Марш авиаторов
Шрифт:
Из дома, где находилось помещение нашей эскадрильи, то есть начальство, на крыльцо вышел комэска Бахолдин.
– Хурков!
– крикнул он.
– Зайди в эскадрилью.
Хурков ушел, а Вовочка повернулся спиной к разложенным мясным кучам и приготовился.
– Кому?
– Иванов показал на ближайшую кучку.
– Хуркову...
– Кому?
– Тебе...
– Кому?..
Из небесного цвета деревянного сортира вдруг вышел совершенно пьяный Гарькин. Никто не заметил, как он туда входил, и поэтому все удивились.
–
– весело крикнул Ильин Гарькину.
– От кого прятался?
Гарькин подошел к нам и, глянув на лежащий на снегу "передок", икнул с довольной улыбкой:
– О-о!.. Мясо... Канаю в долю...
На крыльцо снова вышел Бахолдин и следом за ним - Хурков.
– Гарькин! А ты чего такой пьяный?
– удивился комэска.
– Отпуск обмываю...
– Он у тебя еще только через неделю начнется... И завтра ты в плане стоишь, вот, - показал он на Хуркова, - на Диксон.
– А ты нажрался...
– Я ж не знал... Два месяца не летаем...
– Ты, между прочим, на работе находишься. И должен знать, что на работе не пьют.
– Так ведь разбор-то уже закончился, - нашелся Гарькин.
– Я вот тебе дам "закончился", - пригрозил ему Бахолдин и повернулся к Хуркову.
– Меняй этого алкаша.
– Кого взамен?
– спросил Хурков.
– Кого хочешь. Можно и Свердлова...
– Во - поперло!
– сказал Гарькин, повернувшись к потерявшему дар речи Вовочке.
– Полетишь?
– спросил Вовочку Хурков.
– Еще бы он отказался, - сказал Ильин.
Вовочка согласно кивнул и ответил:
– Конечно, полечу...
– А еще кто?
– спросил Хуркова Ильин.
– Ты, - начал перечислять Хурков, - Митин, Двигунов. Проверяющим - Мышкин.
– Без проверяющего, конечно, никак...
– прокомментировал Леха.
– Значит, впечатываю в задание Свердлова?
– спросил Бахолдин.
– Свердлова, - подтвердил Хурков. И Бахолдин ушел в домик.
– Зато - не пьет...
– съехидничал Гарькин.
– Кто пойдет в столовку за закуской? У меня две поллитры за гальюном спрятаны.
– Вовочке все равно туда идти, заодно и нам прихватит, - сказал Леха.
– Ну а чего, - отозвался Вовочка, - возьму, конечно... На кого писать?
– И мяса побольше!
– хищно произнес Гарькин.
Я стоял, слушал и размышлял: "Пить или не пить?.."
Неплохо было бы, конечно, обмыть добычу, но с другой стороны - завтра в санчасть... А кроме того, сегодня я обещал бортрадисту Шурику Федорову съездить с ним на так называемую "стрелку", где тот должен был выяснить какую-то проблему с долгом... Для чего я ему был нужен, он вчера объяснил мне по телефону. Он сказал: "Постоишь в сторонке". "И в принципе..." - добавил он.
Я молчал, потому что его предложение мне не нравилось.
– Ну что ты волнуешься, ара?
– сказал он с грузинским акцентом.
– Я не волнуюсь, - ответил я, пытаясь придумать
– И правильно. Там "крыша" моя будет... А ты в стороночке постоишь, в форме...
– Это, наверное, надолго, - отнекивался я, - и в другом конце города...
– Ну и что?
– настаивал Шурик.
– Мы же на колесах, дарагой. Или времени жалко для брата?
Я молчал, понимая, что мне не отвертеться.
– За время я заплачу, сто долларов. Пойдет? Просто посидишь у меня в машине, и - сто долларов... Как с куста, ара... Ну, согласен? Мужчина ты или не мужчина?
Сначала он предлагал мне постоять в сторонке. Теперь уже - посидеть у него в машине. "Что будет дальше?" - ждал я.
– Ну, мужчина ты?..
При нашем хроническом безденежье сто долларов были приличной суммой, и этот довод весьма легко переломил мои твердые принципы, касавшиеся возможных способов получения случайных денег.
– Вот и ладушки, - успокоился Шурик. Его грузинский акцент исчез.
– Ты завтра на разборе будешь?
– Буду, - ответил я.
– Тогда я туда и подъеду, часам к двум. На тачке.
Он сказал на прощание: "Будь здоров!" и добавил: "Надо отвечать: сам не сдохни". И, довольный этой шуткой, повесил трубку.
Шурик считал себя великим комбинатором и постоянно пытался приобщить меня к своим коммерческим операциям, как бы забывая о моих предыдущих отказах.
– И, в принципе, там ничего сложного нет: ищешь, ара, магазины, заключаешь договора и - все: с каждого кило три цента - твои...
В свободное от полетов время он торговал рыбой. Точнее - был посредником: пристраивал в магазины и другие торговые точки мелкий рыбный опт.
Родом Шурик был из Тбилиси и, хотя ничего грузинского в нем не было, выставлял себя грузином и старался говорить с акцентом, считая это особым шиком, и через каждые два слова добавлял "тваю маму" или "шени дэдас", поднимая указательный палец вверх и презрительно выпячивая большую, как у верблюда, нижнюю губу. Иногда об акценте он забывал.
Коммерцией он занимался давно: еще в доперестроечное время приторговывал поддельной косметикой и плащами из кожзаменителя, поставляемыми ему "прямо из Тбилиси". Чтобы смягчить "падение" при возможном провале, он вступил в партию и так вжился в роль коммуниста, что у него быстро покраснела вся физиономия и особенно - толстый висячий нос. Может, конечно, это было от водки, потому что пил Шурик много.
В бортрадисты его привела теща, работавшая главным бухгалтером аэропорта. Мы с ним пришли в отряд в одно время, вместе сдавали зачеты на допуск к полетам и вместе вводились в строй. Радистом он никогда не был: где-то "на стороне" выучил азбуку Морзе и через пень-колоду мог принимать знаков сорок в минуту. Но при наличии всемогущей тещи этого было достаточно. "Там научится", - решило начальство.