Мастера русского стихотворного перевода. Том 2

Данте Алигьери

Эмануэль Гейбель

439. Данте

По улицам тихой Вероны, печально чуждаясь людей, Шел Данте, поэт флорентинский, изгнанник отчизны своей. Две девушки робко вперили в сурового странника взор; Проходит он тихо и слышит таинственный их разговор: «Сестра, это Данте, тот самый… ты знаешь… спускавшийся в ад… Смотри, как печалью и гневом его омрачается взгляд! Как видно, он вещи такие увидел в тех страшных местах, Что больше не может улыбка играть у него на устах». Но Данте ее прерывает: «Чтоб смех позабыть навсегда, Дитя мое, вовсе не нужно за этим спускаться туда. Всё горе, воспетое мною, все муки, все язвы страстей Давно уж нашел на земле я, нашел я в отчизне моей!» <1877>

Из немецких народных баллад

440. Рыцарь Олоф

Рыцарь Олоф едет поздно по стране своей, Едет он к себе на свадьбу приглашать гостей. На лугу танцуют эльфы: между них одна — Дочь царя лесного. Руку Олофу она Протянула и сказала: «Здравствуй, не спеши! Лучше слезь с коня и вместе с нами попляши». «Я плясать не смею с вами, не могу плясать: Завтра утром буду свадьбу я мою справлять». — «Попляши со мною, Олоф, снова говорю! Я

за это золотые шпоры подарю И шелковую рубашку чудной белизны: Мать моя ее белила серебром луны». «Я плясать с тобой не смею, не могу плясать: Завтра утром буду свадьбу я мою справлять». — «Попляши со мною, Олоф, снова говорю! Кучу золота за это другу подарю». — «Кучу золота охотно принимаю, но Танцевать с тобой не смею — не разрешено». «Ну, коли со мной не пляшешь — с этих пор всегда За тобой пусть ходят следом немочь и беда». И удар наносит в сердце белою рукой… «Ах, как грудь моя заныла болью и тоской!» Изнемогшего сажает эльфа на коня: «Добрый путь! поклон невесте милой от меня!» И домой вернулся Олоф, едет к воротам, А уж мать-старушка сына ожидает там: «Слушай, сын мой, что с тобою? отвечай скорей, Что с тобою? отчего ты мертвеца бледней?» — «Ах, родная, я заехал в царство дев лесных: Оттого такая бледность на щеках моих!» «Слушай, сын мой ненаглядный: что ж отвечу я, Как придет сюда невеста милая твоя?» — «Ты скажи ей, что поехал в лес ее жених — Там испытывает лошадь и собак своих». Застонал он и скончался. С наступленьем дня Едут с песнями невеста и ее родня. «Мать, ты плачешь! Что с тобою? Слезы отчего? Где мой милый? — я не вижу здесь нигде его!» — «Ах, дитя мое родное, в лесе твой жених — Там испытывает лошадь и собак своих». Тут она пурпурный полог быстро подняла И желанного недвижным мертвецом нашла. <1877>

Д. Д. Минаев

Огюст Барбье

441. Пролог

Пусть риторы кричат, что резкий стих мой зол, Что желчь вскипает в нем и ненависти пена, Что пред кумирами увенчанными шел Я без смущения, с бесстыдством Диогена, Не ползал нищенски у золотых тельцов И грязь бросал к подножью истукана, — Я в вакханалии предателей-льстецов Руки не оскверню трещоткой шарлатана. Какое дело мне? Пусть, пафосом не раз Торгуя по грошам, все плачут о разврате И пляшут в мишуре, на поле звонких фраз, В толпе, как гаеры на вздернутом канате… Да, стих мой груб, и несдержим разбег Слов проклинающих и слез негодованья, — Но тем моим слезам рыданьем вторит век, С моими воплями слились его страданья!.. Вот почему порой мутит так гнев и кровь Мой желчный, резкий стих, все разорвавший узы. А между тем — не злость, а кроткая любовь Дрожит в рыданиях моей суровой Музы. 1861

Гюстав Надо

442. Полезные люди

Мой друг, жить скучно без труда. Нельзя же, в самом деле, Курить да песни петь всегда, Не видя в жизни цели. Труд нам девизом должен быть, Чтоб лень нас не заела… Чтоб людям пользу приносить, Мой друг, возьмись за дело. Трудись, и если мил обман, Торгуй гнилым товаром, Учись обмеривать граждан По рынкам и базарам. Умей повыгоднее сбыть Романы и экспромты… Ну, хочешь пользу приносить — Так сделайся купцом ты. Не то будь доктором, лечи: Рецептов — тьма готовых; Всех пациентов приучи К визитам в пять целковых. Пусть коновалом станут звать: Больные все сердиты… Ну, хочешь ближних исцелять — Так поступай в врачи ты. Не то — запутывай сирот, Выигрывай процессы; Кути, жуируя на счет Беспечного повесы. Тебя с поклоном будут звать К наследникам богатым… Ну, хочешь ближним помогать — Так будь ты адвокатом. Быть может, воина наряд Тебя пленяет в мире; Солдатам нашим, говорят, Не жизнь, а рай в Алжире… Людей колоть и убивать Привыкнешь без труда ты… Ну, хочешь край свой защищать — Так поступай в солдаты. Еще есть роль одна у нас — И роль почетна эта: Куплеты стряпать на заказ, И в должности поэта В ливрею музу наряжать, Петь голосом продажным… Ну, хочешь лавры пожинать — Так будь певцом присяжным. Но нет, не сладок труд такой. Уж лучше будь лентяем, Люби поэзию, покой… Мы одного желаем: Чтоб справедливая хула Тебя смутить не смела… Чтобы не делать в мире зла, Мой друг, живи без дела. 1866

Альфред Мюссе

443. Бесполезные вопли

Я юн еще, но уж успел устать И шаг за шагом молодость теряю, А всё ж людей не в силах презирать, Лишь самого себя я презираю. Что сделал я? С чем выступил вперед? А между тем летел за годом год… Так мы детьми глядим на жизнь беспечно И всё вдали, без темных, грозных туч, Нам кажется светло и бесконечно, — Но встретив на пути прозрачный ключ, К нему нагнувшись, с видом отвращенья Мы видим в нем свое изображенье — Полуживой и старческий скелет… Всё кончено!.. Назад возврата нет. Кровь, в килах закипавшая когда-то Негодованьем в прошлые года, Могильным холодом объята, В нас застывает навсегда. К чему ж твой опыт, старость? Для чего же Ты нас гнетешь, даешь нам чахлый вид? Ведь смерть нема; мертвец в могильном ложе Загадки смерти нам не разрешит… О, если б тот, кто с жизнью кончил счеты, В те дни, когда я в жизнь вступал, Сказал бы мне: «Хлопочешь из чего ты? Остановись — я проиграл!» <1868>

Генрих Гейне

444. Германия. Зимняя сказка

Глава XII

Темной ночью тащился по лесу рыдван, Вдруг повозка, треща, закачалась: Колесо соскочило. Мы стали. Беда Мне забавной совсем не казалась. Почтальон убежал деревеньку искать, И один я в лесу оставался, — Отовсюду кругом в эту самую ночь Несмолкаемый вой раздавался. Изморенные голодом, пасти раскрыв, Это волки в лесу завывали. И во мраке ночном их глаза, как огни, Меж деревьев, порою, сверкали. Вероятно, они, о прибытьи моем Услыхав, поднимают тревогу, Заливаются хором и сотнями глаз Освещают пришельцу дорогу. Серенаду такую я понял: они Торжество мне устроить желали. Я в позицию стал и приветствовал их, И слова мои чувством дрожали: «Сотоварищи волки! Я счастлив — меж вас, Где встречаю радушия знаки, Где так много прямых, благородных сердец Мне сочувственно воют во мраке. Слов не знаю, чтоб выразить чувства мои, Благодарность моя бесконечна. Для меня, о друзья, эта дивная ночь Незабвенной останется вечно. Я сочувствие ваше, поверьте, ценю, — Вы его мне давно доказали В дни иные моих испытаний и бед И в годину глубокой печали. Сотоварищи волки! Во мне никогда Не могли вы еще сомневаться, И словам негодяев не верили вы — Будто я стал с собаками знаться, Будто я изменил, и в овчарню войду Я надворным советником скоро… Отвечать на подобную гнусную ложь Я считал всегда верхом позора. Прикрывался порою я шкурой овцы Лишь затем, что она согревала, Но о счастье овечьем мечтать я не мог: Это счастье меня не пленяло. Я не пес, не надворный советник пока, И овцой никому не казался. Это сердце и зубы — закала волков, Я был волком, и волком остался. Я был волком, — и им остаюсь навсегда, Буду выть я по-волчьи с волками. Да, нам небо поможет! Лишь верьте в меня Да себя защищайте клыками». Так экспромтом с волками витийствовал я. Эту речь, выражения эти Озадаченный Кольб поспешил, не спросясь, Напечатать в немецкой газете. <1868>

Готфрид Август Бюргер

445. Труженику

Пока ты можешь день-деньской Трудиться ради пропитанья, Стыдись с протянутой рукой Просить, как нищий, подаянья. Когда же будут от утрат, От горя силы все убиты, Тогда себя, мой гордый брат, Голодной смертью умори ты. <1877>

Генри Лонгфелло

446. Мост

В глубокую полночь я был на мосту С своею тоскою всегдашней, Над городом сонным всплывала луна За темной церковною башней. Луна отражалась внизу подо мной В недвижимом водном просторе, Как кубок червонный, который скользил Ко дну темно-синего моря. И в эту июльскую дивную ночь На западе, в дымках тумана, Краснее луны золотая заря Была и тепла и румяна. Меж двух берегов по теченью воды Широкая тень трепетала, С приливом морским набегала волна И словно ту тень отгоняла. Над тенью неслась и скользила река, Журчала, как ласка привета, И травы морские влекла за собой В сиянии лунного света. Как этот прозрачный поток водяной Кипел под моими ногами, Так был я охвачен потоками дум, И очи сверкнули слезами. Как часто, как часто в минувшие дни, В давно невозвратные годы, В глубокую полночь я с моста глядел На синее небо и воды. Как часто, как часто тогда я желал, Чтоб волны отлива морского Меня унесли бы с собой в океан, Подальше от мира людского. Изнеженный жизнью, тогда я был юн, Кровь быстро бежала по жилам, И тяжесть, давившая сердце мое, Казалось, была не по силам. Теперь эта тяжесть свалилась с души, Исчезла и канула в море — И нынче смущают лишь только меня Собратьев страданье и горе. Но всё же, когда я иду чрез реку И с моста на волны взгляну я, В уме моем прошлые думы встают, Бессонную память волнуя. И думаю я: сколько тысяч людей, Которых страданье казнило И тяжкою ношей давила печаль, С тех пор через мост проходило. Я вижу — проходят рядами они То взад, то вперед предо мною, Одни — молодые, с горячей душой, Другие — блестя сединою. И вечно, и вечно в полуночный час — Так долго, как речки журчанье, Так долго, как в сердце живущая страсть, Так долго, как жизни страданье — Луна с отраженьем в речной глубине И тени здесь будут являться — И станут небесным символом любви На грешной земле отражаться. 1864

Из новогреческих народных песен

447.

Отчего ты, сердце, ноешь, Отчего болишь ты, сердце? — Оттого, что край родимый Терпит иго иноверца, Оттого, что о свободе Между нами нет помину, Оттого, что наши братья Рать сбирают на чужбину — И стоит над всей страною Тучей черною кручина: Муж прощается с женою, Мать с слезами крестит сына, И на месте, где прощались Сестры с братьями, рыдая, Никогда не брызнет снова В поле зелень молодая.

448.

«Белокурая голубка! Отвори мне дверь в твой дом…» — «Но скажи сперва мне — кто ты? Я впущу тебя потом…» «Под окном ждала, бывало, Ты меня в вечерний час, И к устам твоим устами Прикасался я не раз… Я к тебе вернулся снова Из-за дальних, чуждых гор…» — «Я впущу тебя, но прежде Опиши, каков мой двор». «Пред крыльцом твоим, на солнце, Зреет куща белых роз, На дворе твоем зеленом Виноградных много лоз…» «Кто тебе сказал об этом? Я не верю ничему… Нет, хитрец, скажи мне прежде, Что стоит в моем дому?» «В спальне лампа золотая Блещет в сумраке ночном Каждый раз, когда одежды Ты снимаешь перед сном…» «Лжешь, хитрец! Тебе — я вижу — Незнаком в светлицу путь… Рассказал тебе о доме Из соседей кто-нибудь… Если точно ты — мой милый, Об одном спрошу теперь: Расскажи мои приметы, — Я сейчас открою дверь». «На плече твоем и щечке Два родимые пятна, А меж персями твоими Блещут звезды и луна…» «Эй, служанки, двери настежь Торопитесь отворять И цветами увенчайте Нашу брачную кровать». <1868>