Марш авиаторов

Иванов Сергей Н.

Из дома, где находилось помещение нашей эскадрильи, то есть начальство, на крыльцо вышел комэска Бахолдин.

– Хурков!
– крикнул он.
– Зайди в эскадрилью.

Хурков ушел, а Вовочка повернулся спиной к разложенным мясным кучам и приготовился.

– Кому?
– Иванов показал на ближайшую кучку.

– Хуркову...

– Кому?

– Тебе...

– Кому?..

Из небесного цвета деревянного сортира вдруг вышел совершенно пьяный Гарькин. Никто не заметил, как он туда входил, и поэтому все удивились.

– Эй, амбал!
– весело крикнул Ильин Гарькину.
– От кого прятался?

Гарькин подошел к нам и, глянув на лежащий на снегу "передок", икнул с довольной улыбкой:

– О-о!.. Мясо... Канаю в долю...

На крыльцо снова вышел Бахолдин и следом за ним - Хурков.

– Гарькин! А ты чего такой пьяный?
– удивился комэска.

– Отпуск обмываю...

– Он у тебя еще только через неделю начнется... И завтра ты в плане стоишь, вот, - показал он на Хуркова, - на Диксон.
– А ты нажрался...

– Я ж не знал... Два месяца не летаем...

– Ты, между прочим, на работе находишься. И должен знать, что на работе не пьют.

– Так ведь разбор-то уже закончился, - нашелся Гарькин.

– Я вот тебе дам "закончился", - пригрозил ему Бахолдин и повернулся к Хуркову.
– Меняй этого алкаша.

– Кого взамен?
– спросил Хурков.

– Кого хочешь. Можно и Свердлова...

– Во - поперло!
– сказал Гарькин, повернувшись к потерявшему дар речи Вовочке.

– Полетишь?
– спросил Вовочку Хурков.

– Еще бы он отказался, - сказал Ильин.

Вовочка согласно кивнул и ответил:

– Конечно, полечу...

– А еще кто?
– спросил Хуркова Ильин.

– Ты, - начал перечислять Хурков, - Митин, Двигунов. Проверяющим - Мышкин.

– Без проверяющего, конечно, никак...
– прокомментировал Леха.

– Значит, впечатываю в задание Свердлова?
– спросил Бахолдин.

– Свердлова, - подтвердил Хурков. И Бахолдин ушел в домик.

– Зато - не пьет...
– съехидничал Гарькин.
– Кто пойдет в столовку за закуской? У меня две поллитры за гальюном спрятаны.

– Вовочке все равно туда идти, заодно и нам прихватит, - сказал Леха.

– Ну а чего, - отозвался Вовочка, - возьму, конечно... На кого писать?

– И мяса побольше!
– хищно произнес Гарькин.

Я стоял, слушал и размышлял: "Пить или не пить?.."

Неплохо было бы, конечно, обмыть добычу, но с другой стороны - завтра в санчасть... А кроме того, сегодня я обещал бортрадисту Шурику Федорову съездить с ним на так называемую "стрелку", где тот должен был выяснить какую-то проблему с долгом... Для чего я ему был нужен, он вчера объяснил мне по телефону. Он сказал: "Постоишь в сторонке". "И в принципе..." - добавил он.

Я молчал, потому что его предложение мне не нравилось.

– Ну что ты волнуешься, ара?
– сказал он с грузинским акцентом.

– Я не волнуюсь, - ответил я, пытаясь придумать причину для отказа.

– И правильно. Там "крыша" моя будет... А ты в стороночке постоишь, в форме...

– Это, наверное, надолго, - отнекивался я, - и в другом конце города...

– Ну и что?
– настаивал Шурик.
– Мы же на колесах, дарагой. Или времени жалко для брата?

Я молчал, понимая, что мне не отвертеться.

– За время я заплачу, сто долларов. Пойдет? Просто посидишь у меня в машине, и - сто долларов... Как с куста, ара... Ну, согласен? Мужчина ты или не мужчина?

Сначала он предлагал мне постоять в сторонке. Теперь уже - посидеть у него в машине. "Что будет дальше?" - ждал я.

– Ну, мужчина ты?..

При нашем хроническом безденежье сто долларов были приличной суммой, и этот довод весьма легко переломил мои твердые принципы, касавшиеся возможных способов получения случайных денег.

– Вот и ладушки, - успокоился Шурик. Его грузинский акцент исчез.
– Ты завтра на разборе будешь?

– Буду, - ответил я.

– Тогда я туда и подъеду, часам к двум. На тачке.

Он сказал на прощание: "Будь здоров!" и добавил: "Надо отвечать: сам не сдохни". И, довольный этой шуткой, повесил трубку.

Шурик считал себя великим комбинатором и постоянно пытался приобщить меня к своим коммерческим операциям, как бы забывая о моих предыдущих отказах.

– И, в принципе, там ничего сложного нет: ищешь, ара, магазины, заключаешь договора и - все: с каждого кило три цента - твои...

В свободное от полетов время он торговал рыбой. Точнее - был посредником: пристраивал в магазины и другие торговые точки мелкий рыбный опт.

Родом Шурик был из Тбилиси и, хотя ничего грузинского в нем не было, выставлял себя грузином и старался говорить с акцентом, считая это особым шиком, и через каждые два слова добавлял "тваю маму" или "шени дэдас", поднимая указательный палец вверх и презрительно выпячивая большую, как у верблюда, нижнюю губу. Иногда об акценте он забывал.

Коммерцией он занимался давно: еще в доперестроечное время приторговывал поддельной косметикой и плащами из кожзаменителя, поставляемыми ему "прямо из Тбилиси". Чтобы смягчить "падение" при возможном провале, он вступил в партию и так вжился в роль коммуниста, что у него быстро покраснела вся физиономия и особенно - толстый висячий нос. Может, конечно, это было от водки, потому что пил Шурик много.

В бортрадисты его привела теща, работавшая главным бухгалтером аэропорта. Мы с ним пришли в отряд в одно время, вместе сдавали зачеты на допуск к полетам и вместе вводились в строй. Радистом он никогда не был: где-то "на стороне" выучил азбуку Морзе и через пень-колоду мог принимать знаков сорок в минуту. Но при наличии всемогущей тещи этого было достаточно. "Там научится", - решило начальство.