Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

Пушкин Александр Сергеевич

Су Ши

387. Тень

Башня лежит, Все уступы сочтешь. Только ту башню Ничем не сметешь. Солнце ее Не успеет угнать — Смотришь, луна Положила опять. 1856

Хафиз

388.

В царство розы и вина приди, В эту рощу, в царство сна — приди. Утиши ты песнь тоски моей — Камням эта песнь слышна, — приди. Кротко слез моих уйми ручей — Ими грудь моя полна, — приди. Дай испить мне здесь, во мгле ветвей, Кубок счастия до дна — приди. Чтоб любовь дотла моих костей Не сожгла, — она сильна, — приди. Но

дождись, чтоб вечер стал темней; Но тихонько и одна — приди. <1860>

389.

Уж если всё от века решено, — Так что ж мне делать? Назначено мне полюбить вино, — Так что ж мне делать? Указан птице лес, пустыня льву, Трактир Гафизу. Так мудростью верховной суждено, — Так что ж мне делать? <1860>

390.

Гафиз убит. А что его убило, — Свой черный глаз, дитя, бы ты спросила. Жестокий негр [83] ! как он разит стрелами! Куда ни бросит их — везде могила. Ах, если есть душа у райской птицы, Не по тебе ль ее трепещут крыла? Нет, не пугай меня рассудком строгим, Тут ничего его не сможет сила. Любовь свободна. В мире нет преграды, Которая бы путь ей заступила. О состраданье! голос сердца нежный! Хотя бы ты на помощь поспешило. Знать, из особой вышло ты стихии, — Гафиза песнь тебя не победила!

83

Черный глаз красавицы. Вот истинный скачок с 7-го этажа, зато какая прелесть!

Песни кавказских горцев

391.

Станет насыпь могилы моей просыхать — И забудешь меня ты, родимая мать. Как заглушит трава всё кладбище вконец, То заглушит и скорбь твою, старый отец. А обсохнут глаза у сестры у моей, Так и вылетит горе из сердца у ней.

392.

Ты, горячая пуля, смерть носишь с собой; Но не ты ли была моей верной рабой? Земля черная, ты ли покроешь меня? Не тебя ли топтал я ногами коня? Холодна ты, о смерть, даже смерть храбреца, Но я был властелином твоим до конца; Свое тело в добычу земле отдаю, Но зато небеса примут душу мою.

393.

«Выйди, мать, наружу, посмотри на диво: Из-под снега травка проросла красиво. Взлезь-ко, мать, на крышу, глянь-ко на восток: Из-под льда ущелья вешний вон цветок». — «Не пробиться травке из-под груды снежной, Изо льда ущелья цвет не виден нежный; Никакого дива: влюблена то ты, Так тебе на снеге чудятся цветы». 1875

А. Н. Майков

Франческо Петрарка

394.

Когда она вошла в небесные селенья, Ее со всех сторон собор небесных сил, В благоговении и тихом изумленьи, Из глубины небес слетевшись, окружил. «Кто это? — шепотом друг друга вопрошали: — Давно уж из страны порока и печали Не восходило к нам в сияньи чистоты Столь строго-девственной и светлой красоты». И, тихо радуясь, она в их сонм вступает, Но, замедляя шаг, свой взор по временам С заботой нежною на землю обращает И ждет — иду ли я за нею по следам… Я знаю, милая! Я день и ночь на страже! Я господа молю! молю и жду — когда же?.. 1860

Генри Лонгфелло

395. Сон негра

Измучен зноем и трудом, Он наземь бросился ничком. Недвижно рис над ним стоял. Палимый зноем, он дремал… То был ли бред, то был ли сон — Родимый край увидел он. Увидел он: в степи глухой Несется Нигер голубой; Под сенью пальм стоят шатры; К ним караван ползет с горы, И люди веселы кругом: Он в том народе был царем. Среди цветов стоит жена, Толпой детей окружена; И дети к ней, ласкаясь, льнут И в лес — отца искать — зовут… И вот — сквозь сон, горячий сон — В бреду заплакал тихо он… И снова чудится во сне: На борзом мчится он коне. Как вольный вихорь конь летит, Взбивая прах из-под копыт, Златою

сбруею звеня, — И сабля бьет в бока коня… Что миг — свободней дышит грудь! Что шаг — торжественнее путь! Всё ближе горы. Лев рычит, Кричит гиена, змей свистит, И тяжело по тростникам Идет к реке гиппопотам. Под небом темно-голубым Фламинго красный, перед ним Несясь в дали, крылами бьет, Как знамя красное, — и вот Ему открылся кафров стан, И в очи глянул океан! И встал он там, и слышит вдруг: Подобный трубам, мощный звук Поколебал и дол, и лес, И глубь пустынь, и глубь небес… То звал к свободе из оков Великий дух своих сынов. И вздрогнул он, услыша клич… И уж не чувствовал, как бич По нем скользнул и как ногой Его толкнул хозяин злой, Как он, сдавив досады вздох, Пробормотал потом: «Издох!..» 1859

Джордж Гордон Байрон

396. На разорение Иерусалима Титом

С холма, где путники прощаются с Сионом, Я видел град родной в его последний час: Пылал он, отданный свирепым легионам, И зарево его охватывало нас. И я искал наш храм, искал свой бедный дом, Но видел лишь огня клокочущее море… Я на руки свои, в отчаяньи немом, Взглянул: они в цепях, и мщенья нет! о, горе! Ах! с этого холма, бывало, я глядел На город в этот час: уж мрак над ним клубился, И только храм еще в лучах зари горел, И розовый туман на высях гор светился. И вот я там же был и в тот последний час; Но не манил меня заката блеск пурпурный. Я ждал, чтоб Еговa, во гневе ополчась, Ударил молнией и вихрь послал свой бурный… Но нет! в твой храм святой, где ты, господь, царил, Не сядут, не войдут языческие боги! Твой зримый храм упал, но в сердце сохранил Навеки твой народ, господь, тебе чертоги! <1875>

А. К. Толстой

Джордж Гордон Байрон

397.

Ассирuяне шли, как на стадо волкu, В багреце их и в злате сияли полки; И без счета их копья сверкали окрест, Как в волнах галилейских мерцание звезд. Словно листья дубравные в летние дни, Еще вечером так красовались они; Словно листья дубравные в вихре зимы, Их к рассвету лежали развеяны тьмы. Ангел смерти лишь на ветер крылья простер И дохнул им в лицо, и померкнул их взор, И на мутные очи пал сон без конца, И лишь раз поднялись и остыли сердца. Вот расширивший ноздри повергнутый конь, И не пышет из них гордой силы огонь, И как хладная влага на бреге морском, Так предсмертная пена белеет на нем. Вот и всадник лежит, распростертый во прах, На броне его ржа, и роса на власах, Безответны шатры, у знамен ни раба, И не свищет копье, и не трубит труба. И Ассирии вдов слышен плач на весь мир, И во храме Ваала низвержен кумир, И народ, не сраженный мечом до конца, Весь растаял как снег перед блеском творца. 1856

398.

Неспящих солнце! Грустная звезда! Как слезно луч мерцает твой всегда! Как темнота при нем еще темней! Как он похож на радость прежних дней! Так светит прошлое нам в жизненной ночи, Но уж не греют нас бессильные лучи; Звезда минувшего так в горе мне видна; Видна, но далека, — светла, но холодна! 1856

Андре Шенье

399.

Крылатый бог любви, склоняся над сохой, Оратаем идет за взрезанной браздой; Впряженные тельцы его послушны воле; Прилежною рукой он засевает поле И, дерзкий взгляд подняв, к властителю небес Взывает: «Жатву ты блюди мою, Зевес! Не то, к Европе страсть опять в тебе волнуя, В ярмо твою главу мычащую нагну я!» 1856

400.

Ко мне, младой Хромид, смотри, как я прекрасна! О юноша, тебя я полюбила страстно! Диане равная, когда, в закате дня, Я шла, потупя взор, с восторгом на меня Глядели пастухи, друг друга вопрошая: «То смертная ль идет иль дева неземная? Неэра, не вверяй себя морским волнам, Не то богинею ты станешь, и пловцам Придется в бурю звать, к стерну теряя веру, Фетиду белую и белую Неэру!» 1856