Маска Димитриоса
Шрифт:
— Я ничего не могу понять, мистер Латимер, но если это какая-нибудь глупая выходка…
— Нет, нет, мистер Питерс, ни то и ни другое. Вы говорили о «моральных принципах», не так ли? Быть может, в этом все дело. Но вряд ли, потому что я ведь участвую в шантаже, хотя и отказываюсь воспользоваться его плодами.
— Ну что же, — сказал мистер Питерс задумчиво. — Тем лучше для меня. В чем состоит ваше второе условие?
— Оно для вас совершенно необременительно. По вашим словам, Димитриос стал важной персоной. Я готов помочь получить вам миллион франков при условии, что мне станет известно, какой пост он сейчас занимает.
Мистер Питерс на мгновение задумался, потом, пожав плечами, сказал:
— Я согласен. Не вижу причин, по которым мне
Рандеву
Было два часа ночи, когда Латимер вышел из тупика Восьми Ангелов и направился к себе в отель на набережную Вольтера. Он то и дело зевал, во рту было сухо и сильно болели глаза. Но выпитый кофе гнал сон прочь, и мозг, казалось, работал с такой лихорадочной быстротой и удивительной ясностью, что все лишённое смысла становилось вдруг разумным и понятным.
Придя к себе, Латимер немного посидел в кресле, глядя на чёрную Сену, на отблеск света, горевшего где-то над Лувром. Он никак не мог выбросить из головы ни признания Дхриса Мохаммеда, ни драму Булича, ни рассказ о том, как бывший упаковщик инжира заработал свои миллионы, отравляя белым порошком Париж. Доподлинно известно, что по его вине погибли три человека, а сколько, должно быть, ещё безымянных жертв… Да, если существовало воплощение мирового Зла, то им, безусловно, был этот человек.
Но ведь Добро и Зло — это абстракции, созданные прошлым. Для новой теологии характерны понятия «хороший бизнес» и «плохой бизнес». С этой точки зрения, Димитриос — логическое следствие эволюции. Это логическое следствие тех перемен, в результате которых на смену «Давиду» Микеланджело, бетховенским квартетам и теории Эйнштейна пришли Бюллетень фондовой биржи и «Mein Kampf».
Конечно, один человек бессилен против тех, кто сбрасывает на детей бомбы. Он может только проклинать тех, кто это делает, да испытывать чувство сострадания к несчастным. Но действию отдельной личности можно и должно помешать, если она стремится причинять зло людям. Димитриос по крайней мере дважды совершил тяжкое преступление и, значит, в принципе может быть привлечён к суду, как и любой голодающий, укравший кусок хлеба.
Латимер видел черновик письма, которое мистер Питерс собирался отправить Димитриосу. Ему бросилось в глаза: письмо было написано в том же стиле, что и письмо одного шантажиста из его романа. Оно начиналось дружеским упрёком, что месье С.К., ныне процветающий банкир, член высшего общества, наверное, уже забыл автора, с которым когда-то съел пуд соли и заработал не одну тысячу. Далее выражалось пожелание, чтобы месье С.К. посетил автора письма в таком-то отёле, в девять часов вечера в четверг на этой неделе. После заверений в давней и искренней дружбе шла подпись, а затем постскриптум, в котором месье С.К. сообщалось, что автор письма не так давно виделся с одним человеком, который знает их общего друга Виссера и которому не терпится познакомиться лично с месье С.К. Было бы жаль, если бы обстоятельства помешали месье С.К. появиться в указанном месте в четверг вечером.
По плану Димитриос должен был получить письмо в четверг утром. Вечером в половине девятого «мистер Петерсен» и «мистер Смит» появились в отёле, где мистер Питерс предварительно заказал номер. Предполагалось, что Димитриос согласится уплатить требуемую сумму. Предосторожность заключалась в том, чтобы можно было исчезнуть, не оставив следов. Мистер Питерс заверил, что это можно сделать без труда.
В тот же день вечером Димитриос
Последняя предосторожность несколько удивила мистера Латимера, но мистер Питерс убедил его, что она очень важна, потому что посланцем мог стать сам Димитриос, который легко мог перевербовать людей мистера Питерса, после чего и «мистер Петерсен», и «мистер Смит» получили бы пулю в лоб.
В щель между шторами пробился первый луч. Уже рассвет. Латимер повернулся набок и тотчас уснул.
Разбудил его телефонный звонок. Звонил мистер Питерс. Он сообщил, что письмо Димитриосу уже отправлено и что ему хотелось бы обсудить вместе кое-какие детали, и поэтому он просит мистера Латимера поужинать вместе. Латимеру показалось, что обсуждать уже больше нечего, но он согласился. Пообедав, он пошёл в зоопарк.
Ужин был скучен, и Латимер понял, что это была ещё одна предосторожность мистера Питерса.
Сказав, что у него болит голова, он ушёл и, приехав к себе в отель, сразу же лёг в постель.
Латимера мучило то, что он сам участвует в шантаже. И дело ничуть не менялось от того, что шантаж был направлен против Димитриоса, потому что шантаж такое же преступление, как и убийство. Вероятно, Макбет колебался бы, убивать ему или не убивать, даже если бы знал, что Дункан закоренелый преступник, а не человек с душой чистой, как у ангела. Но, к несчастью, мистер Питерс прекрасно справился с ролью леди Макбет.
Он позавтракал, потом побродил по городу. С мистером Питерсом они договорились встретиться в пятнадцать минут восьмого. День тянулся нудно и бездарно. Чтобы убить время, Латимер пошёл в кино.
Ему не хотелось идти на встречу с мистером Питерсом, потому что вслед за этим он должен был встретиться с человеком, во взгляде которого мог прочесть лишь холодное и ясное желание убивать каждого, кто встанет ему поперёк дороги. Итак, он явно трусил.
Мистер Питерс прибыл в кафе на бульваре Осман, опоздав на десять минут. В руках у него был большой дешёвый чемодан. Он двигался решительно и собранно, как хирург во время ответственной операции.
— Ну как, все в порядке? — спросил Латимер тем наигранным театральным тоном, каким обычно люди безуспешно пытаются скрыть обуревающую их тревогу и неуверенность.
— Пока что да. Естественно, я ещё не получал ответа.
— А что это у вас в чемодане?
— Старые газеты. В отёле хорошо появляться с чемоданом, тогда можно не регистрироваться. Я назначил место встречи в отёле недалеко от метро Ледрю-Роллен. Это удобно.
— Мне кажется, лучше взять такси.
— Разумеется, мы возьмём такси, — сказал он. И добавил многозначительно: — Но обратно мы поедем на метро. Почему так, увидите сами.
Отель находился на улочке, пересекавшей авеню Ледрю. Он был двухэтажный и очень грязный. Из комнаты с надписью «Бюро» вышел человек в нарукавниках.
— Я заказывал по телефону номер, — сказал мистер Питерс.
— Месье Петерсен?
— Да.
Человек подозрительно разглядывал прибывших.
— Номер очень большой. Пятнадцать франков, если будете жить один, двадцать — вдвоём. За обслуживание берём три франка.
— Сопровождающий меня месье здесь жить не будет.
Человек вернулся в комнату и вышел оттуда, держа в руке ключ от номера. Он взял у мистера Питерса чемодан и повёл их на второй этаж, открыл дверь номера и впустил гостей. Мистер Питерс осмотрел помещение и кивнул головой.