Марш мародеров
Шрифт:
Так наша войнушка и закончилась.
Часть третья
«Бог есть любовь…»
Глава первая
Колонна пленных под усиленным конвоем двигается к Цирку. Позади нее устало ползет тягач, весь испещренный пулевыми отметинами. На броне сидят и лежат в разнообразных живописных позах легкораненые. Тяжелых положили в десантный отсек, там над ними колдует Цапко.
Ник, на правах командира боевой машины, расположился на носу тягача, положив на колени автомат, из которого он за время ночного боя не сделал ни единого выстрела.
«Администрация
На рассвете Бабай на правах мэра города закрепил фактический успех, юридически объявив АК преступной и запрещенной организацией. Раненый навылет в руку, он сидит тут же, на передке «маталыги», и вслух рассуждает о том, что делать с пленными.
– В тюрьму их сажать? То есть кормить-поить за счет общины? Так это, едрит-трахеит, получится курорт какой-то. Похерить всё и отпустить? Где гарантия, что они обратно не возьмутся за старое, тем более что Аслана мы упустили? Да и крови кое на ком немало…
– И прочих мерзостей, - вставляет Ник.
– Вот именно. Значит, наказать надо. А как? Я думаю - только каторжный труд. Тяжелый, изнуряющий и каждодневный. Чтобы поняли, едрит-архимандрит, чтобы до кишок пробрало, чтоб как кони - рыдали по ночам. Что думаешь?
– Все верно, - рассеяно кивает Ник.
– Только вот…
– Что?
– Там ведь, - он показывает на грязно-зеленую колонну пленных, извивающуюся впереди, - народ разный. И вроде рядовых есть, и типа офицеры. Кто-то вообще по мобилизации попал, мне тут сказали, пятьдесят человек они собрали по всем общинам, да?
– Было дело.
– Ну, вот! В общем, комиссия нужна. По расследованию. А еще - охранники для тех, кого… ну, вы поняли. Каторжный труд - это хорошо, но их же, каторжников, охранять надо, а?
– Полиция, короче, нужна, - резюмирует Бабай и, сморщившись, осторожно перемещает простреленную руку.
– И народный суд. Едрит-трахеит, все возвращается на круги своя…
– Это вы о чем?
– Не обращай внимания. Скажи лучше - вот ты в полицию эту пойдешь?
– Я?
– Ник от неожиданности едва не выпускает из рук автомат.
– А почему я?
– А почему не ты? Почему кто-то другой?
– Ну, я не знаю… - замявшись, Ник вдруг находит подходящий аргумент и с облегчением выкладывает его: - Я же не местный! Нам с Наташкой все равно в Иркутск надо возвращаться.
Бабай поворачивает круглую голову и с нескрываемой иронией смотрит на Ника.
– Серьезно? Когда вылет, какой рейс? На чем, на Боинге полетите? Или на Сушке?
Ник хмурится - язвительное замечание Бабая попадает в точку. Ясно, что в ближайшее время ни в какой Иркутск они точно не попадут, причем под словосочетанием «ближайшее время» можно понимать сколько угодно долгий промежуток - от месяца до нескольких лет.
– И во славу воинов, одолевших исчадия тьмы, вознесем благодарность господу!
–
Вся арена и проходы к ней заполнены молящимися. Многие держат в руках зажженные лучинки, заменяющие свечи. Сотни огоньков трепещут в густом, тяжелом воздухе. Погасшие лучины немедленно зажигаются вновь. Люди вразнобой повторяют за Монахом:
– Господи Иисусе Христе, Боже наш! Прийми молитвы и рук наших воздеяния о оставлении всех грехов и беззаконий наших, имиже раздражихом Твое человеколюбие и прогневахом Твою благость: и отврати от нас весь гнев Свой, праведно движимый на ны, и утоли вся крамолы и нестроение, и раздоры, ныне сущия, и кровопролития, и междоусобную брань, и подаждь мир и тишину, любовь же и утверждение, и скорое примирение людем Твоим, их же честною Твоею искупил еси Кровию, славы ради имени Твоего, утверждения же и укрепления Церкве Твоея Святыя, яко благословен еси во веки веков.
– Амии-и-и-инь!
– торжественно воздевает вверх крест Монах.
– Это вроде не во славу, а про другое немножко, а?
– тихо говорит Ник Заварзину.
– Да пусть тешатся, - Николай дергает уголком рта, словно у него нервный тик.
– Сейчас вся эта бодяга закончится - на Совет приходи. Знаешь, где у нас теперь госпиталь?
Ник кивает. Раненых разместили в комнатах бывшей дирекции Цирка, на двух этажах пристройки, выходящей окнами на болото. Цапко вместе с добровольными помощницами, по большей части родственницами тех, кто пострадал в ночном сражении, не выходит оттуда весь день - оперирует, извлекает пули, как может, облегчает страдания испытывающих нестерпимую боль людей.
Имея из медикаментов только марганцовку и спирт - все остальные лекарства пришли в негодность - фельдшер обратился к народной медицине. Отвары, примочки, мази, листья и корни растений - за прошедшее время его врачебный арсенал существенно пополнился, но все равно этого недостаточно для того, чтобы помочь всем страждущим.
– Газовая гангрена будет, - сокрушался он сразу после окончания штурма и боев внутри Кремля.
– К гадалке не ходи - будет. Антибиотиков у меня нет. Сульфаниламидов нет. Анальгетиков нет. Анестезии нет! Что делать, как людей спасать? Ума не приложу…
На торжественный молебен Цапко выйти отказался, сославшись на неотложные дела в госпитале. Ник видел его в коридоре, ведущем из главного здания Цирка в пристрой - фельдшер, а ныне главный врач общины, еле держится на ногах от усталости. Под глазами фиолетовые круги, лицо серое, губы обмётаны. Как говорится - краше в гроб кладут.
Утром, сразу после того, как «маталыга» доковыляла до Цирка, с трудом продравшись через заросли кустарника на площади Тысячелетия, Ник собрался за Эн. Он тоже с ног валился после событий прошедшей ночи, но не мог оставить девушку в неведении. Неожиданно откуда-то появился Хал, который теперь хвостом ходил за Заварзиным, и весело сообщил, что сам сходит к Дому Кекина. Ник совсем уже было согласился, но тут вспомнил разговор с Юсуповым и впервые за все время в душе его вспыхнул странный огонек, маленькая такая искорка, которая, однако, жгла и терзала изнутри, точно кусок раскаленного железа.