Маяк и звезды

Тор Анника

Теперь, когда в канистре было уже не так много керосина, она стала легче. Осторожно вылив остатки в емкость под лампой, Бленда закрутила обе крышки.

— Что дальше?

Эрик, стоявший на безопасном расстоянии, медленно приблизился.

— Прежде чем зажигать, надо при помощи насоса поднять давление в резервуаре, — сказал он.

Пока Бленда качала, она все время чувствовала запах керосина, исходящий от ее одежды. Пламя спички могло превратить ее саму в живой факел. Она попросила Эрика зажечь фитиль. Бленда видела, как дрожали его руки, когда он открывал коробок.

— Эрик, все будет хорошо. Зажигай.

Эрик чиркнул спичкой и поднес

ее к фитилю, подождал, пока он загорится, а потом плюнул на спичку, чтобы потушить ее. Когда пламя на фитиле выровнялось, Эрик вывернул его на полную мощность. Ярко-белый свет залил помещение и, как ореол, окружил худенькое тело Эрика.

Эрик отошел в сторону и посмотрел на Бленду.

— Бленда, мы зажгли маяк! — сказал он, улыбаясь во весь рот.

Она не думала, что маячная лампа такая яркая вблизи. Хотя Эрик много раз говорил ей об этом, она не могла себе это представить. Все равно что безоблачным днем посмотреть прямо на солнце. Она прикрыла глаза рукой.

Эрик отпустил стопор, державший гирю, и шестеренки закрутились. Когда зеркало и линза на металлической платформе начали вращаться и свет маяка озарил горизонт, только тогда, увидев, как все крутится, горит и переливается, Бленда поняла восторг Эрика.

— Вот это да, — сказала она. — Ничего красивее я в жизни не видела.

Они немного постояли, любуясь своей работой. В одно мгновение они щурились от яркого света, а через секунду оказывались в кромешной темноте. За окном бушевала непогода, но луч маяка уверенно пробивался сквозь мглу. Бленда следила взглядом за узкой полоской света. Вдруг она что-то увидела и схватила брата за руку.

— Эрик, там парусное судно. Посмотри, когда луч дойдет туда в следующий раз.

Далеко в море парусник боролся со штормом.

* * *

Оттого, что Эрик целыми днями таскал свою тетрадку в заднем кармане брюк, посередине на ней, в месте сгиба, образовалась черная полоса. Эрик, как мог, разгладил тетрадь и открыл на новой странице. Он хотел, пока не забыл, записать, как зажигают маяк, шаг за шагом. Вот только карандаша нет. Огрызок, который он носил в кармане вместе с тетрадкой, куда-то пропал.

Эрик огляделся. Дверь в гостиную была открыта. В свете, падавшем из кухни, поблескивал письменный стол дяди Карла. Вот где уж точно полно карандашей, вот где удобно сидеть и писать.

В любой другой день ему бы и в голову такое не пришло, но сегодня вечером все было иначе. Словно правил и запретов больше не существовало, словно вдруг стало возможным все то, о чем он раньше и мечтать не смел.

Он уселся поудобней и выдвинул правый ящик. Тут хранился вахтенный журнал, два заточенных карандаша и перьевая авторучка с черными чернилами. Чернила куда лучше грифельного карандаша, особенно в такой день. Но интересно, что пишет дядя Карл в своем журнале? Любопытство возобладало, Эрик отодвинул свою тетрадь в сторону и достал из ящика большой черный журнал.

На первой странице было написано: «Маяк „Лилла Эйдершер“». Потом страница за страницей шли разные сведения о маяке: в котором часу его зажгли и погасили, когда лоцманский катер доставил керосин, когда маяк покрасили и когда отремонтировали. А также о погоде: солнце, осадки, сила ветра и волнение моря. Все было записано в аккуратных графах мелким изящным почерком.

Эрик пролистал журнал до самой последней, вчерашней записи. Но строка на 29 сентября была пуста, написать о сегодняшних событиях было некому. Эрик решил,

что это его долг. Это входило в обязанности смотрителя маяка, а сегодня единственными смотрителями были они с Блендой.

Он открутил колпачок авторучки и, прежде чем приступить к работе, с восхищением подержал ее в руках. В школе они писали обыкновенной перьевой ручкой, такой, которую надо было макать в чернила, но в этой ручке чернила сами поступали изнутри и перо было тоньше, чем у школьной.

Эрик поднес ручку к бумаге и своим самым аккуратным почерком записал, во сколько они зажгли маяк. Похоже, важно было отметить точный час с минутами, поэтому он поставил то же время, что и в предыдущие дни, только прибавил пять минут. Ведь примерно столько заняло происшествие с керосином, — решил он. Потом было самое сложное: сила ветра и высота волн. Эрик полистал журнал, посмотреть, что маячник обычно указывал в этих графах, но не понял, что точно означают определения «слабый ветер», «свежий ветер», «крепкий ветер» и «шторм». Поэтому он написал то, что, на его взгляд, больше всего соответствовало сегодняшней погоде: ветер — «слишком сильный, чтобы пускать воздушного змея», а волны — «выше, чем уборная во дворе».

Крайне довольный собой, он оставил журнал открытым, чтобы чернила подсохли, взял карандаш и вернулся в кухню, чтобы сделать запись в своей собственной тетради.

* * *

Каждую ночь с тех пор, как они приехали на остров, Бленда видела из своего чердачного окошка, как луч маяка освещает скалы. Но сегодня все выглядело по-другому. Сегодня они сами зажгли маяк. Сегодня они сами сделали все для того, чтобы помочь кораблям, плывущим в море. Только что Бленда снова выходила на улицу, в шторм, и поднималась на маяк завести гирю, чтобы линза и зеркало не переставали вращаться. Она испытывала чувство гордости, сидя на кровати с тетрадкой на коленях и наблюдая затем, как мигает маяк.

Писать сегодня было так легко — это напоминало беседу между людьми, которым есть что сказать друг другу. Хотя рядом никого не было, Бленде казалось, будто ей кто-то отвечает, будто сквозь шторм с ней говорит чей-то голос. Она так внимательно вслушивалась в него, что не услышала шагов Эрика. Только когда он распахнул дверь и остановился на пороге чердачной комнаты, Бленда подняла голову и выпустила карандаш.

— Эрик, что случилось?

— Я не могу уснуть.

— Тебе страшно?

Бленда отложила тетрадь с неоконченным письмом. Голос, говоривший с ней, утих, теперь она слышала только порывы ветра.

— Немного.

— Хочешь, спи со мной.

— Ты серьезно?

— Конечно.

Бленда убрала тетрадь и карандаш с постели и сходила вниз за подушкой для Эрика. Она положила ее в изножье узкой кровати, чтобы лечь с ним валетом, и легла сама.

— Какие у тебя ледяные ноги, — сказала она.

— У тебя тоже.

— Теперь сможешь уснуть?

— Наверное.

Но никто из них не уснул, оба лежали с открытыми глазами, слушая, как порывы ветра терзают крышу и стены дома. Эрик никогда не слышал ничего подобного. Конечно, осенние шторма случались и в Гётеборге, но в Хаге ветер никогда не выл так сильно. Наверное, это потому, что там слишком много домов. Иногда в парке Хага ветер ломал большие ветки, а как-то раз одна такая ветка даже упала на мальчика и сильно покалечила его. Но здесь казалось, что ветер хочет разрушить целый дом, оставив только щепки и разбитую черепицу.