Майор из Варшавы

Дмитриев Николай Николаевич

— Ти не казав… — пожал плечами Меланюк. — Треба то и едем…

— Слухай сюда, Петро. — Пилюк важно надулся. — Ты знаєш, як ми до нимцив ставимось. А ти, до кого ми идемо, взагали проты них. И тоби я скажу видверто, ты им потрибный, щоб того поляка найти…

— Так… — Петро зло сплюнул на дорогу и начал ругаться: — И шо це ты им наговорив про мене, га? Що я зараз можу? Де я вам того клятого мазура шукаты буду? И ще цабе, проты нимакив воны! А може ты мене до якихось совітів-комуністів везешь? Ни, з мене досыть, я тоби стильки казав, а ты мене усе у мишку тримаєшь! Да раз так, то пишло воно усе разом пид три чорты,

я краще десь в лиси буду!..

Петро так вошел в роль, что в самом деле привстал, забрасывая ноги наружу, словно и впрямь собираясь выскочить на дорогу.

— Т-р-р, а ну стий, холера! — Пилюк натянул вожжи и потащил Петра обратно в бестарку. — Да куда ты? Яки там комуняки? То наши, украиньци! Те, що за неньку-Украину, поняв? А поляка воны и сами знайдуть, вид тебе тильки допомога треба! Ты верь мени, сам забачиш, яки достойники на нас чекають…

— Ну, якщо так… — Петро подобрал ноги на солому.

— Тильки так!

Пилюк вздохнул с облегчением, тряхнул вожжами, и колеса бестарки вновь запрыгали по корневищам лесной колеи…

«Достойники» ждали их на глухом хуторе. У крыльца стояла военная фура, к задку которой были привязаны верховые лошади, и казалось, кругом никого, но из-за покосившейся клуни вышел мордатый парень с карабином «на руку», и узнав Пилюка, перехватил вожжи.

— Проходьте до хаты, друже Змий чекає на вас…

В доме, на чистой половине, Петро увидал двоих: очкастого старичка, бочком сидевшего на лавке, а рядом с ним другого — рослого, туго перетянутого офицерскими ремнями.

— Друже Змий! — Пилюк шагнул к столу. — Мы прибулы…

— Бачу… — Змей пошевелил плечами и уперся немигающим взглядом в Меланюка. — Ну, розкажи нам, голубе, як в тебе з-пид носа английського резидента вытяглы?

Внезапная злость накатила на Петра, и он, без приглашения усевшись на табурет, дерзко ответил:

— А ты що за цабе таке, щоб мене запытуваты?

— Ты б, краще, видповидав… — в голосе Змея прозвучала угроза.

— А ты мене не лякай… — от злости у Петра дернулось веко. — Кажить, хто вы, а то як тыцьну гранату, и шлях бы вас трафив!..

— Э ни, друзи, вы щось зовсим не туды повертаетє… — сидевший спиной к свету старичок проворно вскочил, и Петро только теперь признал в нем пана Голимбиевского. — Друже Меланюк має рацію, и не треба так починаты розмову, тим паче що друже Кобза нам все розповив.

Хотя интонации у говорившего были самые мягкие, Петро сразу понял, что старичок гораздо важнее затянутого в ремни Змия и, глядя на Голимбиевского, проникновенно, с каким-то надрывом, сказал:

— Нам тлумачили про красу и щастя по всей Украине, а воно ось як повертається. Звисно, я нимцями навченый, але оскильки друже Кобза розповив вам про мене…

— Так, розповив, — Голимбиевский кивнул. — И то добре, що ты нимецький вышкил проходив. Мы, украиньци-демократы, кличемо до себе саме таких з розкрытыми обиймами…

— Щось несхоже… — Петро усмехнулся и, выждав паузу, сказал: — Ну нехай так… Тильки в мене е запитання… А з червоными вы тоди як?

— Били и бити будемо! — не выдержал Змий.

— Ты б, друже Змий, помовчав… — Голимибиевский недовольно сморщился. — Друже Меланюк вирно запытує… Так, мы визьмемо до себе коммунистив-украинцив. Бильше того, якщо мы их не знайдемо, то все одно скажемо що воны е… И хай вони беруть своих сбильшовизованых

гречкосеев та ведуть их на нимецьки кулеметы. И шум буде, и их не буде, а потим мы ихним дитям надамо пенси, и воны будуть вже наши, и от-то й буде справжня политика, а не те блюзнірство, яке було доси…

— Друже Лукаш… — вмешался Змей. — Вы ранише не те казалы…

— Ну то й що? — Голимбиевский фыркнул. — Раньше нимци верх брали, а тепер?.. Чи у вас е бажання загинуты разом з нимаками?

Про Лукаша Петро уже слышал от Усенко и, мгновенно сориентировавшись, вскочил на ноги.

— Друже Лукаш, я чув про вас!.. — Петро на немецкий манер прищелкнул каблуками. — Пробачьте мени, але пояснить що до чого… И що, хиба це не можна и проты нимцив, но щоб без совитив?

— Сидай, сидай, хлопче… — почтительность Меланюка произвела на Голимбиевского самое лучшее впечатление. — Ты сам розумієшь, нимци наших сподивань не выправдали, однак видокремити декого з наших вид нимцив важкувато. А от якщо ми заявимо, що утворена украинська народно-демократична спилка, то воно як раз те що потрибно западным альянтам. А якщо в нас буде ще й комунистичне крыло, то и Москва мусить нас пидтриматы. Ми припыняемо антипольску боротьбу и сбираемо своє вийсько. И ось тоди, колы нимцив буде розбито, а Захид нам допоможє, в нас саме и буде можлывисть побудуваты незалежну Украину…

— Тобто… — севший было Петро опять приподнялся. — Той поляк, той резидент английський, потрибний вам щоб выйти на Лондон?

— Так… И, як я бачу, друже Кобза не перебильшыв здибностей пана Меланюка… За це циную. А зараз мусимо дещо обговориты…

Голимбиевский улыбнулся и, сделав широкий жест, пригласил всех к столу, на котором были уже разложены какие-то бумаги…

* * *

Пан Казимир закинул руку за голову и, упершись пальцами в стену, нажал. Ножки старого дивана, на котором лежал майор, плохо сидели в гнёздах, и достаточно было легкого толчка, чтобы мягкая развалина начинала уютно покачиваться…

Тихонько скрипнувшая дверь заставила майора открыть глаза и приподняться. Смущенно улыбаясь в комнату вошел одетый по-домашнему полковник Лечицкий и обеими руками замахал на попытавшегося застегнуть халат пана Казимира.

— Лежите! Ради бога лежите, пан майор! Вы же мой гость. — Хозяин прошел к окну, мельком глянул на озеро и повернулся к пану Казимиру. — Уж извините старика, позволил себе заглянуть. А вы спите, и улыбка у вас, как у ребенка…

— А я и был ребенком только что… — На лице пана Казимира возникло прежнее выражение. — Понимаете, сон мне снился… Будто я маленький, лет пяти, бегу по пляжу, рядом море, а впереди корабль на песке. Я бегу к нему, кричу: «Папочка, сюда!..» — и поворачиваюсь. А сзади меня идут папенька с маменькой и так мне улыбаются…

— Прекрасный сон! — Лечицкий отошел от окна и уселся в кресло, стоявшее рядом с диваном. — А позвольте вас спросить, пан майор, ваши родители, кто?

— Кто?.. — губы пана Казимира жестко поджались. — Отец — русский генерал, мать — польская графиня, а я их внебрачный сын… Думаю, господин полковник, что дальше вам объяснять ничего не надо…

— Понимаю… — Лечицкий сочувственно вздохнул. — Для нашей с вами России ситуация сложная. Но теперь-то обид на родителей, надеюсь, нет?

— Ясное дело, нет… А вот сложность одна до сих пор мучит…