Маркиз Роккавердина
Шрифт:
Эта мысль родилась после долгих раздумий в предыдущие дни, когда он даже испугался, что опять может оказаться во власти тех чувств, которые вынуждали его сожалеть о прошлом, словно предполагаемые «чары» Агриппины Сольмо вновь действовали на него.
Было это и результатом его твердого решения начать новую жизнь, предпринять новые дела, бывать среди людей, действовать вместе с ними, а не оставаться, как прежде, лишь тенью, одним только именем, как это было до сих пор.
Очень верно говорил кузен:
— Рай тут, на земле, если только уметь жить в свое удовольствие!
И теперь маркиз
Что же до Нели Казаччо… Помогая тайком через кормилицу Грацию его семье, маркиз уже успокоил свою совесть.
И оттого, что он был сейчас тут, возле синьорины Муньос, не смевшей взглянуть на него, оттого, что понял — нельзя упускать случай, и сердце подсказывало: «Или сейчас, или больше никогда, никогда!» — он принялся искать подходящие слова, какую-нибудь фразу, чтобы продолжить разговор, но тут заговорила баронесса:
— Ну так что же? Молчите? Словно и знакомы никогда не были!
— Цозима, — воскликнул маркиз. — Позвольте называть вас так же, как много лет назад… Помните?
Синьорина Муньос подняла глаза, и слабая улыбка появилась было на ее лице, но тут же угасла.
Тогда баронесса встала и направилась в другой конец комнаты под предлогом, что хочет показать младшей сестре кое-какие любопытные вещи, хранящиеся в ящичке шкафа, возле которого та задержалась.
Оставшись с Цозимой наедине, маркиз на какое-то мгновение растерялся. Баронесса прервала нить его размышлений, и он пытался вновь ухватить ее.
— Вы помните? — повторил он.
— Я никогда ничего не забывала!
— И ничего не таите в душе против меня, ничего?
— А разве вы сделали мне что-нибудь плохое?
— Я сделал очень много плохого и вам, и себе. Теперь я понимаю это. И… Если б можно было…
— Теперь! — ответила она, еле заметно полов плечами.
— До сих пор моя жизнь от начала до конца была большой ошибкой, — продолжал маркиз. — Хуже, чем ошибкой, наверное!.. Но я еще не настолько стар, чтобы не исправить ее.
— Многое изменилось, я — прежде всего. Разве вы узнали бы меня, встретив где-нибудь в другом месте? Вот уже много-много лет как мы не виделись. И сейчас подобны двум призракам, неизвестно откуда взявшимся!.. Не правда ли?
— Я хочу отказаться от своей затворнической жизни, хочу жить, как все, среди людей.
— Это хорошо.
— Тетушка баронесса говорила вам уже несколько раз…
— Баронесса добра и заблуждается на мой счет!
— Как это? Почему заблуждается?
— Не знаю, как вам это сказать. Мне кажется сейчас, будто все это сон, что я стою тут и что мы с вами разговариваем.
— И вы не очень огорчились бы, если б, проснувшись, обнаружили, что это был всего лишь сон?
— Вот уже много лет меня ничто не огорчает. Вы же знаете, что случилось с нашей семьей. Мне кажется столь естественным, что несчастья следуют одно за другим и все похожи друг на друга, вернее, наоборот — не похожи!
— «Ни плохая, ни хорошая погода не длятся вечно!» — говорит пословица.
— Мало ли что говорят пословицы!
— Подумайте. Если б мы встретились год назад, я не стал бы так говорить с вами. Наверное, даже постарался бы избежать разговора. Я был другим человеком год назад!.. Я был скотиной! Позвольте мне сказать вам это, позвольте со стыдом признаться в этом! Сегодня, мне кажется, сама судьба благоприятствует тому, чтобы все изменилось и для вас, и для меня. Я не знал, что встречу вас тут. Не знал, что у меня хватит смелости обратиться к вам и со всей искренностью спросить вас: «Вы помните?»
— Моя сестра часто оборачивается и смотрит сюда, она удивляется, что мы разговариваем. Когда она спросит меня: «Что он тебе говорил?» — я не смогу ответить…
— Ответьте ей: «Он спросил, не хочу ли я оказать ему честь стать маркизой Роккавердина!»
— Нет, маркиз! Теперь!.. Слишком много причин. Это было бы для меня честью. Но подумайте!.. Теперь!..
— А если б я настаивал? Если б я сказал вам, что вы поступили бы очень плохо, отказавшись помочь мне начать новую жизнь? Я не прошу вас ответить сию же минуту… Если же сердце ваше будет против, если мое прошлое вызывает у вас неприязнь — это вполне возможно, — то лучше не жертвовать собой. Посоветуйтесь с вашей матерью. Ответ дадите тетушке.
Последние слова он произнес ей на ухо тихо и торопливо, столь велико было его изумление, что он способен говорить с такой мягкостью, о которой даже не подозревал, и в то же время он испугался, что потом не выдержит и перейдет на свой привычный грубый тон.
Баронесса вернулась на свое место в углу дивана.
— Так вы узнали наконец друг друга!
— Немного, — рассмеялся маркиз.
Синьорина Муньос умоляющим взглядом попросила его не касаться темы их разговора. Он, так же взглядом успокоив ее, с радостью заметил, как она преобразилась, прямо расцвела, сразу помолодела, похорошела — оживилось бледное лицо, ярче стали губы, засверкали глаза, и в голосе появилась легкая дрожь, когда она спросила сестру Кристину, не кажется ли ей, что мама беспокоится из-за того, что они задерживаются.
Девушка робко подошла ближе и ответила:
— Мама знает, что после мессы мы должны были прийти сюда.
— Ты не знакома с моим племянником? — обратилась к ней баронесса.
— Она была тогда девочкой, — добавил маркиз.
— Я видела вас, — ответила Кристина. — Цозима показывала мне вас из окна, которое выходит на большую дорогу. Вы часто проезжаете в коляске.
— Как устроен этот мир! — воскликнула баронесса. — Старые друзья живут в одном городе, в одном квартале — хотя нет, вы ведь в квартале Сан-Паоло, но все равно, не на другом конце света! — и не видятся годами, словно их разделяют огромные расстояния!
— Для нас, — сказала Кристина, — весь мир заключен в четырех стенах нашего дома.
— И для меня тоже, дочь моя! Но я стара, и меня ничто уже не занимает.
— Нас тоже уже ничто не занимает, баронесса, — ответила Цозима. — Мы привыкли… Теперь!
— Ну что ты все твердишь это свое «теперь»?
— Тетушка опередила меня. Я тоже хотел спросить, почему все «Теперь! Теперь!». Почему?
— Потому что это так! — с грустью ответила Цозима.
Две собачки, свернувшиеся на креслах, хрипло закашляли.