Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По
Шрифт:
Выслушав это послание, Сестричка захлопала в ладоши. Тетушка лучезарно улыбалась. Карсон реагировал гораздо сдержаннее. На следующее утро он назначил отъезд и не хотел менять планы.
Мольбы Сестрички, а также умоляющий взгляд Иеремии склонили его все же отсрочить отъезд еще на сутки.
— Что ж, останемся еще на день, — вздохнул он и порозовел, когда Сестричка в знак восторженной благодарности запечатлела на его щеке поцелуй.
Возможно, вследствие перевозбуждения супруга моя проснулась на следующее утро с ужасной головной болью, грозившей сорвать посещение барнумовского праздника. Тетушка провела возле ее постели все утро, меняла примочки на лбу и поила дочь с ложечки горячим зеленым чаем. Благодаря заботливому уходу моя дорогая жена к полудню совершенно оправилась и оставила постель, горя желанием осуществить вчерашние планы.
Мы все занялись приготовлениями к вечернему визиту в театр, Карсон же, расставшись с костюмом горожанина и вернув себе облик жителя Дальнего Запада, предпринял поход в полицейское управление. Перед отъездом следовало вернуть изъятый капитаном Даннеганом револьвер. Не уверенный, что успеет вернуться к прибытию за нами кареты, он решил, что отправится к Барнуму прямо из полиции.
В половине пятого мы уже уселись в гостиной в полной готовности, ожидая карету. Сестричка надела свое лучшее платье голубого набивного ситца, матушка ее выбрала обычные вдовьи цвета: черное платье и белый чепец. Тут Иеремия растрогал нас всех до глубины души. Он сидел на кушетке рядом с Сестричкой, рассказывавшей ему сказку Томаса Крофтона Тайлера «Украденное дитя», одну из своих любимых сказок. И вдруг мальчик развязал шнурок, удерживавший на его шее полированный диск из кости бизона — память покойной матери, — и протянул Сестричке ладонь с лежащим на ней амулетом.
Она сначала замерла, как бы не понимая смысла жеста.
— О, нет, Иеремия! — воскликнула она тут же. — Как можно!
Иеремия, не слушая возражений, втиснул амулет в ее руку, после чего сделал несколько быстрых жестов, вызвав на глазах внимательно следившей за ним Сестрички слезы.
— О чем это он? — поинтересовалась Путаница, следившая за сценой с не меньшим любопытством, чем я.
— Он хочет, чтобы эта вещь осталась у меня, — ответила моя милая супруга взволнованным голосом. — Он считает, что здесь заключен дух его матери, который охранит меня от всяческих опасностей.
При этих словах из глаз тетушки тоже выкатились слезинки.
Сестричка еще некоторое время сопротивлялась упорному натиску Иеремии, но все же он настоял на своем. Закрепив шнурок на своей стройной шее, жена моя в трогательных выражениях поблагодарила мальчика.
За несколько минут до назначенного времени мы спустились на улицу. Ровно в пять к нам подкатила карета. Как я и ожидал, на козлах вместо кучера восседал один из живых экспонатов барнумовского паноптикума, Гюнтер-Крокодил, необыкновенно милый и покладистый парень, аномалии кожного покрова которого делали его внешность схожей с поверхностью тела представителя отряда Crocodillia.
Гюнтер спустился с козел и, улыбаясь во весь рот, распахнул перед нами дверцу кареты. Мы расселись, дверца захлопнулась, и карета пришла в движение. Через двадцать минут лошади уже замерли на Бродвее, у входа в Американский музей.
Еще не выйдя из кареты, я заметил, что рекламная шумиха, устроенная Барнумом, принесла плоды. Толпа не умещалась на тротуаре и захватила изрядный кус проезжей части. Люди шумели, гудели, жужжали, суматошно роились — все пребывали в приподнятом, возбужденном состоянии. Такого скопления народу я не наблюдал здесь со злосчастного вечера штурма музея погромщиками.
В отличие от того мрачного, зловещего сборища, сегодняшняя толпа представляла собою веселое зрелище. Все, от малолетнего джентльмена, крепко схватившегося за руку родителя, до франта, сопровождающего даму своего сердца, до почтенной супружеской пары в парадном облачении, были переполнены ожиданием, предвкушением редкостного зрелища. Подогревали настрой толпы жонглер, клоун, шпагоглотатель, два акробата и карлик на ходулях, высланные Барнумом для развлечения собравшихся. Зрители сопровождали замысловатые проделки небольшой труппы смехом и аплодисментами. Выпадали из общей радостной картины лишь прискорбные упражнения барнумовского духового квартета, сотрясающего воздух над толпою нещадно перевранным переложением популярной среди невзыскательной публики песенки «Простушка Пегги с проулка Простаков».
Мы протолкались сквозь толпу и вошли в музей. В фойе Барнум собственной персоной принимал поздравления, приветствовал гостей, раскланивался и рассылал во все стороны улыбки. Завидев нас, он приветственно вскинул руки и возопил:
— О-о-о, По-о-о! И с вами две участницы моего представления! Ах, извините, миссис По, миссис Клемм, я принял вас за сестер Мелек, несравненных дев-красавиц с Черкесских гор. А этот могучий парень — Иеремия! Бог мой, Иеремия, друг, да ты на шесть дюймов вырос за время, что я тебя не видел! Отца твоего что-то не вижу…
Я вкратце обрисовал Барнуму характер занятия Карсона в данное время и пообещал, что знаменитый скаут появится к началу представления.
— Так приятно видеть ваш музей вновь открытым, — улыбнулась моя милая жена. — Все здесь так чудесно…
— Да, — согласно кивала миссис Клемм. — Я уж и забыла, какой у вас роскошный дворец.
— Спасибо, милые дамы, спасибо, очень тронут, — поклонился Барнум, сияя улыбкой. — Все обновил, сверху донизу, не поскупился. Привлек величайшего из живущих архитекторов. Сэр Руперт Смит-Джарвис! Слышали, конечно? Коронованные особы Европы всегда привлекают его для… того, сего… Замок, там, переделать, усадьбу обновить. Кучу денег на него извел! Бочками! Но — не жалею. Гений, затрат стоит. Если хочешь что-нибудь сделать, делай, как следует, вот мой девиз.
По правде, я не заметил в интерьерах заведения каких-либо существенных изменений. Барнум ограничился устранением следов погрома. Да и сэр Руперт Смит-Джарвис оказался мне совершенно незнакомым, хотя о мастерах архитектуры, как прошлого, так и наших дней, я располагаю сведениями достаточно обширными. Скорее всего, знаменитый архитектор оказался очередной остроумной выдумкой знаменитого Финеаса — Фабрикатора Фальсификаций, Маньяка-Мифотворца.
Тут Барнум выхватил из кармана часы, глянул на циферблат и возбужденно щелкнул крышкой.
— Боже всемогущий! Через десять минут поднимут занавес! Быстренько поднимайтесь в ложу! После спектакля увидимся.
Взойдя по лестнице, мы встретились с самим мистером Освальдом, которому Барнум, очевидно, поручил проводить нас к выделенной моему семейству ложе. На помощнике «короля зрелищ» сверкал золотом эполет сшитый по фигуре мундир «королевского синего» цвета, высокие сапоги блестели, ослепляя глаз. Чувствуя себя неуютно в этом роскошном — и довольно нелепом — одеянии, Освальд молча довел нас до дверей ложи и, отвесив томный поклон, удалился.