Меч ангелов
Шрифт:
Он посмотрел в сторону застеклённого шкафчика, где красовались хрустальные бокалы и бутылка вина и вздохнул, отводя взгляд.
– Ты знаешь, что молоко и правда помогает? – спросил он. – От моей чёртовой язвы. Ты был прав, сынок. – Задумался на мгновение. – Ты знаешь о деле Фолкена? – заговорил он вскоре.
– Нет, Ваше Преосвященство, – ответил я, обрадованный тем, что епископ так хорошо запомнил мой столь простой и столь эффективный рецепт. – Инквизиторы не занимались расследованием, которое вёл мастер Фолкен под наблюдением отца каноника.
– Это я знаю лучше тебя, - буркнул епископ.
– Я сам доверил это тем, что там.
– Он махнул рукой в сторону двери, подразумевая ожидающего за дверью каноника.
–
Он встал, снова тяжело вздохнул, и подошёл к одному из секретеров. Вытащил тоненький свиток бумаги и бросил его на стол.
– Запись расследования, ведущегося против двух еретиков, – сказал он. – Оба родом с юга, из монастыря Бедных Братьев, что в Пеллерине. Это странное дело, Мордимер. – Он барабанил пальцами по столешнице, а его взгляд блуждал где-то над моей головой. – Внимательно изучи показания и доложи мне завтра, что ты обо всём этом думаешь.
Его взгляд вернулся ко мне.
– Есть вопросы?
– Мастер Фолкен пригоден для допроса?
– Нет, – коротко ответил епископ. – К сожалению, нет.
Ну что ж, это многое объясняет. Вопрос только в том, был ли мастер Фолкен неумело допрошен (что было бы еще одним скандалом), умер с перепоя, или, устрашившись призрака процесса, совершил грех самоубийства. Я решил спросить об этом епископа, хотя задавался вопросом, захочет ли он мне ответить. Но, тем не менее!
– Мордимер. – Епископ нервно постучал ногтями по столешнице. – Фолкен лежит в госпитале, и его состояние... кхм, кхм, тяжёлое...
– Почему его допрашивали таким образом? – спросил я, стараясь не показывать ни эмоций, ни того, что я думаю о подобном отсутствии профессионализма.
– Загвоздка в том, что его не допрашивали, – пояснил Герсард мрачным тоном. – Просто впал в летаргию, с которой врачи не могут ничего поделать. Лежит и не шевелится. Как бревно. Как мертвый.
Ну, ну, подумал я, неужели мои благородные коллеги инквизиторы сыпанули слишком много трав в кувшин Фолкена?
– Ну ладно. – Его Преосвященство махнул рукой. – Иди, Мордимер. А, парень, как у тебя дела с финансами?
Я грустно улыбнулся в ответ, хотя сам вопрос свидетельствовал о благосклонности епископа. Что с ним вообще случилось? Откуда этот день доброты для вашего покорного слуги?
– Как я и думал, – сказал епископ ворчливо. – Почему вы, молодые, не умеете ценить материальные блага, а? Остепенись, Мордимер. Возьми себе в жёны какую-нибудь хорошую девушку, поселись в собственном доме... Ибо что это за житьё по тавернам, мальчик? Что за шашни со шлюхами?
Ну вот, пожалуйста. Его Преосвященство епископ Хез-Хезрона интересовался жизнью бедного инквизитора. Играйте, трубы ангельские! Правда, Тамила, которую епископ любезно окрестил шлюхой, была на самом деле владелицей дорогого и популярного дома свиданий, но сведения Герсард имел достаточно точные, ибо на самом деле соединяли меня и эту даму тесные связи природы не только духовной. Можно, однако, сказать, что много часов мы предавались благочестивым занятиям, так как Тамила могла посвятить много мастерства и времени тому, кого называла „моим великим, прекрасным богом”. Не скажу, что это было неприятно греховному тщеславию бедного Мордимера.
– Эх.
– Епископ взял кусок пергамента, нацарапал что-то на нём, поставил размашистую подпись и посыпал чернила песком.
– Иди к казначею, только не спусти сразу всё, и чтобы я не слышал, что ты постоянно развлекаешься по борделям. А потом жалуются, что вы, инквизиторы, ничего не делаете, только пьёте да трахаетесь.
Я мог догадаться, откуда взялись эти полные ядовитой лжи сообщения, и подумал, что в благодарность пущу по городу историю о моей беседе с каноником. В Хезе слухи разносятся быстро, так что священник, конечно, услышит ее неоднократно и в приукрашенном виде.
– Ну. – Он подал мне пергамент. – С Богом. Кстати, Мордимер. – Он лучезарно улыбнулся. – Слишком уж ты несдержан на язык. Твоё счастье, мальчик мой, что я люблю тебя, как родного сына, которого я никогда не мог иметь из-за несения службы Божией...
Я низко поклонился и взял подмышку протоколы допросов. Последние слова епископа немного меня охладили, ибо его доброта могла быть столь же опасна, что и немилость. А может быть, даже опаснее.
– Приходи, когда будешь готов, – добавил он, когда я уже стоял у двери. – И расскажи, что ты обо всём этом думаешь. Ага, а тому, за дверью, передай, чтобы ждал, пока я его не позову.
– Конечно, Ваше Преосвященство.
За дверями каноник сидел на лавке и кипел от злости.
– Отец каноник, – сказал я мягко. – Его Преосвященство просит…
Каноник вскочил с места.
– …чтобы вы не двигали отсюда свою задницу, пока он не соблаговолит вас вызвать, – закончил я громко, и услышал еще один смешок писца.
Я вышел на лестницу, весьма довольный собой, и развернул пергамент. Епископ нацарапал несколько очень неразборчивых предложений, но зато хорошо была видна сумма, которую должен был выплатить казначей. И это было триста крон. Боже мой, триста крон! Его Преосвященство, вероятно, нездоров. Были времена, когда сумма в три сотни крон не произвела бы на меня впечатления, но в тот момент была словно избавление. Так уж оно есть, что в часы похмелья вы рады даже кислому вину, которое в моменты успеха трактирщику пришлось бы насильно лить в горло. К тому же, триста крон во все времена триста крон. На эту сумму в Хезе можно было прожить полгода (а скромно даже год), что означало, что ваш покорный слуга, по крайней мере, в течение следующего месяца будет иметь что есть и что пить, а может быть, даже погасит наиболее срочные долги. Щедрость епископа была действительно удивительна, и я надеялся, что это мои многодневные ожидания в канцелярии смягчили чёрствое сердце Его Преосвященства.
Я добрался до гостиницы, в которой арендовал комнату, стараясь избегать толпы. На самом деле, я не должен был бояться воров, но бережёного Бог бережёт. В конце концов, я мог нарваться на талант с золотыми пальцами, а потеря трёх сотен крон была бы для меня очень болезненна.
Корфис грелся на скамейке у гостиницы, подставляя лицо солнечным лучам.
– Работа кипит, – сказал я в качестве приветствия.
Он медленно открыл глаза.
– Мордимер. – Улыбнулся он. – Рано ты сегодня.
– Ну да, - согласился я.
– Напомни: сколько я тебе должен?
Он раскрыл глаза ещё шире.
–Только не говори, что у тебя есть деньги! – почти крикнул он.
– Знаешь, Корфис, не все в Хезе должны об этом знать. – Я покачал головой. – Пойдём в мою комнату.
Мы поднялись по скрипящей лестнице. Номер, который я снимал, находился в конце коридора, к нему вели четыре крутые ступени. Двери были закрыты на надёжный замок, но по опыту я знал, что умелый взломщик очень быстро с ним справится. Так что в комнате находилось мало ценных вещей. Честно говоря, в ней вообще не было ценных предметов. Может быть, за исключением официального инквизиторского костюма: чёрного кафтана с вышитым серебром сломанным крестом, чёрного плаща и столь же чёрной шляпы с широкими полями. Но не думаю, чтобы нашелся смельчак, который украл бы мой мундир. В конце концов, за попытку выдать себя за инквизитора грозили наказания настолько суровые, что у любого наглеца могли вызвать дрожь в ногах. Кроме того, на полу громоздились книги, которые я получил в подарок от уважаемого мастера-печатника Мактоберта, а одна куча даже заменяла сломанную ножку от кресла. Кроме этого была только кровать, столик, стул, масляная лампа, сундук с одеждой на смену – вот и всё имущество бедного Мордимера. Я сел на стул, а Корфис уселся на кровати, которая опасно затрещала под его тяжестью.