Мать Сумерек
Шрифт:
— Нисколько, — учтиво кивнула Бану, возвращаясь за стол, — мой советник как раз собирался оповестить Раду о его новых обязанностях.
— Раду… — начал Гистасп.
— Скажи, что у него самое большое — год. И поторопи Маджруха, о твоем назначении должно быть объявлено как можно скорее.
— Та…
— Не беспокой меня.
Гистасп скрипнул зубами. Все вопросы, все протесты — все придется отложить или забыть. Он жив. О большем в подобной ситуации и мечтать не следует. Да и… если подумать… Он, похоже, станет вполне счастлив, когда придет в себя?
— Слушаюсь.
Альбинос кивнул — Бансабире, прощаясь, Сагромаху в приветствие — и покинул кабинет. Выйдя за дверь, широко улыбнулся. Танша сколько угодно может строить
— Да благословит тебя Мать Сумерек, — протянул тан, отстранившись от губ невесты и прижав Бану к себе.
— И тебя.
Сагромах привез новости: Хабуру были доверены последние приготовления. Семья Сагромаха тоже со всей прытью ввязалась в организацию мероприятия. Не все, конечно, были рады, что тан жениться. Некоторые давно смирились с его холостяцким образом жизни и надеялись увидеть свое имя в числе первых претендентов на солидное наследство Лазурного дома. Но в целом, большинство вздохнуло с облегчением: наличие ясной и прямой преемственности — всегда залог спокойствия. В противном случае дрязги промеж родичей Сагромаха после его кончины неминуемы. А воевать сейчас по-прежнему никому не хотелось.
Конечно, женитьба не дает потомства сама по себе, но она дает возможность заиметь таковое, притом, что имеет наибольшую значимость, законное. А в его наличии сомневаться не приходиться: с одной стороны, Бансабира Яввуз уже родила одного мальчишку, посреди войны причем, значит, не дохлая. С другой, с древних времен знают и лекари, и мудрые люди: когда все происходит по любви и для удовольствия, вероятность зачатия значительно выше. И если так, шептались тетки и двоюродные братья Сагромаха, поглядывая на тана, то за детьми в этом браке дело не встанет.
Сагромах перво-наперво приготовил письменные копии брачного договора, в котором прописал, что брак будет заключен совместными силами жрецов на границе двух танааров. После бракосочетания супруги обязуются поочередно проводить по три месяца в доме одного, потом другого, либо иной, оговорённый меж ними срок, вдвоем, если обстоятельства не требуют от каждого находится в собственном чертоге. Со временем в пункте бракосочетания должен быть возведен крупный хорошо укрепленный город, который будет еще одним пристанищем для встреч родственников и впоследствии станет резиденцией наследника, которому надлежит равно воспитываться при обоих домах. И, разумеется, в договоре было прописано, что наследник у обоих домов будет один, а, значит, его, Сагромаха, и её, Бансабиры, владычество — последний этап, когда Пурпурный и Лазурный танаары управляются порознь.
Тем не менее, гласил договор, на сегодняшний день дома управляются именно порознь. Каждый из супругов на обеих территориях обладает всеми правами и властью: распоряжаться казной, вершить справедливость, объявлять войну соседям. Но — и это главное — исключительно с одобрения законного хозяина дома, за которым в любом спорном вопросе на своих землях остается решающее слово.
— Я подумал, — прокомментировал Сагромах, видя изумленное лицо Бану, — ты захочешь иметь некоторую гарантию, что я не намереваюсь этим браком ограничивать твою свободу. Думаю, будет справедливо, если главой Пурпурного дома Яввузов будешь ты, а главой Маатхасов — я.
Бансабира согласилась снаружи — и распереживалась в душе: он и впрямь хорошо её изучил. Хорошо и заблаговременно.
Сагромах без труда прочел в изумрудных глазах приятное удивление и широко самодовольно улыбнулся. Живи сам и дай жить другому — вот единственная философия жизни, в которую верит его избранница. А раз так, ему, Сагромаху, подобная позиция тоже идеально подходит.
— Это все копии? — уточнила Бансабира, разглядывая четыре документа.
Сагромах кивнул: для каждого из них, и для лаванов с каждой подписывающей стороны. Удовлетворенная его ответом, Бансабира деловито кивнула, взяла перо (удачно, что Сагромах с бумагами по приезду нашел её именно в кабинете), окунула в чернильницу и добавила еще один обязательный пункт: поскольку неизбежно объединение домов (в виду того, что наличие двух разных наследников может со временем повлечь серьезные взаимные притязания и спровоцировать военные действия), следует также сменить знамена и гербы на новые, объединяющие символику обоих танааров.
Сагромах в очередной раз улыбнулся её проницательности (казалось бы, на этот раз ему удалось все продумать наперед). Между тем, Бану аккуратно подписала все бумаги прямо напротив заверения будущего супруга.
Увидев, как решительно Бансабира подписывает пергамент, Сагромах немного вздрогнул, попытался остановить: сначала её лаваны должны ознакомиться с текстом! Только когда законоведы проверят, что подвоха нет…
— Брось, — отмахнулась Бану, перебивая. — Я подписала за последнее время столько бумаг, что любую погрешность или подвох учую по запаху высохших чернил.
Закончив, Бану оглядела результат: под текстом соглашения после записи «Глава Лазурного дома Маатхас» значилось «Я, Сагромах», после записи «Глава Пурпурного дома Яввуз» стояло «Я, Бансабира». Ниже стояла подпись главы клана законоведов со стороны Маатхаса, и оставалось только послать за главой Яани, с чем Бансабира не стала медлить.
Когда лаван Яани, подтвердив подлинность и абсолютную законность предоставленных бумаг, подписал все четыре и с поклоном удалился из танского кабинета, Бансабира вгляделась на листок, не в силах осознать, что это правда. Растерянная, она, не сводя глаз с разложенных пергаментов, потерла губы бледными мозолистыми пальцами, будто это движение могло вернуть чувство реальности.
Сагромах наблюдал с самым настоящим умилением. Бану стояла, опустив голову, и тан не видел наверняка, но мог поклясться: её глаза сейчас блестят от слез. Любопытство брало верх. Маатхас подошел к женщине сбоку, положил на плечо тяжелую ладонь, заставляя повернуться.
С трудом проглотил ком в горле.
Маатхас переживал, когда мчался сюда, наскоро поручив Хабуру «заканчивать все». Его подстегивало письмо Бану, что ей более невыносимо его отсутствие. Оно окрыляло коня и бесстрашило Сагромаха. Но чем ближе становились ступени парадной лестницы чертога Яввузов, тем сильнее он понимал, что никаким трепетом не скрыть волнение. Он переживал, что, прочитав соглашение, Бану усмехнется ему в лицо. Скажет, что он ничего о ней не знает (и, не дайте Боги, окажется права), раз осмелился предложить подобный договор. Скажет, что, оказывается, он, Сагромах, не уважает её ни капли. Или вообще, что наличие подобного договора оскорбляет её чувства (вот тут бы Сагромах, пожалуй, вообще не поверил собственному восторгу).
Но все прошло изумительно. И то, что лаваны Яани, дальние родичи танши теперь жили в чертоге, тоже оказалось невиданной удачей. Судьба благоволила им. Судьба вознаграждала его, Сагромаха Маатхаса, за такое долгое, преданное и болезненное одиночеством ожидание. Вознаграждала всей их будущей совместной жизнью — и именно этим моментом.
Сколько … лет! Сколько лет он ждал его, и идеальнее бы не придумал. Потом, конечно, будет день торжественнее, величественнее. Бансабира будет в каком-нибудь роскошном пурпурном платье, а не в военных штанах и походной тунике, как сейчас. Он, Сагромах, будет облачен в дорогой лазурный плащ, отороченный песцом или горностаем, а не как сейчас, в измятой белой рубахе, оттеняющей смуглую кожу, черные в беспорядке волосы и обескураженные происходящим глаза. Рядом будут их семьи и друзья — люди, которые искреннее порадуются и посмеются: стоило ли так тянуть? Разве не ясно было всем — бесчисленным охранникам, командирам, генералам, советникам, молочным братьям и сестрам и кому-то там еще — к чему Бансабиру и Сагромаха вело провиденье?