Меч для Кащея, или Три дороги к Поклон-горе
Шрифт:
– Емеля здесь живет?
– с порога спросил Муромец.
Толстяк, не торопясь, сел на печи, свесил ноги и внимательно оглядел богатыря. Закончив осмотр, мужик хмуро сказал: - Ну я Емеля. Чего тебе?
– Поговорить надо.
– Ты один?-зевая, спросил Емеля.
– Нет, со товарищами,- неизвестно зачем соврал Муромец.
– Вот между собой и поговорите,- заключил Емеля и принялся снова укладываться на печи.
– Ты бы встал, Емелюшка,- ласково посоветовал Муромец.- Не ровен час, придется тебе ночевать на печи, да под открытым
– Это ты мне?
– хозяина до того потрясло сказанное, что он снова сел на печи.- Это ты мне?
– Тебе, тебе,- терпеливо сказал Илья Иванович.
Полное лицо Емели от негодования стало красным, щеки затряслись и Муромец затревожился,.чтобы хозяина удар не хватил.
– Шел бы ты по добру по здорову,- неприязненно молвил Емеля.- Хочется ведь здоровым уйти? Здоровьишко-то бережешь?
– А чего мне его беречь?
– искренне удивился Муромец.У меня служба такая - не щадить живота своего.
Емеля поскользил по избе подозрительно добрым взглядом, остановил взгляд на прислоненной к стене жерди.
– Что ж,- покладисто согласился он.- Не хочешь добром и не надо.
Он что-то пошептал в кулак и неожиданно громко крикнул:
– А ну, дубинка, обломай ему бока!
В избе засверкали искры, жердь пошевелилась, нерешительно склонилась в сторону Муромца, покачалась и. бессильно упала в угол.
Рядом с упавшей жердью показалсь огромная замшелая щука.
Рыбина укоризненно поворотила острое рыло к Емеле и промолвила, широко разевая белую зубастую пасть:
– Окстись, Емелюшка! Годы мои не те, на богатырей с жердями бросаться. Пожалей старуху, ведь верой и правдой тебе двад, цать лет отслужила!
– Устала, матушка?
– участливо спросил Муромец.
Щука поворотила рыло к богатырю.
– Вконец ирод измучал. Как словил меня в проруби, так и кончилась спокойная моя жизнь. То воды ему натаскай, то дров наруби, то сани за тридцать верст свези!
– Щука выразительно вздохнула.- Дом построй, добра наноси, гвоздь последний и то мне забивать! Обленился, батюшка, до крайности. Да ты сам на него погляди! Где стать молодецкая? Жиром заплыл, живот ровно мошна у карася. По хозяйству палец о палец не ударит, все я отдуваюсь. И не поймет ирод, что мне на воздухе вредно! Марьюшка, жена его, что царских кровей, и та не выдержала. Лучше, говорит, за тридевять земель одной жить, чем в родимом царстве с ленивым боровом.
Емеля пытался что-то возразить, потом махнул рукой и снова залег на печи.
– Балуешь ты его!
– укорил щуку Илья.
– Так ведь слово нами дано,-оправдывалась щука.
– Нами дано, да не нам назад забирать. По волшебному укладу данное слово положено честно сполнять!
– Отдыхай, матушка, - ласково разрешил богатырь.- У нас с Емелей разговор один намечается. Ты, Емеля, как - поговорить желаешь или сначала силой помериться думаешь?
Емеля хмуро сплюнул и полез с печи, колыхая ожирелой статью.
– Чего там силой меряться,- встал он перед богатырем.
–
– Дорога к Поклон-горе тебе не знакома?
– Не знакома,- буркнул Емеля и глянул на щуку.- Может она знает?
Щука удобно расположилась в ушате с водой, окунула в студеную воду рыло и снова высунулась:
– Сведу я тебя, батюшка, с хорошим человеком. Слыхал про Симеона и его Летучий Корабль?
– Слыхал,- отозвался Илья.- Да думал, что сказки это.
– Самое что ни на есть самоделишная быль,- уверила щука.- Симеон-то сейчас по ту сторону обретается. Корабль свой летучий чинит. А уж грамотнее и более знающего, чем он, я и не ведаю.
Муромец оглядел избу. Емеля уже снова забрался на печь и трудно засыпал, подперев отвисшую щеку полной рукой.
Богатырь оглянулся на щуку.
– Что ж,-- сказал он.- Веди меня к Симеону.
11. АЛЕША ПОПОВИЧ
Солнце уже скрылось за горизонтом.
На проезжем тракте за темным полем скрипели запоздалые возы.
Цыган Болош вышел из шатра, глянул из-под руки на яркую звезду у горизонта и шагнул к костру, у которого Алеша Попович на разостланной худой овчине перебирал узелки с пожитками. Попович, нанимась в услужение к цыгану, переоделся, спрятал доспехи в дорожные сумы и был сейчас похож на простого селянина.
Под видом батрака нанялся он к цыгану, уговорившись получить от того коня за недельную службу.
– Закипела вода в котле?
– спросил Болош.
– Закипает.
– Хорошо,- кратко молвил цыган.- Жди.
Попович проводил цыгана взглядом. Непонятен был ему Болош. Заставил посреди степи в котле пустую воду греть, а зачем? Говорят, цыгане в волшбе сильны, с чертом знаются. В детстве у Алеши зубы болели. Позвали к нему старую цыганку. Лицо у нее было маленьким, сморщенным, а на нем угольями глаза горят. Зашептала, забормотала цыганка заклятия, плюнула в сторону, а у Поповича боль сняло как рукой.
Может и Болош волшебные средства знает?
Очнулся Алеша от раздумий, а цыган уже снова у костра черной тенью стоит, на Поповича внимательно смотрит, точно мысли его прочитал.
Разложил Болош на платке пучки разных трав, что в степи им собраны были. Встал с колен, отряхнул приставшие былинки, заложил пальцы в рот и оглушил степь пронзительным свистом.
Сел у костра и снова травы перебирает узловатыми пальцами.
– Свистел-то зачем?
– Придет время, узнаешь.
А над землей уже месяц повис и черное небо звездами высветилось. Пролился через бездну неба от горизонта к горизонту молочный и извилистый Чумацкий тракт.
Попович прислушался. Показалось ему, что на., степью шорох стоит, словно ветер сухую траву колышит. Нет, тишина... Почудилось, верно.
Огляделся Попович и сердце от страха сжалось, холодок по спине пробежал: прямо к костру со всей степи ползучие гады собираются. Подползет гад к костру, совьется кольцом и глядит на огонь немигающими глазами.