Мать (CИ)
Шрифт:
– А она не удивилась, что ей Брежнев звонит с того света?
– спросил Гаев.
– Они с папой были простые люди. Раз звонит, значит, так надо.
– Простые-то простые, а квартиру в Москве получили!
– Так по разнарядке же. Лимита!
Глава вторая
Трудно найти более мотивирующую вещь для поступления в вуз, чем армейский призыв. Любой институт, имеющий военную кафедру, с гордостью сообщает об этом в своей рекламе, а заботливые родители, узрев заветные слова "отсрочка от армии", волокут туда своих чад, невзирая на профиль
Так получилось, что когда Гаев окончил школу, началась Первая чеченская, а когда он выпорхнул из пединститута с дипломом учителя истории, заполыхала Вторая чеченская. Маманя со своим апокалиптическим мышлением не могла спокойно спать, пока отпрыск болтался в неопределённости и рисковал оказаться под пулями. И если в девяносто пятом его стремления, в общем, совпали с родительскими, то в двухтысячном маманя ввела диктатуру и своей волей запихнула единственного сыночка в аспирантуру. Гаев не особо сокрушался - в то время он окончательно решил посвятить жизнь творчеству, всё остальное рассматривал как презренную суету.
Научный руководитель его, Михаил Александрович Яблоков, считался крупным специалистом по аграрным отношениям. Имя себе он сделал на работах вроде "Революционный союз поволжского крестьянства и пролетариата при Александре III". Понятно, что в девяностые ему пришлось немного изменить свои взгляды, и теперь из-под его пера выходили статьи типа "Столыпинская реформа и её роль в укреплении российской государственности". Из поборника ленинских взглядов Михаил Александрович превратился в державника с монархическим налётом, любил порассуждать о гибельности революции семнадцатого года и о "России, которую мы потеряли". Сталина называл не иначе как "людоедом".
– Будете заниматься черноземьем, - сообщил он Гаеву при первой встрече.
– Назовём вашу работу так: "Курская деревня при Царе-Освободителе". Регионалистика сейчас на подъёме, а специалистов мало. Тем более по истории русского села. Броская тема - половина успеха. Вы запишите, чтоб не забыть.
Гаев записал.
– Вы должны понять, что наука требует самоотречения, - продолжал Яблоков.
– Сюда приходят не за деньгами.
– Я понимаю, - ответил Гаев, скользя взглядом по его велюровым брюкам и потёртому свитеру.
– Так что, если вы решите посвятить себя нашей профессии, не ждите материальной благодарности.
"Я и не жду, - подумал Гаев.
– Кабы не маманя, хрен бы ты меня тут увидел".
– Своим героям надо сочувствовать, их надо любить. Написать диссертацию может всякий, а вот понять, о чём пишешь, - это дорогого стоит. Я дам вам список литературы. Через полгода проведу нечто вроде внутреннего экзамена. Вам ещё предстоит сдавать кандидатский минимум, вы не забывайте. И да - не бойтесь спрашивать. Лучше один раз сморозить глупость, чем молчать и потом лепить штамп за штампом. Сейчас вот интернет появился. Я сам эту сферу знаю слабо, но слышал, там много интересного. В общем, если желаете расти, надо неустанно работать над собой.
Гаев выслушал эту короткую речь, подавляя саркастические позывы. "Работать над собой". Сразу вспомнился усталый Иркин вопрос: "Ты когда учить начнёшь?".
– Само по себе замечательно, что вы решили окунуться в нашу область, - продолжал Яблоков.
– Сейчас наука в загоне... А уж гуманитарная - тем более. Но это лишь первый шаг. Нельзя останавливаться! Нужно постоянно испытывать голод к знаниям. Как в наше время говорилось: "Бороться
– Нет, - ответил Гаев. И добавил, не сдержавшись: - Был бы женат, не пошёл бы в науку.
– А, новая система. Понимаю, - закивал историк.
Я - набитый мягким и твёрдым мешок из кожи.
Я - такой же как все, мы все здесь похожи.
Мы хотели бы вспомнить, как жить, но к несчастью, не можем.
Мы - набитые твёрдым и мягким мешки из кожи.
Мы - мешки, нас неведомый грузчик кидает и тащит.
Если сильно нас стукнуть о пол, мы вспомним о настоящем.
Иногда верх мешка от слёз становится влажным.
Но мы - мешки и не можем быть чем-то более важным.
Мы разложены по стеллажам и на каждом свой номер.
Если несколько дней стеллаж пуст, значит, кто-нибудь помер.
Не беда! Его новый мешок непременно заменит.
Мы - мешки и никто из нас здесь ничего не изменит.
Раз в неделю Гаев приходил в родной пед на кафедру отечественной истории и отчитывался перед Яблоковым о своих достижениях. Тот, попивая чаёк, выслушивал его, что-то уточнял, давал советы, а затем обращался к воспоминаниям молодости.
– Дали нам как-то в студенческие времена задание опросить участников Гражданской войны. Красноармейцев, понятно. Вы вот, наверно, уже не представляете, а для нас белые были как фашисты. Враги! Их не опрашивать надо было, а стрелять. И вот мы ходили по адресам героев гражданской и записывали их рассказы. Помню, прихожу к одному такому ветерану - он в Уфе советскую власть устанавливал. И вот он мне показывает дореволюционные фотографии. Смотрю: сидят в три ряда хорошо одетые мужики, смотрят открыто, с достоинством, а между ними притулился какой-то невзрачный дяденька в таком себе пальтишке и шапке. Спрашиваю: "А это кто?". "А это - хозяин нашей фабрики со своими рабочими". И начинает мне расписывать, как же хорошо жилось при царе. Я только рот раскрыл. Спрашиваю: "Так зачем же вы капиталистов-то свергали?". А он так ударил ладонью по коленке и отвечает: "Ну мы-то думали, лучше будет!". Вот такая вот история с географией.
– И что, вы всё это честно записали?
– спросил Гаев.
Яблоков усмехнулся.
– Нет, конечно. Вы вот и не воображаете, какой страх был. Нам с младых ногтей вбивали, что можно и чего нельзя. Что вы! Про себя думай что хочешь, а рот открыть не смей. Помню, хе-хе, один старичок рассказывал нам про разгром Врангеля. Потом-то я сообразил, что он не из Красной армии, а из ОГПУ. Но тогда-то разве знал? "Форсируют, говорит, наши бойцы Сиваш, с того берега по ним стреляют. Они - наутёк. Ну, пришлось, конечно, вдарить по ним из пулемёта... но это - не для записи!". Ха-ха! Что вы так смотрите? Такие времена! "Людоед" умер, а народ всё равно трепетал. Хотя иногда прорывалось, конечно. Был у нас преподаватель истории партии, редкостный дурак... Решил как-то вместо лекции устроить спектакль: разыграть события семнадцатого года по ролям. Распределил, кому кем быть: "Ты играешь Керенского, ты - Милюкова, ты - Корнилова, ну а я, так уж и быть, Ленина". Ну, мы, студенты, народ бесшабашный, подготовились как следует и посадили "Ленина" в лужу. Так он после этого побежал жаловаться в деканат, там его тоже взгрели как следует за антиобщественные опыты, хе-хе.