Мародеры
Шрифт:
Агент заметила пришедшую женщину и, закончив разговор по телефону, обратилась к Асову:
– Подождите несколько минут, и мы продолжим.
– Хорошо, – ответил Саша и, встав со стула, направился в помещение с вытяжкой. Мама сказала ему:
– Пойду подышу свежим воздухом.
Он кивнул ей и зашел в комнату, оставив дверь приоткрытой. Прислонившись к косяку двери, Асов смотрел на гробы. Он перешел сюда потому, что ему внезапно захотелось побыть одному. Саша принадлежал к породе людей, предпочитающих переносить свою боль в одиночестве.
– Папа, папа, папа. Как же так? – Его взгляд вдруг подернулся дымкой, которая была не чем иным, как влагой, мгновенно исказившей изображение в глазах. Все вокруг расплылось и потеряло свои очертания, приняв вид нечетких пятен. Из груди вырвались рыдания. Асов, как мог, заглушил их, но его всего трясло, по щекам текли слезы. Он плакал. Абсолютно неожиданно для себя. Он плакал, пытаясь не издать ни звука. Боясь, что кто-то это заметит, Саша взял край своего шарфа и прижал его ладонью левой руки к своим глазам.
Асов в своей жизни перенес многие тяготы и лишения, какие выпадают не каждому человеку. Но он не плакал уже с раннего детства и успел забыть это чувство. То, что с ним сейчас произошло, не удивило его, он просто вспомнил, что это такое, и принял как есть. Теперь, один и разбитый горем, Саша стоял и плакал в комнатке с гробами. Он прятал свои чувства и свою внезапную слабость, потому что четко осознавал, что остался один и сейчас слабость для него непозволительна, как и нерешительность. Возможно, она и не воспринималась бы окружающими негативно, но ему не хотелось, чтобы ее видели. Сейчас его не волновали стыд или сочувствие. Нет. Он просто оплакивал своего отца.
Асов стал медленно и глубоко дышать, но сомкнутые губы предательски дрожали. Затем он заставил себя ни о чем не думать, сосредоточившись взглядом на мерно и монотонно гудящей коробке из нержавеющей стали – вентиляторе в оконном проеме. Саша начал делать глубокие вдохи, как после напряженного бега. Одновременно он закрыл глаза и в конце глубокого вдоха закатывал глазные яблоки. Такое движение чуть раздражало участок мозга, который затормаживал нервную систему, успокаивая ее. Прием, заученный Асовым и опробованный ранее, подействовал и теперь.
Боясь, что глаза красные, а ресницы еще не высохли от слез, но не желая больше оставаться в этом помещении, он вышел в зал, намереваясь идти на улицу. Проходя мимо агента и сидящей перед ней за столом старушки, Саша услышал отрывок их диалога:
– Да нет, не надо. Пусть все будет по-простому. Зачем ей это? – говорила старушка. – Мы с ней были просто соседи, – добавила она, как бы оправдываясь. При этом бабулька укладывала в обычные целлофановые пакеты беспорядочно разбросанные по столу медали тускло-желтого цвета и маленькие книжечки документов в красных обложках.
«Значит, умерла фронтовичка, – решил Асов. – Настолько одинокая, что организовать похороны взялась соседка. При этом она не желает слишком обременять
– Пойду покурю, – сказал он ей.
Морозный воздух подбодрил Асова. Он старался не курить на улице, потому что при этом ослабевал иммунитет и можно было легко подхватить болезнь горла или легких, но в данный момент ему было все равно. Через несколько минут Саша уже смог подготовиться к новой встрече с давящей атмосферой похоронного бюро.
Из бюро вышла старушка, и Асов вернулся к агенту, которая продолжала что-то высчитывать на маленьком листочке бумаги. Мама сидела на одном из стульев, рядом со столом. Увидев Сашу, агент оторвалась от своего занятия и спросила:
– Венки какие будете брать?
– Не знаю, – ответил Асов.
– Пойдемте посмотрим. Надписи на лентах какие делать? – задала вопрос женщина. – Вот, смотрите, – указала она на большой венок треугольной формы, в середине которого искусственные цветы были раскрашены так, что образовывали российский триколор: – «От сына» или «Любим и скорбим»?
– Давайте так, от сына, – решил Саша.
– А еще от родственников, от родителей?
– Не знаю, – засомневался Асов, затем, сделав над собой усилие, добавил: – Ладно, пусть будут.
– А какие?
– Все равно, – произнес Саша.
Они вернулись за стол и стали ждать, когда агент закончит свои вычисления. В тишине мерно раздавался лишь гул вытяжки. Затем хлопнула входная дверь и в комнату вошла еще одна женщина в длинном черном пальто. Она была высокой, явно старше средних лет. Женщина перекинулась приветствием с агентом, и Асов понял, что это второй агент. Она прошла вглубь комнаты, куда-то к вытяжке, и, открыв дверцу стоящего там шкафа, повесила в него пальто и положила шапку. Закончив ритуал разоблачения от верхней одежды, дама подошла к зеркалу около входа в комнату и начала поправлять прическу. Саше очень много рассказали о ней ухоженное лицо и наряд, скрывавшийся под пальто. Несмотря на возраст, выглядела моложаво.
Первым делом Асов обратил внимание на то, что хотя она и работала в доме скорби, ее черные брюки были так туго натянуты на бедрах, что выделялось нижнее белье, а блузка была с яркими цветами. Между тем Саша поймал себя на мысли, что не может уловить ее взгляд. Ее глаза в замешательстве бегали по комнате. «Интересно, сколько ей лет? – размышлял Асов. – Впрочем, у современной женщины уже невозможно определить возраст по внешнему виду. Школьницы выглядят как тридцатилетние, а тридцатилетние – без возраста. Да, уже не секрет, что беспорядочная половая жизнь преждевременно старит». Поэтому он решил не угадывать ее возраст, а узнать: в чем же она виновата? Вскоре Саша понял.