Маска Владигора
Шрифт:
Однажды, пробравшись бродом через одну из речушек, увидел Велигор на невысоком холме обнесенное высоким и крепким частоколом городище, перед которым и ров был вырыт, и вал насыпан. Кровли домов, высоких и основательных, виднелись, княжих хором башенки.
«Вот уж запасусь здесь пищей, понапихаю в суму еды!» — подумал Велигор, три дня не евший хлеба, но имевший еще довольно серебра, чтобы купить все нужное в дороге. От реки пришлось проехать балку, и здесь увидел он столпотворение людское и услышал причитание чье-то горькое и до того тоскливое, что сердце его невольно заныло.
Паренек какой-то мимо пробегал к реке, и Велигор его остановил вопросом:
— Эй, малец, хоронят там, что ли, кого-то? Почему так громко воют бабы?
— Хоронят, господин, хоронят, — стал низко кланяться подросток, — князя нашего, почившего десять дён назад, отправляют в мир иной, чтобы душа его к предкам отправиться могла. Тело же сжигают…
— Вот как! — поразился Велигор, знавший о старом обычае таком, но никогда не видевший, как все это происходит, потому что в Синегорье, где лес Гнилой стоял, да и у ближайших к Синегорью соседей давно уж мертвых погребали. — Ну-ка, малец, поведай поскорее, как все это делают у вас. Я из мест иных, у нас усопших в землю зарывают.
Мальчонка охотно и обстоятельно рассказал, как здесь хоронят знатных, Велигор же его рассказу внимал с большим интересом. Оказывается, в здешних местах покойного на десять дней в пеленах в яму зарывали, а сверху клали большую крышку дубовую.
— Зачем же так надолго? — поинтересовался Велигор.
— А как же? Ведь в продолжение десяти дён будут шиться для князя погребальные одежды, в которые его и обрядят перед погребением, то есть… сожжением.
— Ну а дальше…
— Что ж дальше? Сожгут его в ладье, как сжигают у нас всех знатных. На ту богатую одежду, слышал, уходит чуть не треть богатств умершего, треть остается его семье, а на оставшееся покупают пиво, чтобы угостить всех, кто пришел покойного в путь последний проводить…
Мальчишка как-то странно улыбнулся и сказал:
— Девчонку уж выбрали, чтобы она вслед за хозяином пошла…
— Куда пошла? — удивился Велигор.
— Известно куда — с ним. Одежды шила для будущего мужа своего, никуда ее не отпускали. Сегодня с князем нашим к предкам уплывет…
Больше не стал Велигор расспрашивать мальчика о том, как будет вершиться погребение. Коня направил к людям, которые на берегу реки хлопотали.
Подъехал, спешился и привязал коня к стволу склонившейся над речкой вербы. Подошел к толпе, через головы заглянул, чтобы увидеть, как отправляют умершего в мир нездешний.
Никогда не верил Велигор, что в человеке есть душа и что в голове живет она. Смеялся он над теми, кто говорил, что после смерти друга или брата, погибшего на поле брани, отрезали ему голову, чтобы на родине предать ее земле с почестями должными. Все было просто для Велигора: человек — это сплетение мышц и сухожилий, сочетание зорких глаз, умелых рук и быстрых ног. Лишь благодаря воле и силе своей, желанию страстному победить способен человек добиться превосходства над другими, — так думал Велигор, и не ощущал он в себе присутствия души. Поэтому и погребения умерших считал смешными, полагая, что человека нужно предать земле лишь для того, чтобы не смердело от разложения тело…
Вот и теперь, глядя, как в богатую украшенную ладью укладывали тело умершего князя, он только улыбался. Странным ему казалось, что труп, десять дней пролежавший в яме земляной, почерневший, обезображенный смертью, облачили в богатые одежды, на которые можно было прокормить в течение года целую деревню. Удивлялся Велигор и тому, что усадили князя, или то, что от него осталось, на скамью ладьи в позе живого человека, а у ног его сложили плоды земли, будто были необходимы они ему в дороге.
Тут раздалось ржание коня и перед ладьей явились два конюха, державшие под уздцы невиданной красы гнедого скакуна. Острый нож одного из конюхов мгновенно перерезал горло лошади, и она, упав на передние ноги, захрипела в агонии, поливая землю кровью, и упала на бок. Так же поступили и с быком, а потом трупы их топорами разрубили на мелкие части, мечом разрубили и собаку, и все в ладью сложили, где уже оружие лежало князя и плоды земли.
После этого один седобородый старец, облаченный во все белое, громко сказал одно лишь слово:
— Ведите!
И Велигор увидел, как из толпы плачущих, рвущих на себе одежду, царапающих ногтями лица женщин вывели простоволосую, облаченную в одну лишь домотканую рубаху девушку, на лице которой был запечатлен не просто испуг, но ужас. Заметил Велигор, что девушка едва передвигала ноги, но ее под обе руки вели к ладье две старухи. Вот подвели…
— Что видишь ты?! — громко возгласил старик, и голос его был строг и властен.
— Вижу… — еле шевеля губами, залепетала девушка, — вижу господина… моего… сидит он рядом с отцом и… матерью своею…
— Зовет ли он тебя? — еще более возвысил голос старик, делая два шага по направлению к трепещущей девушке, и Велигор увидел, что губы у нее шевелятся, но с них не срывалось ни единого слова.
— Спрашиваю тебя, Путислава, зовет ли он тебя к себе? — уже кричал старик, приступая вплотную к дрожащей девушке.
— Нет, не зовет! — вдруг неожиданно твердо ответила девушка и даже решительно мотнула головой.
Все, кто следил за происходившим, разом охнули — до того, видно, отказ Путиславы был неожиданным, не соответствовал продуманному до последней мелочи старинному обряду, но больше всех изумился старик жрец, за поясом у которого торчал кривой широкий кинжал. Старец затрясся, его изборожденное морщинами лицо исказила гримаса ненависти к приговоренной сопровождать князя в далекий путь. Он было воздел вверх свои костистые руки, желая обрушить их на голову несчастной девушки, но тут же правая его рука скользнула вниз, к поясу, и Велигор понял, что еще мгновение — и девушка будет зарезана широким клинком жреческого ножа.
Наверное, стрела из лука не летела бы к цели с такой скоростью, как князь Гнилого Леса, бросившийся к старику, уже выхватившему нож из-за пояса. Рука Велигора стиснула запястье старика с такою силой, что тот даже вскрикнул от боли, повернув к Велигору гневное лицо: кто смеет мешать свершению освященного веками порядка?
— Она же не хочет умирать! — сказал Велигор. — Отпусти ее, слышишь?
Хватая беззубым ртом воздух, жрец от изумления не находил слов. Нож выпал из его руки, но гнев его на неизвестно откуда взявшегося защитника требовал выхода: