Мастер Баллантрэ
Шрифт:
— О, ради Бога, поедемте скорее домой, — сказал граф, делая вид, что он дрожит, — скорее обратно в Рим и домой. Там я тотчас улягусь в постель.
— Да, поедемте скорее обратно в Рим, — сказал барон изменившимся вдруг голосом. — Мне кажется, что вы не совсем здоровы.
На обратном пути никто из них больше не разговаривал, и они молча отправились каждый к себе домой. Граф тотчас улегся в постель и, распустив слух, что он захворал местной лихорадкой, пролежал в ней несколько дней.
На следующий же день после того, как граф слег в постель, лошадь барона нашли привязанной к сосне, но о нем с той поры никто ничего не слышал.
— Ну-с, а теперь скажите-ка мне ваше мнение, — спросил мастер Баллантрэ,
— А вы уверены в том, что это был граф? — спросил я.
— В точности я не могу вам это сказать, — ответил мастер Баллантрэ, — но я знаю только, что он был аристократ. Не правда ли, какой это хитрый человек? Желаю вам, Маккеллар, чтобы Бог не допустил вам иметь такого хитрого врага!
Он все по-прежнему занимался своими эквилибристическими упражнениями, и то взлетал наверх, то сразу опускался вниз. Последние слова он сказал, взлетая наверх, и тотчас после этого он снова очутился у моих ног.
Я смотрел на то, как он качался предо мной, и почувствовал, как у меня от того начала кружиться голова, а затем мне казалось, что она сделалась пустая, и я, находясь в каком-то полупьяном состоянии, спросил:
— И граф очень ненавидел барона?
— О, да, у него даже мороз пробегал по коже, когда тот приближался к нему, — ответил мастер Баллантрэ.
— Я могу это понять, я сам испытывал такого рода чувство, — сказал я.
— В самом деле? — воскликнул мастер Баллантрэ. — Это для меня новость. Не знаю, могу ли я льстить себя мыслью, что тот, к кому вы питаете такого рода неблагоприятные чувства, именно я, но мне кажется, что это так. Это я, не так ли?
Он теперь уже не стоял, а, перекинув одну ногу на другую и скрестив руки, уселся в крайне грациозной, но вместе с тем и опасной позе на борт корабля. Каким образом он, не теряя равновесия, мог спокойно качаться, я даже не мог понять.
Когда я увидел, в какой опасной позе сидит мастер Баллантрэ, я словно одурел от желания, чтобы он свалился. И вот мне вдруг снова показалось, что я вижу перед собой милорда сидящим возле стола и поддерживающим голову руками, затем он поднял ее и с укором взглянул на меня. Слова, которые я произнес во время моей молитвы, пришли мне в голову: «Если бы я был более храбрый человек, то я, быть может, давно бы убил этого злого врага». Я собрал всю свою энергию, и в то время как корабль опустился, и в этот раз довольно низко, я толкнул своего врага ногой. Но мой гадкий поступок ни к чему не привел. Не знаю, произошло ли это оттого, что у меня не хватило решимости толкнуть его сильно, или же он был настолько хитер, что заметил мое движение, но только в ту же минуту, как я дотронулся до него ногой, он быстро вскочил на ноги и ухватился рукой за штаг.
Мучимый угрызениями совести и в ужасе от страшного поступка, который я совершил, я бросился на палубу во всю свою длину и лежал там, словно убитый, в то время как мастер Баллантрэ стоял между бульварками, куда он отскочил, и, держась за штаг, смотрел на меня каким-то странным взглядом. Не знаю, сколько времени я пролежал, а он простоял в этой позе, но только он первый начал говорить.
— Маккеллар, — сказал он, — я не стану упрекать вас за то, что вы сделали, но я намерен заключить с вами условие. Что касается вас, то я уверен, что вы не желали бы, чтобы кто-нибудь узнал о том, что вы намеревались совершить преступление, а что касается меня, то я должен откровенно сказать вам, что мне крайне неприятно находиться изо дня в день с человеком, от которого я постоянно могу ждать, что он меня убьет. Поэтому обещайте мне, что вы… впрочем, нет, теперь ничего не обещайте, вы находитесь в таком состоянии, что брать с вас слово в данную минуту нельзя, вы должны сначала успокоиться, иначе вы впоследствии можете поставить мне в укор, что я воспользовался тем, что вы были расстроены, и выманил у вас обещание. Я покидаю вас теперь, успокойтесь, а потом я предложу вам тот вопрос, который я намерен вам предложить.
Сказав это, он быстро и легко, словно белка, по лестнице спустился в каюту и исчез.
Приблизительно через полчаса после этого он снова вернулся ко мне.
Я все еще лежал на том же самом месте, где он меня оставил.
— Ну-с, — сказал он, — можете и желаете вы, как верующий христианин и как верный слуга моего брата, дать мне слово, что вы никогда не повторите покушения на мою жизнь?
— Да, я даю вам это слово.
— Потрудитесь дать мне руку и подтвердить то, что вы сказали.
— Извольте, вы имеете полное право это требовать, — ответил я.
И я подал ему руку и повторил свое обещание. Он снова уселся в той же опасной позе, в которой он сидел до того времени, как я его толкнул.
— Отойдите отсюда! — закричал я. — Я не могу видеть, что вы сидите в такой опасной позе и на таком опасном месте. Стоит только кораблю накрениться на бок, и вы свалитесь в воду.
— Вы удивительно непоследовательны, — сказал мастер Баллантрэ, улыбаясь, но между тем он встал и переменил место, а затем продолжал: — Знаете, что я вам скажу, Маккеллар? Вашим сегодняшним поступком вы необыкновенно выиграли в моих глазах. Вы думаете, что я не умею ценить в человеке преданность? Вы любите моего брата больше всего на свете, и ради него решились даже на преступление. Это доказывает, что вы человек преданный, а это я ценю. Как вы думаете, почему я таскаю повсюду с собой Секундру Дасса? Потому, что я знаю, что он до такой степени предан мне, что готов из-за меня совершить какое угодно преступление, и я люблю его за это. Быть может, вам это покажется странным, но после того, что вы хотели меня утопить, я питаю к вам несравненно больше уважения, чем прежде. Я думал, что вы настолько твердо усвоили себе десять заповедей, что не решитесь поступить против того, что в них сказано; но нет, я вижу, черт возьми, у этой старой бабы в жилах кровь течет. Из этого еще не следует, — продолжал он, улыбаясь, — что вы не должны держать слово, которое вы мне дали, о, нет, я требую, чтобы вы не изменяли ему, да, впрочем, вы, вероятно, и не измените ему уж единственно из гордости.
— О, да, разумеется, я вовсе не намерен изменять своему слову и прошу у вас прощения за то, что я решился покуситься на вашу жизнь. Я надеюсь, что Бог по Своей великой милости простит мне этот грех. Во всяком случае, слово свое я дал и сдержу его. Но когда я вспоминаю о том человеке, которого вы преследуете…
— Странное это чувство — любовь, и странные существа — люди, — сказал мастер Баллантрэ. — Вы воображаете, что вы любите моего брата. Я могу вас уверить, что вы скорее привыкли к нему. Вспомните-ка хорошенько: я уверен, что когда вы приехали в первый раз в Деррисдир, брат мой вам вовсе не понравился, и вы, наверно, решили, что это молодой человек, не отличающийся никакими выдающимися способностями, что это самый ординарный молодой человек. Он, разумеется, остался таким же ординарным, как и прежде, разница только в том, что он сделался теперь старше. Если бы вы случайно, вместо того, чтобы полюбить его, полюбили меня, то вы держали бы теперь мою сторону.
— Про вас ни в каком случае нельзя сказать, что вы человек ординарный, — ответил я. — И вы человек умный, хотя то, что вы только что сказали, не совсем умно. Вы верите моему слову, ну, и если вы верите ему, то верьте тому, что я говорю. Я никогда бы не мог полюбить вас по той причине, что мои нравственные принципы слишком резко противоположны вашим. Подобно тому, как я не могу смотреть на сильный свет, чтобы не закрыть глаза, точно также я не могу иметь дело с вами, если не заглушу заранее свою совесть.