Меч Королей
Шрифт:
Он уставился на клинок.
— Ну? — подсказал я.
— Сытый раб — здоровый раб, — выдавил Гуннальд, глаза были прикованы к высыхающим на клинке потекам крови.
— Так ты относишься к ним хорошо?
— Да, господин.
— И эту девушку насильно заставляли лечь в твою постель?
— Нет, господин, — и снова его шёпот был едва слышен.
Я встал.
— Ты подумаешь, что я странный человек, Гуннальд, — сказал я, — потому что мне не нравится видеть избитых и изнасилованных женщин. Думаешь, это странно? — Он взглянул на меня и снова потупился. — Хальфдан
— Да, господин, — прошептал он.
— Расскажи мне о нём.
— Рассказать, господин?
— Расскажи о нём! — подбодрил его я.
Каким-то образом ему снова удалось поднять взгляд.
— У него был двор на другой стороне моста, господин, он вёл дела с моим отцом.
— Он умер, да?
— Хальфдан, господин?
— Да.
— Он умер, господин. Его убили.
— Убили! — удивленно воскликнул я. — И кто же его убил?
— Неизвестно, господин.
Я снова присел на корточки.
— Это был я, Гуннальд, — прошептал я. — Я его убил.
В ответ я услышал только хныканье. На лестнице послышались шаги, я обернулся и увидел отца Оду, Виддара Лейфсона и Бенедетту, входящих на чердак. Капюшон Бенедетты скрывал её лицо. Хныканье заставило меня снова повернуться к Гуннальду, который весь затрясся. И не от холода.
— Ты, господин?
— Я. Я убил Хальфдана. — ответил я. — И он тоже был жирным.
То убийство произошло много лет назад в доме у реки, почти таком же, как у Гуннальда. Хальфдан думал, что я собираюсь купить рабов, и встретил меня с подчеркнутой учтивостью. Я всё еще помню его лысую голову, длинную бороду до пояса, фальшивую улыбку и огромное брюхо. В тот день со мной был Финан, и мы оба думали о тех месяцах, которые вместе провели в рабстве, прикованные к лавке корабля работорговцев, поротые в ледяных морях и выжившие только благодаря жажде мести. Мы видели, как гибли запоротые до смерти наши товарищи, слышали рыдания женщин и видели кричащих детей, которых тащат в дом нашего хозяина.
Хальфдан не нес ответственности за все наши страдания, но все равно заплатил за них. Финан подрезал ему сухожилия, а я перерезал глотку, и случилось это в тот день, когда мы освободили Мехрасу, темнокожую девушку из земель, лежащих за Средиземным морем. Она вышла замуж за отца Кутберта и теперь живет в Беббанбурге. Wyrd bid ful ~araed.
— Хальфдан, — продолжал я, сидя рядом с трясущимся Гуннальдом, — любил насиловать своих рабынь. Ты своих насиловал?
Гуннальд, хоть и до смерти напуганный, сохранил достаточности хитрости, чтобы понять — мне почему-то не нравятся работорговцы, насилующие свою собственность.
— Нет, господин, — соврал он.
— Не слышу. — Я снова поднялся на ноги и заодно подобрал брошенный Гуннальдом меч.
— Нет, господин!
— И с рабами, значит, ты хорошо обращаешься?
— Да, господин. Хорошо, господин! — Теперь в его голосе звучало отчаяние.
— Я рад это слышать, — я бросил меч Гуннальда Финану, потом извлёк из ножен Осиное жало и протянул рукоять Бенедетте. — Вот, с этим ты управишься легче.
— Благодарю, —
Отец Ода начал говорить что-то, но посмотрел мне в лицо и раздумал.
— И напоследок, — сказал я, оборачиваясь к стоящему на коленях Гуннальду, и через голову стащил с него разорванную кольчугу, на нём осталась только рубаха из тонкой шерсти.
Когда на лице не оказалось кольчуги, и Гуннальд снова смог видеть, он ахнул — Бенедетта сбросила капюшон. Он что-то забормотал, потом увидел ненависть в её лице, клинок в руках, и бормотание перешло в стон.
— Ну, думаю, вы знакомы, — заметил я.
Губы Гуннальда ещё шевелились или дрожали, но теперь уже беззвучно. Бенедетта повернула в руке клинок, чтобы свет из маленького окошка блеснул на стали.
— Нет, господин! — сумел выговорить Гуннальд, отползая назад.
Я пнул его, и он замер, потом опять застонал и обмочился.
— Porco! Свинья! — Бенедетта плюнула в него.
— Отец Ода, идём вниз, — сказал я. — Видарр, ты остаёшься здесь.
— Конечно, господин.
— Не вмешивайся. Просто смотри, чтобы это был честный бой.
— Честный бой, господин? — изумился Видарр.
— У него член, у неё меч. По-моему, честно, — я улыбнулся Бенедетте. — Можешь не торопиться. Мы подождём. Идём, Финан! Ты, девочка! — Я перевёл взгляд на постель. — Оделась? — Она кивнула. — Тогда пошли!
На стойке перил висел на гвозде свёрнутый кнут из плетёной кожи. Я взял его в руки и увидел на кончике запекшуюся кровь. Я бросил кнут Видарру и пошёл вниз.
А Бенедетту, Видарра и Гуннальда оставил на чердаке.
И Гуннальд завопил прежде, чем я дошёл до среднего этажа.
— Церковь не одобряет рабовладение, господин, — сказал мне отец Ода, когда мы спустились вниз.
— Однако я знал церковников, которые владели рабами, — ответил я.
— Это неподобающе, но Священное Писание не воспрещает.
— Ты о чём, отче?
Он содрогнулся от очередного крика, который звучал ужаснее всех, что мы слышали, пока спускались по лестнице.
— А молодец девчонка, — пробормотал Финан.
— Месть должна исходить от Бога, — пояснил Ода, — и только от Бога.
— Твоего бога, — резко ответил я.
Он опять содрогнулся.
— Апостол Павел в послании к римлянам говорит, что мы должны оставить возмездие Господу.
— Твой господь не спешил мстить за Бенедетту, — сказал я.
— А жирный ублюдок этого заслуживает, отче, — вставил Финан.
— В этом я не сомневаюсь. Но подстрекая её на это, — теперь он посмотрел на меня, — вы подталкивали её совершить смертный грех.
— Тогда ты можешь отпустить ей грехи, отче, — оборвал его я.
— Она слабая женщина, — продолжал Ода, — и я не стал бы обременять её слабость грехом, который разлучает её с благодатью Христовой.
— Она сильнее, чем ты думаешь, — возразил я.
— Она женщина! — не согласился он. — А женщины — слабые создания. Это моя вина. — Он встревоженно умолк. — Мне следовало остановить её. Если тот человек заслуживал смерти, он должен был принять смерть не от её руки, а от твоей.