если в пути и разгромлено несколько трактиров и урчащий желудок получил пару капель горячительной влаги. Голоса женщин хриплы и грубы, а то, что они выкрикивают, не продиктовано дружескими чувствами к королеве. Первый визит – Национальному собранию. Оно заседает с самого утра, и для некоторых его депутатов – для тех, кто прокладывает путь герцогу Орлеанскому, – этот марш амазонок не так уж и неожидан.
Сначала женщины требуют от Национального собрания лишь хлеба (в соответствии с программой) – о переезде короля в Париж ни слова! Принимается решение направить в замок делегацию женщин в сопровождении его председателя де Мунье и нескольких депутатов. Шесть выбранных женщин [161] отправляются в замок, лакеи учтиво распахивают двери перед уборщицами, рыбачками, уличными нимфами. Со всеми почестями ведут необычную делегацию по большой мраморной лестнице в покои, вступить в которые до сих пор могли лишь люди с голубой кровью, аристократы с тщательно проверенной родословной. Среди депутатов, сопровождающих президента Национального собрания, – полный, жизнерадостный, ничем не примечательный внушительный господин. Но его имя придаст этой первой встрече с королём символический смысл. Ибо вместе с доктором Гильотеном, депутатом от Парижа, 5 октября гильотина нанесла первый визит двору.
161
Шесть выбранных женщин отправляются в замок...– По документации в делегации было 12 женщин. – Примеч. перев.
***
Добродушный Людовик так дружелюбно принимает дам, что их оратор, молодая девушка, предлагающая завсегдатаям Пале–Рояля цветы, а, возможно, также и кое–что другое, потрясённая столь неожиданным приёмом, падает в обморок. Её приводят в чувство, добрый король–благодетель обнимает перепуганную девушку, обещает восхищённым женщинам хлеб и всё, чего только они не пожелают, предоставляет им в распоряжение даже свою собственную карету для возвращения в Париж. Похоже, всё кончится наилучшим образом, но внизу, подстрекаемая тайными агентами, толпа женщин встречает свою делегацию воплями ярости, обвинениями, что её подкупили, что она поверила лживым заверениям. Не для того шесть часов подряд они тащились из Парижа по грязи, в проливной дождь, чтобы с урчащими от голода желудками и пустыми обещаниями брести назад. Нет, надо оставаться здесь и не двигаться с места, пока они не захватят с собой в Париж короля, королеву и всю эту банду их приспешников. Уж там–то их отучат строить козни и заниматься проволочками. Бесцеремонно врываются женщины в Национальное собрание, чтобы переночевать там, тогда как иные из них, в том числе Теруань де Мерикур, находят себе приют у солдат фландрского полка. Число мятежников растёт, так как к Версалю всё время подходят отставшие. Подозрительные тени бродят в скудном свете масляных светильников у ограды замка.
Наверху, во дворце, двор всё ещё не пришёл ни к какому решению. Может быть, всё же лучше бежать? Но как отважиться на это, удастся ли тяжёлым, неуклюжим каретам пробиться сквозь возбуждённую толпу? Нет, слишком поздно. Наконец в полночь издали слышится барабанная дробь – приближается Лафайет. Первый визит он наносит Национальному собранию, второй – королю. И хотя он с подлинной преданностью, с глубоким поклоном говорит: "Сир, я явился и готов отдать свою жизнь ради спасения Вашего величества", его никто не благодарит, и Мария Антуанетта также. Король объявляет, что у него нет намерения куда–либо уезжать или отдаляться от Национального собрания. Похоже, всё приведено в порядок. Король дал обещание, Лафайет и вооружённые силы народа находятся рядом, чтобы его защитить, депутаты отправляются по домам, национальные гвардейцы и мятежники ищут убежища от проливного дождя в казармах, церквах, даже в арках ворот, в нишах стен. Постепенно гаснут последние светильники, и после проверки всех постов, в четыре утра, Лафайет ложится спать в Отеле де Ноай, хотя и обещал заботиться о безопасности короля. И король с королевой возвращаются в свои покои; они не подозревают, что эта ночь – их последняя ночь в Версале.
ПОХОРОНЫ МОНАРХИИ
Старая королевская рать со своим стражем – аристократией отправилась отдохнуть. Но Революция юна, у неё горячая, неукротимая кровь, ей не нужен отдых. Нетерпеливо ждёт она прихода дня, возможности действовать. У разложенных посреди улиц лагерных костров собираются солдаты парижского восстания, на ненашедшие себе иного пристанища; никто не сможет объяснить, почему они, собственно, находятся ещё в Версале, а не дома, в своих постелях, ведь король послушно со всем согласился и всё обещал. Какая–то тайная воля управляет, командует этой беспокойной толпой. По ту и другую сторону ворот мелькают тени, какие–то люди дают тайные указания, и в пять утра ещё дворец погружён в темноту и сон, а небольшие группы, ведомые кем–то, знающим план Версаля, крадутся в обход, через двор капеллы, к определённым окнам дворца. Чего хотят они? И кто руководит этими подозрительными людьми, кто толкает их вперёд, кто направляет их к пока ещё неясной, но, вероятно, хорошо продуманной цели? Подстрекатели, главари заговора остаются в тени; герцог Орлеанский и брат короля, граф Прованский, по всей видимости, знают, почему в эту ночь им не следует быть во дворце, возле своего законного короля.
И вот внезапно раздаётся выстрел, один из тех провокационных выстрелов, которые всегда необходимы, когда нужно развязать столкновение. На выстрел тотчас же со всех сторон сбегаются мятежники, десятки, сотни, тысячи, вооружённые пиками, кирками, ружьями, женщины, мужчины, переодетые в женское платье. Направление удара выбрано точно – покои королевы! Каким же образом рыбачки, рыночные торговки Парижа, ни разу до сих пор не бывавшие в Версале, в этом громадном, необъятном дворце с дюжинами лестниц, с сотнями комнат, так поразительно точно нашли нужный вход? Огромная волна женщин и мужчин в женском платье мгновенно затопляет лестницу, ведущую к покоям королевы. Трое лейб–гвардейцев пытаются заградить вход, двоих из них валят с ног, убивают, выволакивают во двор, какой–то великан–бородач отрубает у трупов головы, и несколько минут спустя они, окровавленные, уже пляшут на остриях пик.
Но жертвы выполнили свой долг: их душераздирающие предсмертные вопли разбудили дворец. Третий лейб–гвардеец, вырвавшись из рук убийц, раненый, стремительно бежит вверх по лестнице, и пронзительный крик его слышен в каждом уголке пустого мраморного здания: "Спасайте королеву!" Этот крик действительно спасает её. Испуганная камеристка вскакивает с постели и бросается в покои королевы предостеречь её. Уже трещат под ударами кирок и топоров двери, запертые лейб–гвардейцами. Уже нет времени, не до чулок и туфель, лишь юбку надевает Мария Антуанетта и набрасывает шаль на плечи поверх ночной рубашки. Так, босоногая, с чулками в руке, бежит она с дико бьющимся сердцем по коридору, который ведёт в Ой–де–Беф, и через это обширное помещение к покоям короля. Но, к её ужасу, дверь заперта. Королева и камеристка колотят в неё с отчаянием, колотят не переставая, не неумолимая дверь остаётся запертой. Пять долгих минут, пять ужасно долгих минут, кровавые убийцы уже вломились в соседнюю комнату, обшарили, перерыли кровати и шкафы, а королева ждёт, пока наконец слуга по ту сторону двери не услышит стук и не откроет её. Лишь теперь Мария Антуанетта может скрыться в покоях своего супруга, гувернантка приводит сюда дофина и дочку королевы. Семья воссоединилась, жизнь спасена. Но не больше чем жизнь.
Наконец проснулся и соня Лафайет, которому в эту ночь не следовало бы нежиться в объятиях Морфея, с этого часа ему дано презрительное прозвище Генерал Морфей. Он видит: во всём виновата его легкомысленная доверчивость. Теперь уже не авторитетом командира, а просьбами и заклинаниями спасет он лейб–гвардейцев, попавших в мышеловку, от полного истребления. Лишь ценой огромных усилий удаётся ему вытеснить чернь из дворцовых покоев. Сейчас, как только опасность миновала, появляются тщательно выбритые, напудренные граф Прованский, брат короля, и герцог Орлеанский; странно, чрезвычайно странно, что возбуждённая толпа тотчас же расчищает им путь к дворцу. Итак, королевский совет может приступить к работе. Впрочем, что же обсуждать? В грязном, покрытом пятнами крови кулаке десятитысячная толпа зажала дворец, словно маленькую, тонкую, хрупкую скорлупу ореха, из этих тисков не вырваться, не спастись. Никаких переговоров, никаких договоров победителя с побеждёнными; из тысячи глоток мятежников, стоящих под окнами дворца, гремит требование, тайно нашептанное им вчера и сегодня агентами клуба: "Короля в Париж! Короля в Париж!" От этих угрожающих криков стёкла в окнах дребезжат, портреты венценосных предков испуганно дрожат на стенах старого дворца.