Матросы
Шрифт:
Внимательно выслушав Петра, Машенька взглянула в его похолодевшие глаза и сказала, прикоснувшись к его руке теплыми пальцами:
— А я повторяю: не обходи райком, Петя. Это штаб. На себе убедилась. Я же член райкома комсомола, знаешь?
— Не знал.
— Недавно выбрали.
Машенька попрощалась, закуталась в платок по глаза и побежала, мелькая полненькими икрами, ладно прихваченными халявками кожаных сапожков с высокими каблуками.
XI
До нынешнего,
Ему пришлось расчищать запущенное хозяйство, налаживать расшатанное доверие колхозников. Безутешный «отмывал души» и достиг успехов.
Этого золотисто-рыжеватого мужчину, проворного и смекалистого, видели на фермах и в поле, на рыбалке и на свадьбах, где ему безбоязненно подносили первую чарку.
Свежий ветер, подувший после сентябрьского Пленума в пятьдесят третьем году, наполнял паруса корабля. Безутешный был одним из той энергичной команды, которая взялась провести корабль с очищенным от присосавшихся моллюсков килем через любые водовороты и рифы.
При Безутешном выстроили детский дом для сирот павших воинов, ссыпки и магазины, школу-интернат, подняли урожаи, распахали заброшенные земли. Простое, казалось бы, дело — внешний вид станиц, только с умом приложи руки, а плюнули в свое время на красоту быта. Больше того, норовили вылить из помойного ведра обязательно возле Дома культуры. Легко надоумить украсить станицу, а где в безлесном районе достать тесу хотя бы на забор? Завезли штакетник из Горяче-Ключевского района, безобидно порекомендовали женщинам навести на хаты былой лоск, не скупиться на мел и известку. Нужно — пожалуйста, получайте в потребиловке. Если трудности с транспортом — помогут. Поименовали улицы, построили тепловую электростанцию.
Нередко можно было увидеть, как первый секретарь снует по дворам, и тогда уж берегись — терпеть не мог мусора, захламленности. Бурьянники выпололи по всем улицам, тротуары вымостили битым кирпичом и шлаком, обновили мосты. На усадьбах сажали не только арбузы и лук, а и яблони, и жердели, в палисадниках — не только мальвы, а и сирень, розы. Сам Безутешный развел домашнюю птицу, вплоть до индюшек и ставших уже экзотикой в здешних местах цесарок.
«Безутешный, ты что, частный сектор благословляешь?» — подшучивали над ним товарищи в кулуарах краевых пленумов и совещаний.
«Хлопцы, марксисты, а как же с продолжением потомства? У нас добровольное решение — каждый индивидуальник обязан принести сотню яиц в инкубатор. Как только заполощутся утка и гусь в лиманах, крылом к крылу, на кой бес тому индивидуальнику персональные селезни?»
Жена Безутешного, верткая, живописная бабенка из бывших звеньевых, не только отлично солила помидоры и заквашивала капусту, но и взялась за кукурузу — в поле и на собраниях, за что ее немедленно нарекли полпредом товарища Хрущева.
Любо было смотреть на брызжущее здоровьем приветливое лицо Безутешного. Если он ехал по токам, его уже издали узнавали и зазывали молодайки. Для каждой у него находилось слово, шутка-прибаутка. Стоило полюбоваться им, когда, спрыгнув с повозки, подходил к вороху, запускал в него руку по локоть и мял в кулаке зерно. Сверкая белыми зубами на загорелом, моложавом лице, Безутешный не высыпал, а выливал ядреное зерно из своего кулака.
Коммунистам стало гораздо легче работать, проводить партийную линию — обнаружились весомые результаты, и многие колхозники, как говорится, «закрутили вуса до самого черта», а бабы озорней стали блестеть очами.
«Ось дывись на него, — искренне удивлялись казаки, — тэж стуло, а ось куда повернуло».
Безутешный редко выступал с заранее написанными речами, и все же всякое его слово было заранее продумано. Если он хвалил, так не просто за красивые глаза, а если бранил, то ни у кого не возникало обиды или тайного недовольства. На собраниях требовал критики, не сбивал репликами, не грубил, щадил человеческое достоинство.
Люди горевали по своему веселому, неутомимому секретарю, когда он понадобился партии на другом участке. Провожали Безутешного гуртом до Прощальной балки. На гребне, где были затеяны посадки катальпы и гледичии, простились с ним как с братом и другом. И вспоминали позже только добром.
Безутешного сменил товарищ Кислов, прибывший из табачно-лесного района Закубанья. Пренебрежение этого высокого и скелетисто-худощавого человека к собственному быту сразу же насторожило домовитых казаков, любивших окунуться в ядреное земное бытие. О Кислове пошли самые противоречивые толки. Одни, чаще всего интеллигенты, хвалили секретаря; другие недоуменно пожимали плечами, сравнивая его с Безутешным; третьи, сторонясь его и толком в нем не разобравшись, пустили слух: «Сухарь, зуб сломаешь; говори — не поймет, а поймет — забодает». Черт его знает, откуда берутся такие слухи? Кто их сочиняет?
Станица начала терять внешнюю нарядность. Появились рецидивисты — бурьяны, куриная слепота, лебеда, бешенюка. Янтарное зерно стало заурядным хлебозаготовительным продуктом такой-то кондиции, как положено по равнодушному элеваторному прибору Пурке. В читальнях, клубах наряду с афишами, анонсирующими новые фильмы, закрасовались плакаты — розовые свиньи и кукуруза. Что ж, это неплохо, прямой доход. А вот каков ты сам, товарищ Кислов, человек в коричневом костюме?
Знали: у Кислова три дочери-студентки, им приходится помогать, отказывая себе в самом насущном.
Когда один из работников коммунхоза, опытный райисполкомовский делец, задумал отремонтировать квартиру секретаря, тот тихо спросил:
— А как у вас с ремонтом жилфонда?
— Прорыв, — откровенно ответил делец, набивший руку на беспринципном угодничестве. — Но для вас и материалы отыщем, и дырочку пробуравим в смете.
— В таком случае не обременяйте себя, — сказал Кислов. — Никогда еще я не ходил с буравчиком под мышкой.
— Что вы? Сделаем под лачок, вы даже знать ничего не будете!