Мария
Шрифт:
– Да расскажи, в чем дело. Ведь ты знаешь, я все для тебя сделаю с удовольствием.
– Если я скажу «нет», то буду просто лгуньей. С тех пор как вы привели того английского сеньора, который вылечил меня от лихорадки, а потом все время справлялись обо мне, пока я не выздоровела, я поняла, что вы и вправду меня любите.
– Очень рад, что ты это знаешь.
– Мне так много надо рассказать вам, но, боюсь, ничего не выйдет. И то уже чудо, что мамы здесь нет… Слышите, кажется, уже идет.
–
– Ах, сеньор! Неужели вы уедете сегодня, а я так и не расскажу вам обо всем!
– Значит, купаться пойдете, куманек? – спросила, входя, Канделария. – Тогда сейчас прпнесу вам душистую простыню, и тут же идите вместе с Саломе и вашим крестником. Они заодно принесут воду, и Саломе вымоет кастрюли; ведь немой ездил за бананами, `a после всего, что надо было приготовить для вас да послать священнику, остался один только кувшин.
Услыхав слова доброй женщины, я понял, что муж полностью посвятил ее в свои намерения. Саломе украдкой состроила мне выразительную рожицу, как бы говоря: «Вот теперь удастся».
Я вышел из кухни и, прохаживаясь по столовой, пока женщины готовили все для купанья, раздумывал о том что недаром мой кум так следит за Саломе: любому отцу, даже менее сообразительному, чем он, не могло не прийти в голову, какой соблазн представляет собой ее прелестное личико в родинках, гордая осанка и стройный стан.
Мои размышления прервала Саломе. Стоя в дверях и надевая соломенную шляпу, она сказала:
– Пошли?
И, дав мне понюхать простыню, переброшенную через плечо, спросила:
– Чем пахнет?
– Тобой.
– Мальвой, сеньор!
– Ну, значит, мальвой.
– Просто у меня в сундуке всегда полно мальвы. Так дошли, а не думайте, что это далеко. Мы пересечем понизу плантацию какао, а как выйдем на ту сторону, там уж рукой подать.
Фермин, нагруженный кастрюлями и тыквенными посудинами, шагал впереди. Это и был мой крестник. Мне было тринадцать лет, а ему два года, когда я стал его крестным отцом по просьбе родителей, которые всегда питали ко мне особую привязанность.
Глава XLIX
…Мне снилось, что я белая…
Мы уже выходили из расположенного позади кухни дворика, когда кума крикнула нам вдогонку:
– Не задерживайтесь! Обед вот-вот будет готов.
Саломе хотела заложить на засов калитку, выходившую на плантацию какао, но я сделал это сам sтут услыхал ее вопрос:
– Что нам делать с Фермином? Он такой болтунишка.
– Сама подумай.
– Ладно. Вот отойдем подальше, я его как-нибудь обману.
Мы вступили под темную сень плантации, – казалось, ей не будет конца. Прелестные ножки Саломе – голубая юбка открывала их выше щиколоток – мелькали на черной
– А что, если коровы замутят воду? Наверняка они сейчас пошли вверх к водопою. От них одно спасенье – отогнать поскорее. Беги, дружок, распугай их да посмотри, чтобы они не съели тыкву, которую я позабыла в дупле. Только осторожней, не разбей посуду и не потеряй ничего. Ну, беги.
Повторять приказ не пришлось, правда, он был дан хотя и мягко, но решительно.
– Вот видите? – спросила Саломе, замедляя шаг, разглядывая верхушки деревьев и не очень умело изображая рассеянность. Потом она принялась рассматривать свои ноги, словно считая каждый медленный шаг. Я наконец прервал молчание:
– Так что же с тобой приключилось?
– Сами видите, я и не знаю, как рассказать вам…
– Почему?
– Да вы сегодня какой-то печальный… а сейчас очень серьезный.
– Это тебе показалось. Ну, говори же, а то потом не удастся. Мне тоже надо рассказать тебе кое-что интересное.
– Да! Тогда вы первый.
– Нет, ни за что.
– Значит, не хотите? Ну, тогда слушайте. Только обещайте – никому ни словечка…
– Конечно.
– Так вот, Тибурсио оказался ветреником и неверным человеком, он только и выдумывает всякую ерунду, лишь бы досадить мне. Мы уже чуть ли не целый месяц как в ссоре, а я ни в чем не виновата.
– Ни в чем? Ты уверена?
– Да что вы… клянусь вам.
– И как же он сам объясняет, из-за чего переменился, ведь он так любил тебя?
– Тибурсио? Воображает он о себе слишком много. Не любит он меня нисколечко. Сначала я понять не могла, чего это он дуется каждую минуту, а потом догадалась: вбил себе в голову, будто я любезничаю с каждым встречным. Сами скажите, каково это терпеть честной Девушке? Выдумывает всякие глупости, даже вас приплел.
– И меня тоже?
– Да он сам признался!
– Что же он выдумал?
– Сказать вам, так вы не поверите: все потому, что он видел, как я радуюсь, когда вы приходите. Да разве я могу не радоваться?
– Но он понял наконец, что все это глупости?
– А скольких слез и уговоров мне стоило привести его в разум.
– Поверь, я очень жалею, что оказался виной вашей ссоры.
– Вы здесь ни при чем. Не будь вас, придрался бы к кому-нибудь другому. Я вам еще самое важное не рассказала. Тайта объезжал жеребцов для сеньорите Хустиниано, а тому надо было прийти отобрать бычков для покупки. Один раз пришел этот сеньор, а Тибурсио и застал его здесь.