Матросы
Шрифт:
К тому же умело и просто повела себя с ним Машенька, не жеманничала, не придуривалась, как иногда случается со станичными девчатами; она первая просунула руку ему под локоть (сам, мол, недогадливый), преднамеренно сбавила шаг.
— Можно с тобой по душам говорить, Петя? — Девушка прихлопнула ладошкой разлетавшуюся у коленок юбку.
— Ну еще бы… спрашиваешь!
— Ты знаешь, мы с Марусей подруги, — издалека начала Машенька. — Когда ты служил, мы не одну ночку с ней проговорили. Каждый человек любит душу отвести. А ты в молчанку играешь. Придешь, похлебаешь, папироску в зубы, газету проштудируешь —
— Что ты мне даешь характеристику на мою супругу? Кто-кто, а я изучил ее, понимаю даже междометия. А насчет молчанки, пожалуй, ты права. Только если Маруся тебе жаловалась, то по незнанию. Иногда язык не поворачивается заговорить, зачем ее поджигать своим пожаром… Ей тоже покой нужен.
Машенька кивнула головой:
— Вот, вот. Я тоже об этом самом… Не старайся пережечь все внутри себя — сгореть можешь. Если человеку одному центнер поднять не под силу, он зовет на помощь другого, верно? А душевный груз — самый тяжкий. Не надрывайся один.
— Знаю.
Машенька глубоко вздохнула, собралась с мыслями.
— Ты, по всему видно, Марусю жалеешь. А она многое от чужих слышит. Для некоторых ты просто бузотер…
— Как так?
— Чего стал? Так люди говорят. Капнуть легко, а ты поди потом отмывайся, отпаривай. Затеял мороку с кормами. У каждого это самое больное место. Коровы-то у многих пооставались. Замечаешь, все притихли, прибочились к сторонке, ждут. Ждут твоей смелости. Только советую: хочешь людям помочь, не губи затею одними разговорами. У нас привыкли: слов говорят много, а как до дела — в бузину.
Машенька отняла руку, шла свободно.
— Ты теперь на виду. Раскусывают тебя, как фундук: пустой или с ядрышком?
— Еще съедят с помощью некоторых товарищей, — хмуро отшутился Петр.
— Не окажись таким кислым, чтобы на тебя плюнули, и не будь таким сладким, чтобы от тебя стошнило.
— Не сама придумала.
— Хвалиться не могу. Секретарь райкома сказал. Слушала его на совещании передовиков.
— А как новый секретарь?
— По-моему, неплох. С виду плоский, а толковый… Говорит мало, а все ясно. Без тезисов.
— Чего же он сам за дело не принимается?
— Изучает, может быть. И на нас надеется.
— На массы, что ли, ориентируется? На их инициативу? — с горечью спросил Петр.
— Разве плохо?
— Линию надо сверху вести ясную, тогда массы ринутся. А если массам самим линию прокладывать, ничего не выйдет. Разбредется народ, каждый по своей линии.
— Ты не прав, Петя,- — возразила Машенька. — Линия одна есть, партийная. С нее не свернешь, и нет необходимости.
— Линия-то эта чьим-то рукам доверена?
— Про Латышева?
— Да.
— А может, ты не прав в отношении к нему.
— Ты думаешь?
— Представим себе, что ты не прав.
— Тогда я ничего не понимаю.
— Кое-что понимаешь, и правильно понимаешь, Петя. А делаешь не всегда серьезно.
— Докажи, — буркнул он, — голословно все можно утверждать.
— Латышева, как я понимаю, партия поставила. Она и решит, если он плох. А ты самолично лепишь ему характеристику… Вот как, Петечка, если говорить серьезно.
Они шли по станице, но с полей несло сухим, как манная крупа, снегом. Ни одного человека на улице.
Машенька ткнула его кулачком в бок:
— Замерзаешь?
— Наблюдаю улицу. Ни одного существа.
— Без людей стынешь?
— Хоть бы тетку Пелагею полицезреть…
— А-а… — многозначительно протянула Машенька. — Вот что тебя гнетет, старшина. Слышала я ее рассуждения позавчера в потребиловке, шифон брала. Что же, ты должен и ее понять, и остальных. Неделимый фонд — больной вопрос. Это не просто из одной графы в другую переписать. Из своего кармана фактически надо выложить: нате, мол, на школу, на занавески, на паровое отопление. А тут еще в этом году не только выплату скостили, а еще и неделимый подняли… Не зря тебя Латышев с предложением выпустил, догадливый. Недаром на полные собрания сочинений подписывается.
— Я его тоже уконтрю. Подожду случая. Коварства его не прощу… — с суровой запальчивостью пообещал Петр. Машенька могла понять его слова превратно, и потому следовало разъяснить свою позицию. А то ишь насупилась, что-то про себя соображает. — Фактически все правильно. Партийное поручение есть партийное поручение. Я одного не могу простить: почему он не ввел меня в курс дела, в настроения колхозников, тогда бы я выискал в своем арсенале более достойные слова, не выскочил бы на трибуну, как звонарь, лишь бы в колокола ударить.
Девушка внимательно выслушала длинные оправдания Петра и ответила не сразу. Они перешли улицу и остановились возле акаций, помахивавших черными ветвями.
— И все-таки больше на народ надейся, Петя. Если ты один на один пойдешь, что получится? На кулачки. Будут смотреть люди, как на петухов: кто кого? Один только спортивный интерес. А когда вы сообща, по-партийному, с верных позиций пойдете, вот тогда одолеет не Петечка, а народ, партия.
— Ишь ты какая умница!
— В общем, не горюй и на одного себя не надейся. Так же, как на крейсере. В заунывные только не переходи. Надоели нытики. Веселей гляди, раз правду за собой чуешь. А пока прощай, Петечка, а то, уже видишь, к окнам «блины» поприлипали. Еще нас с тобой засватают.
— Поддержишь, Машенька, в случае чего?
— Моя поддержка как камышинка. Народ поддержит. Доверяй людям, Петя, с Марусей советуйся, и тебе будет легче.
— Спасибо, — тепло поблагодарил Петр, — ишь ты какая, девочка!
— Какая там я? Самая обыкновенная! А тебе советую — не обходи райком.
— А много все же придается значения этому учреждению, — сказал Петр. — А ведь там тоже обычные люди. Как ни мотайся замполит или парторг, а все же успех решается на боевых постах… Не гляди на меня с таким удивлением, передовой активист. Ты комсомолка, я коммунист. Не хочу плохого говорить о среднем партийном звене. Они работают как проклятые, крутятся белками в колесе. И вот именно поэтому и мелькает у них все перед глазами. Покажется им на один миг Петр Архипенко, поглядят на него и забудут. Сколько нас, таких гавриков! Если чего натворишь — тогда дело другое, попридержат внимание на тебе, займутся. А если, как шестеренка, вертишься… Работает коробка скоростей — и ладно. На кой шут в нее лишний раз заглядывать!..