Мать (CИ)

Волобуев Вадим

– Не люблю французское.

Гаев помедлил, соображая. На этом месте полагалось предложить иной вариант, но его вдруг понесло совсем в другую сторону.

– А почему, можно узнать?
– спросил он, презрев все рекомендации маркетологов.

– Жила там... напробовалась, - неопределённо ответила тётка.

– Французские вина разные, вообще-то, - сказал Гаев, ободрённый началом диалога.
– Одно дело - Бордо, другое - Эльзас. Вам сухое?

– Конечно. Настоящее. И не французское, пожалуйста. Я их знаю слишком хорошо. Да и воспоминания о стране не лучшие.

Гаев понимающе кивнул.

– Тогда, может, сицилийское? Редкое вино, терпкое.

Тётка проследила за указующий

жестом Гаева, взяла бутылку, стала рассматривать этикетку.

– А почему у вас не лучшие воспоминания о стране?
– спросил Гаев, сам изумляясь своей храбрости.

Его всё глубже засасывало в омут вожделения.

– Скучно, - ответила та, не отрывая взгляд от этикетки.
– Монотонно. Хоть и говорят, что Париж - центр Европы, но с Москвой проигрывает. Наш ритм мне ближе. Да и мужчины там... не то, что наши.
– Она поставила бутылку на место и красноречиво уставилась на Гаева.

С ума сойти! Неужели она не против? Нет-нет, страшно даже и подумать! Кто он - и кто она! Да такого просто не бывает!

И тем не менее, вот же оно, происходило на его глазах - живое чудо. Ведь баба явно клюнула на него - это даже Гаеву было понятно при всём его невеликом жизненном опыте.

Охваченный азартом, он продолжал ковать железо, пока горячо.

– И чем же вас не устроили французы?

– Много женственных типов. Уважать не за что.

Пожалуй, пора было закидывать удочку.

– Есть хорошее испанское вино - "Монте Ллано". Но его сейчас нет в магазине. Если хотите, могу заказать на складе.

Тётка сложила губки сердечком, размышляя. За те три секунды, что длилась пауза, Гаев несколько раз был близок к клинической смерти. Наконец, тётка промолвила:

– Я была бы вам очень признательна.

Гаев зримо выдохнул и едва удержался, чтобы не вытереть пот со лба.

– Договорились. Когда вас ждать снова?

Тётка опять задумалась, слегка втянув щёки, отчего лицо её приобрело Барби-образный вид.

– Даже и не знаю. Вы можете мне позвонить?

– Конечно!
– возликовал Гаев.

Он достал мобильник, тётка продиктовала номер.

– Светлана, - представилась она.

– Владимир.

– Тогда я жду вашего звонка, - сказала Светлана и сделала ему ручкой.

– Непременно.

Запах её духов не рассеивался, наверно, ещё минут десять, кружа Гаеву голову. "Ну дела!
– только и мог повторять он про себя.
– Ну дела!". Успех ошеломил своей внезапностью. Как говорится, ничто не предвещало. День, так паршиво начавшийся, заканчивался на мажорной ноте. Что ж, неплохо! Но, чёрт возьми, что она в нём нашла?

Он прошёл в туалет, думая на ходу, что сулит ему это знакомство. Баба явно в простое, затекла, искала приключений. А может, она замужем? Блин, даже не посмотрел, есть у неё обручальное кольцо или нет.

Пребывая в некоторой отрешённости, он открыл дверь в туалет. Сделал два шага, и тут услышал девичий голос из кабинки:

– У меня завтра перспектива: ехать к Никите трахаться или ехать в Воронеж. Не знаю, что выбрать.

Из соседней кабинки ответили:

– А мы завтра в массовку записались на гандбол. Посидим на стадионе, заплатят по сто пятьдесят рублей. Хочешь, пойдём с нами.

– А что, пойдём!

Гаев остановился как вкопанный. Медленно огляделся и чуть не зашипел от досады - он забрёл в женский сортир! Вот же недотёпа! Совсем ему эта баба голову затуманила.

Тихо развернувшись, он выскользнул обратно в коридор и мягко закрыл за собой дверь, озираясь, чтобы никто не заметил.

После работы Гаев завернул к Егору Мосолову - приятелю, с которым они

когда-то учились в одном педе. Егор был на курс старше, но это не мешало им пьянствовать в общей компании. Традиция продолжилась и позже, чему способствовала близость их домов - оба жили в Дегунино. Роднило их и то, что они выросли в неполных семьях, но если Гаев потерял отца, то Егор - мать. Тёмная история. Её убили на улице, когда Мосолову исполнился год. Преступников так и не нашли. Кто опекал после этого Егора, Гаев не знал, но уж точно не отец. С ним, тихим тощим алкоголиком, Мосолов говорил через губу, а бывало, и поколачивал, если тот слишком докучал. Последнее, должно быть, происходило нередко, потому что Егор жил с ним в одной квартире и отселяться, судя по всему, не собирался. Самое интересное, что это соседство устраивало также и его многочисленных подруг, которых он менял чуть не ежеквартально. Мосолов обладал какой-то гипнотической притягательностью для женщин, невзирая на свой малый рост и явную склонность к тому же пороку, который погубил и его родителя. Глумясь над девичьими чувствами, он даже прибил к двери своей комнаты: "Всякая особа женскага полу, переступившая сей порог, будет изгнана со срамом и осмеянием". Гаев, втайне завидуя ему, не мог устоять перед искушением и поспешил похвастаться перед товарищем своей победой.

– Ну, я вижу, растёшь над собой, - похвалил его Мосолов, расположившись с другом в комнате.

Он никогда не мог избавиться от покровительственных ноток в общении с Гаевым. Это способствовало не только то, что он был старше, но и громадная пропасть в опыте семейно жизни: у Гаева он отсутствовал вовсе, зато Мосолов в свои двадцать три успел дважды побывать в гражданском браке, причём, второй раз его супругой стала однокурсница Гаева, которую Егор выгнал из дома спустя год совместной жизни.

Как водится, на столе тут же появилась большая баклага пива.

– Ну, за тебя!
– провозгласил Егор, разливая по старым фарфоровым кружкам с коричневыми разводами по краям.

– Меня всё же терзают смутные сомнения, - произнёс Гаев, отхлёбывая пиво.

– Да они тебя всегда терзают, - снисходительно заметил приятель.

– Таков удел интеллигенции.

– Я попросил бы!
– Егор назидательно поднял палец.
– У меня профессия есть.

Гаев окинул взглядом стократ виденный им пейзаж Мосоловского жилья: старые кресла, пыльный диван, книжные полки до потолка, заставленные фантастикой, монитор на письменном столе и системный блок без боковых стенок возле заполненных держателей для аудиокассет между столом и кроватью.

– Ты - бердяевец, а значит, классовый враг, - лениво произнёс он.
– У товарища Сталина с такими был разговор короткий.

– Тем хуже для него, - отрезал Егор.
– У Сталина был шанс создать справедливое общество, а он вместо этого построил азиатское ханство.

– А многим нравится. Компатриоты вообще на него дрочат. Ты ж одно время подвизался в каком-то красном органе.

– Подвизался. Но на Сталина не дрочил. Я - большевик, а не сталинист.

– Ну да, ну да, - закивал, потешаясь, Гаев.
– За большевиков и против коммунистов. Плавали, знаем.
– Он опорожнил кружку и налил себе ещё. Помолчал, делая вид, что не замечает насмешливого Мосоловского взгляда. Потом сказал, осенённый внезапной мыслью: - Вообще, интересная штука - язык. Вот гляди. Я сказал "компатриоты дрочат на Сталина" - и вроде всё понятно. Но это - нам с тобой. А где-нибудь за границей придётся объяснять, что "компатриоты" - это сталинисты, которые ни разу не ленинцы, хотя и считают себя таковыми, а "дрочить" в данном контексте - это "восхищаться". А пройдёт лет двадцать, и то же самое придётся втолковывать уже нашим детям. Хрень какая-то.