Меч Вайу

Гладкий Виталий Дмитриевич

– Эге-е-й! – прокричал Тихон, размахивая куском пурпурной ткани: это был условный знак; его дал ему Герогейтон, предвидя такой случай; на ткани были вышиты золотой нитью изображение Девы и личная тамга Окита.

Биремы сблизились, стали борт о борт. Закованные в железо воины-ольвиополиты подняли щиты, ощетинились копьями.

– Кто такие? – хриплым скрипучим голосом спросил тавр, одетый в кожаные доспехи и с мечом в ножнах, богато украшенных золотом.

– Мне нужен басилевс Окит, – спокойно ответил Тихон, показывая кусок пурпурной ткани тавру.

– Зачем?

– Это ты спросишь у него сам, – Тихона стали раздражать грубые манеры предводителя тавров.

– Но-но, чужестранец! – тавр покривился от сдерживаемой

злобы. – Вождю племени напеев так не отвечают. Я не верю эллинам. Чем ты можешь доказать, что этот священный знак нашего великого и мудрого басилевса не попал к тебе случайно? Может, ты его украл у кого-то…

– Хватит! – оборвал предводителя тавров Тихон и ткнул ему едва не под нос руку с золотым перстнем – его передал ему через верных купцов Окит года два назад вместе с приглашением посетить Таврику.

Это был перстень-оберег самого басилевса тавров – тщательно гравированное изображение Девы с крохотными сапфирами вместо глаз.

– Прости меня и будь дорогим гостем, – склонившись в поясном поклоне, робко пробормотал предводитель тавров, не смея посмотреть в глаза Тихону: с нарушителями своих приказаний басилевс расправлялся нещадно.

Строптивый вождь мысленно проклинал себя за свою неуемную жажду наживы и глупость, потому что стоило обладателю священного оберега только намекнуть Окиту о непочтительном отношении к своей особе, и можно было не сомневаться, что в самое ближайшее время, отведав смертоносного удара дубинкой по голове от руки жреца в Священной Роще, неосторожный строптивец отправится к праматери Деве каяться в своих грехах…

Вождь напеев был сама любезность. Рассыпаясь в похвалах басилевсу Окиту и лебезя перед Тихоном, он, как побитая собака, почти бежал впереди переводчика царя Фарнака, показывая более удобную дорогу к поселению, расположившемуся в узком скалистом ущелье. Небольшие домики из грубо тесаного камня лепились на скалах, словно ласточкины гнезда. Тыльной стороной почти каждый домик с односкатной бревенчатой крышей, засыпанной землей, примыкал к скале; кое-где дымились очаги, и густой синий дым, лениво выползая из высоких дымоходных труб, обмазанных снаружи глиной, растекался среди низкорослого кустарника вдоль обрывов.

Ущелье постепенно расширялось, превращаясь в большую котловину; ее дно радовало глаз зеленью луговой травы. Узкая канава соединяла бухту и цепочку неглубоких прудов, отделенных друг от друга земляными насыпями. Их назначение Тихону стало понятно только тогда, когда он, приблизившись почти вплотную, увидел несколько конусообразных светло-серых куч: это были пруды-отстойники для добычи морской соли. Видимо, соль, которую у тавров охотно и в большом количестве покупали скифы, будины и гелоны, и служила основным источником доходов этого племени напеев (не считая, конечно, пиратского промысла). В дальнем конце котловины, у зарослей можжевельника и кизила, аккуратными прямоугольниками желтели дозревающие хлебные поля – пшеница и ячмень. Между ними возвышались на темно-бурых лоскутах голой земли кучи сухих стеблей гороха и чечевицы. Выше кустарников, у подножия гор, кудрявились дубовые рощи, за ними угадывались копьевидные вершины ясеней. Кое-где на склонах зеленели островки лип; шершавый вяз настойчиво наступал на заросли могучего бука, а те, не выдержав натиска, вскарабкались повыше, почти к горным вершинам. Небольшое стадо коз паслось на берегах прудов- отстойников – видимо, основная масса домашних животных была угнана в нагорья, на сезонный откорм, а эти были оставлены для текущих нужд.

Тихон не стал задерживаться в поселении – он торопился встретиться с басилевсом Окитом.

Сытно отобедав и получив надлежащую охрану и проводника, он в тот же день покинул вождя племени напеев, на всякий случай утешив его коротким прощальным тостом – в нем выразил ему свою признательность за оказанный прием и пообещал замолвить за него слово перед басилевсом.

Успокоенный

и обрадованный заверениями Тихона в добрых намерениях по отношению к его особе, вождь племени проводил переводчика к началу горной тропы и на прощание всучил ему священный оберег – крохотную резную фигурку Девы из белого мрамора.

Тайные горные тропы тавров оказались на поверку значительно труднее, чем предполагал Тихон. Не раз и не два, обливаясь холодным потом, переводчик царя Фарнака, отвыкший за годы службы при дворе от больших физических усилий, чудом удерживался на крохотном скальном выступе.

Только быстрые и выносливые воины-напеи, которые, едва не танцуя, небрежно и легко ступали по коварным скалам, да горные козлы могли пройти по этим тропам. Рискуя жизнью, напеи почти на плечах тащили через перевалы, пожалуй, впервые изведавшего страх Тихона: наказ вождя племени доставить гостя тавров невредимым к басилевсу Окиту был для них большой честью, ценившейся выше жизни. Несколько раз им на пути попадались сторожевые дозоры горных тавров из племени арихов. Молчаливые и суровые, одетые в козьи шкуры, они тут же кланялись Тихону и предлагали свои услуги, завидев перстень-оберег басилевса Окита. Однажды Тихону пришлось заночевать со своими спутниками в небольшом горном селении, где жилищами таврам служили сухие просторные пещеры. В честь высокого гостя тавры устроили пиршество и жертвоприношения богам гор и Деве, а после ужина, при свете костров, обнаженные до пояса воины селения под звуки рожков долго плясали ритуальные танцы.

Последний переход к столице басилевса тавров был уже значительно легче. Широкая тропа петляла, в основном, по пологим склонам гор, среди деревьев и кустарника. Только в одном месте Тихону снова пришлось туго – когда переходили по толстому бревну через глубокое ущелье.

О прибытии Тихона басилевс уже знал – сторожевая служба Окита была на высоте. Сам повелитель тавров вышел навстречу дорогому гостю и после недлинных приветственных речей пригласил переводчика на весьма скромное пиршество. Тихон в душе посмеивался, разгадав хитрые намерения басилевса представить себя едва не нищим по сравнению со скифами и двором царя Фарнака, чтобы разжалобить влиятельного соотечественника и с большей легкостью склонить его на свою сторону в предстоящих переговорах – как видно, умудренный службой на дипломатическом поприще переводчик не ошибся в предположениях.

Обмениваясь тостами, басилевс и Тихон внимательно приглядывались друг к другу, старательно маскируя свои чувства и намерения под видом беспечности и дружелюбия. Высокий, черноволосый, подвижный повелитель тавров раскатисто хохотал каждой удачной шутке приближенных и Тихона, не забывая при этом осушить очередной кубок вина вместе с гостем. Красное водянистое вино было явно не из лучших, как отметил про себя Тихон, видимо, ольвийского производства – дешевое и кислое, отдающее терпкой горечью. Здесь чувство меры изменило хитроумному басилевсу: уж кто- кто, а Тихон хорошо знал, что повелители тавров могли отказать себе в дорогих украшениях и одеждах, но только не в хорошем заморском вине, что и подтвердилось в поселении вождя племени напеев на берегу моря.

Откровенный разговор между басилевсом и Тихоном произошел только на четвертые сутки пребывания переводчика царя Фарнака в столице Окита. Все это время и тот, и другой не торопились раскрывать свои истинные намерения: басилевс с подкупающей искренностью восхищался успехами Тихона в дипломатии, ставивших его имя вровень с именами выдающихся государственных деятелей, эллинов по происхождению, и благодарил его за честь, оказанную ему посещением столицы племенного союза тавров, а переводчик до слез умилялся прекрасными видами горных вершин и ущелий родной стороны и с благоговением приносил жертвы богам тавров, сподобившим его своей милостью увидеть и проводить время с таким выдающимся властелином, как Окит…