Марш мародеров
Шрифт:
– Эта… за пулемет сядь, что ли. На всякий случай.
– Так он же весь в консервационной смазке, не опробованный!
– У нас эта… выбора нет.
Открыв коробку с лентой, Ник с непривычки очень долго заправляет ее в пулемет. В армии на занятиях по огневой он делал это сотни раз - подполковник Новиков был мужиком въедливым и гонял связистов в хвост и в гриву. «Солдат - это, прежде всего, оружие, - любил повторять он.
– Когда дойдет до дела, оружие должно стрелять».
Наконец, справившись с непослушной лентой, Ник опускает
– Готов?
– спрашивает инженер.
– Давай.
Пожужжав стартером, Юсупов запускает двигатель, дает обороты и гонит тягач далеко в объезд. Продрав через кусты, он выводит машину на луг и едет вдоль леса. Ник, упершись поясницей в жесткую спинку сидения стрелка, одной рукой крутит маховик поворота башенки, рыская стволом ПКТ из стороны в сторону, а большой палец другой держит на кнопке электроспуска, готовый в любой момент начать стрельбу.
Видно через мутноватую оптику башенного прицела плохо. Да чего там плохо - вообще ни черта не видно. Тягач постоянно подбрасывает, и Ник то лицезреет поголубевший небосвод, то зеленую мешанину травы, а один раз и вовсе «ловит» солнце и на несколько секунд слепнет.
Наконец, не выдержав пытку неизвестностью, он кричит Юсупову:
– Ну что там, что? Где мы вообще?
– Тихо всё. К проспекту Победы подъезжаем, - доносится сквозь рев двигателя в ответ.
– Эстакада упала. Буду пробовать напрямик. Эта… держись!
Тягач ухает вниз и катится под уклон. Ник, вцепившись в рукоять маховика и коленями раскоряку упершись в стойки, молит всех богов, чтобы «маталыга» не заглохла, не перевернулась и вообще чтобы эта поездка поскорее закончилась.
В прицеле мелькает бурьянистый склон, раздается скрежет - Ник чувствует сильный удар по корпусу машины, - и тут же нос тягача задирается вверх. Юсупов прибавляет обороты до максимума, двигатель переходит на какой-то авиационный, реактивно-турбинный звук. Ник успевает удивиться - как же на войне люди, сидя вот в таких железных «коробочках», умудряются еще и стрелять, куда-то попадать, побеждать врага?
Тут подъем заканчивается и тягач выскакивает на бугристую равнину, поворачивает вправо и ползет в сторону многоэтажных жилых комплексов на улице Уныш. Ехать прямо к больнице, поглощенной золотистым сиянием, Юсупов не рискует. В сущности, он почти в точности повторяет тот путь, по которому ехал на велосипеде несколько дней назад к Танковому училищу.
Тягач застыл на краю старого котлована, заполненного водой. Глинистые склоны оплыли, обильно поросли травой, но на темной поверхности рукотворного озера не видно даже ряски.
– Темна вода во облацех, - бормочет Ник и поворачивает голову.
Небо окончательно проясняется и слева, далеко, за лесом и домами, хорошо просматривается столб жирного черного дыма - это горит танковое училище.
– Будем считать, что аковцы уже там. Не уверен, что тот, который сбежал, видел тягач, но следы они найдут. И рано или поздно придут по ним сюда.
– И увидят это… - с дрожью в голосе говорит Эн, глядя на золотистую стену, вставшую впереди.
Ник пытается вспомнить, где он уже видел эти странные сполохи. Пытается - и не может.
– Увидят - и дальше не полезут, - подхватывает Хал.
– Очканут, блин! Точно говорю.
– Может, они уже видели. Мертвец же не зря там висел, - предполагает Ник и тут же добавляет: - Но нам от этого не легче.
– Гараж вон там, где деревья.
– Юсупов показывает, где.
– Дом надо объехать только. Вы эта… не бойтесь, когда голову начнет жать. И голосов всяких, звуков…
– А может, это радиация?
– Видно, Хала, не смотря на всю его браваду, страшит золотистое марево, колышущееся впереди.
– Может. Только вряд ли.
– Юсупов вертит в руках похожий на авторучку дозиметр ИД-1.
– Не знаю… Может эта… он из строя вышел, но, в любом случае, ничего не показывает.
– У нас выхода все равно нет.
– Ник пристукивает кулаком по борту «маталыги».
– Или сразу сдаваться, или делать то, что решили.
– Партизанский отряд имени Камила, - хохочет Хал, маскируя страх за немудреными шутками.
– Вооруженная группа полевого командира Проскурина, блин.
– Хватит болтать!
– обрывает его Ник.
– Лезем в «коробочку». Нам еще потом через весь город топать.
Вырывая гусеницами куски дерна, тягач ползет к золотистой стене. Ник, высунувшись из люка, с замиранием сердца ждет, что будет, когда они пересекут границу сияния.
Двадцать метров. Пятнадцать. Десять. Пять…
Он зажмуривается, невольно задерживает дыхание, словно перед тем, как нырнуть…
Два метра, один…
Золотистое сияние наползает…
И ничего не происходит!
Все так же рокочет двигатель, все так же уползает под нос тягача трава. Стена, завеса, пелена, грань - назвать это можно как угодно - остается позади. Две ласточки, догоняя друг друга, проносятся над самой головой Ника, едва не задев задранный вверх ствол ПКТ. Божья коровка приземляется на нагретую солнцем броню, замирает, потом быстро-быстро ползет вверх по башне, раскидывает крохотные крылышки и исчезает, унесенная ветром.
Вокруг шелестят листвой те же деревья, мощная крапива выперла из двора многоэтажки и заполоняет собой пространство между домами. Бетонная коробка трансформаторной будки торчит из крапивного моря, как айсберг.
И вдруг Ник понимает, почему он сравнил будку с айсбергом. Она белая! Абсолютно белая, точно только вчера покрашенная. И провода, уходящие от нее к столбу, выглядят как новенькие. Блестят на солнце изоляторы - ни пыли, ни грязи.
И торчащая из крапивы крыша жигулей-десятки тоже выглядит обычно, обычно для того мира, который существовал пару недель - или тридцать лет?
– назад. Даже выцветшая георгиевская ленточка на выдвинутой антенне сохранилась!