Материнский инстинкт
Шрифт:
— Ты, наверное, покорил своим докладом уйму девушек.
— Одну покорил. Учительницу биологии. Она дала толчок к моему новому хобби — микроскопу. Представляешь, насколько я был популярным у одноклассниц?
Яна почувствовала, что улыбается. Впервые за последние дни она чувствовала себя почти безмятежно.
— Дай-ка угадаю: по популярности ты занимал место где-то между чучелом фазана в кабинете биологии и портретом Белинского в учебнике по литературе.
— Я не подозревал, что чудаковат, мне не доставляло это неудобства, а вот родители тяжело переносили мои странности, они разочаровались во мне, когда я ещё был ребенком.
Улыбка
— Когда молодые родители мечтают о будущем детей, они не видят их в роли неудачливого, некрасивого, глупого человека. Ожидания всегда выше реальности и порядком приукрашены. Никто не мечтает, что ребёнок будет изгоем или забитым заучкой, поэтому так сложно смириться с посредственностью.
Демьян какое-то время молчал, приподнявшись, скрестил руки на груди и нашёл в темноте блестящие глаза собеседницы.
— Я хочу, чтоб мой ребёнок был хорошим человеком. Мне этого будет достаточно.
— Ты так говоришь, потому что у тебя не было детей, — голос Яны предательски дрогнул, в этот момент она была рада, что темнота скрыла подступившие слезы. — Любовь к собственному ребенку — это что-то сумасшедшее, она ослепляет и не дает мыслить здраво. То, что раздражает в чужих детях, в своём видится как особенность характера. Другие чада могут быть упертыми, а твой — целеустремленный, другие — шумные и непоседливые, а твой — эмоциональный и подвижный, другие болтливы не в меру, а твой — прекрасно изъясняется для своего возраста. Это бесконечный список. Очень тяжело быть объективной, когда речь идет о собственном ребенке. Тебе будет недостаточно вырастить хорошего человека, ты даже не заметишь, как начнешь лепить из него идеальное существо.
Кровать под мужчиной скрипнула, он встал и, сделав несколько шагов, остановился напротив собеседницы. Яна подвинулась и коснулась ладонью простыни рядом с собой. Демьян сел, сохраняя спину прямой.
— Ты сегодня откровенна.
— Ты тоже. — Яна прижалась лопатками к спинке кровати и немного отодвинулась. Горячее бедро мужчины чувствовалось даже через одеяло, эта близость волновала и пугала одновременно.
— Откровенность — это наркотик, она расслабляет, всасывается в кровь и делает беззащитным. По последствиям, она намного страшнее секса. Человек, которому ты открылся, станет тебе либо близок, либо ты всю оставшуюся жизнь не сможешь смотреть ему в глаза.
— Очень поучительно. — Яна почувствовала себя неуютно, с опозданием осознав, что действительно обнажила душу.
Демьян ощутил её напряжение и резко сменил тему.
— Знаешь, почему божья коровка так называется?
— Она дает молоко? — Яна ухватилась за возможность поговорить о чем-нибудь безобидном и даже странном, лишь бы не касаться личной жизни.
— Почти. Если прикоснуться к этой букашке, в изгибах ножек выделяется оранжевая жидкость. Это молочко ядовито. Даже тарантулы их не едят. Версий о происхождении названия, на самом деле, уйма. Мне нравится славянская: в древности считалась, что это насекомое может долететь до Бога и передать любую просьбу.
— Мило, — автоматически заключила Яна. — Спасибо что скрасил послевкусие от кошмара, но думаю, пора спать.
Демьян не предпринял попытки встать, его лицо повернулось к окну, узкий луч света отразился от его глаз.
— Думаю, ты права.
Женщина недоверчиво взглянула на собеседника.
— Насчет, пора спать?
— насчёт того, что ты мне интересна, — нехотя, словно смущенно
— Это приятная новость.
Яна неосознанно придвинулась к мужчине и попыталась коснуться его руки, но он резко встал.
— Пора спать. Сейчас не время и не место. Детей будем делать в другой раз.
Яна даже не разозлилась на его искренность, граничащую с бесцеремонностью. Её взволновала сама мысль о том, чтобы родить ребёнка.
— Я не готова снова стать матерью, — сдавлено прошептала она. Её руки расправили длинные волосы вдоль лица, колени плотно сжались.
Демьян вспомнил о смятой и старательно расправленной визитке частного детского сада.
— Готова. Уже готова.
[1] Пеппи Длинный чулок — центральный персонаж серии книг шведской писательницы Астрид Линдгрен. Самое удивительное в Пеппи — это её яркая и буйная фантазия, которая проявляется и в играх, которые она придумывает, и в удивительных историях о разных странах, где она побывала вместе с папой-капитаном, и в бесконечных розыгрышах, жертвами которых становятся недотепы-взрослые.
13 глава
Яна не успела открыть глаза, как на её лице расцвела широкая улыбка, она задержалась на несколько секунд и соскользнула под натиском других, более жутких воспоминаний.
Сон женщины был розовый и воздушный, как сладкая вата. Демьян держал её за руку и вёл вдоль кромки моря. Их ноги утопали во влажном песке, тёмная вода искрилась, воздух благоухал магнолиями. Это было настолько банально и напоминало заезженную сцену из романтической комедии, что Яна даже не подумала сомневаться в реалистичности происходящего. Молчанье объединяло их словно общая тайна, ночь окутывала, даря ощущение, что во всем мире никого, кроме них не осталось. Демьян постелил на холодный песок пиджак, сел на него и потянул Яну за руку. Нежно коснулся пальцами лица и наклонился. Сначала его поцелуи были несмелыми, словно первые неумелые касания подростка, потом он накинулся на неё со страстью, граничащей с яростью. Его руки скользили по одежде женщины, будто случайно приподнимали край футболки. И тут Яна почувствовала панику. Она хотела близости и боялась её. Боялась не понравиться и вызвать отвращение. Она уже не была молодой девчонкой с идеальной фигурой, беременность и роды оставили растяжки на бедрах, кормление испортило форму груди. Яна не чувствовала себя привлекательной и смелой настолько, чтобы продемонстрировать свои недостатки. Мужа она не стеснялась, потому что он был причастен к внешним изменениям не меньше нее, это происходило на его глазах и постепенно. Она почувствовала себя загнанной в угол и растерянной.
Яна грубо оттолкнула Демьяна и сразу проснулась.
На завтрак Кеша заказал пиццу и купил кофе. Мужчина включил музыку и, сервируя стол, пританцовывал. Его неуемная веселость распространялась, словно инфекция воздушно-капельным путем и даже зацепила Яну. Она нервно улыбалась и бродила вокруг Иннокентия, попутно переставляя пластиковые тарелки, остановилась у окна и с нарочитым вниманием уставилась на полупустую улицу. Пора золотых облачений у деревьев осталась где-то позади, теперь чёрные ветви на фоне мутно-синего неба выглядели как трещины на фарфоровом блюде. Сухие, скрюченные листья устилали всё ещё зеленый газон и уже начали гнить.