Меченосцы
Шрифт:
Они сели у костра, к которому слуги принесли пищу и питье.
Однако урок, который Мацько дал немцам, не пропал даром: Вольфганг стал предлагать еду ему первому. Из разговора во время еды старый рыцарь узнал, каким образом попались они в западню. Вольфганг, брат Арнольда, вел немецкую пехоту в Готтесвердер против взбунтовавшихся жмудинов. Однако эта пехота, из отдаленной комтурии, не могла поспеть за конницей, Арнольду же не было надобности ждать ее, так как он знал, что по дороге встретит другие пешие отряды из городов и замков, лежащих ближе к литовской границе. Поэтому младший брат, Вольфганг,
Но хитрый Мацько, который в любом положении старался найти какой-нибудь выход, подумал, что хорошо бы склонить этих немцев на свою сторону. Поэтому, помолчав, он сказал:
— Все-таки тяжело попасть в плен, хоть я и благодарю Бога, что он отдал меня не в чьи-нибудь руки, а в ваши, потому что вы истинные рыцари, строго блюдущие законы чести.
В ответ на эти слова Вольфганг прищурил глаза и кивнул головой, правда Довольно надменно, но с видимым удовлетворением. А старый рыцарь продолжал:
— И язык наш вы знаете. Видно, дал вам Господь ум на все!
— Речь вашу я знаю, потому что в Члуховой народ говорит по-польски, а мы с братом уже семь лет служим у тамошнего комтура.
— А со временем займете и место его. Иначе быть не может!.. Но все-таки брат ваш не говорит по-нашему.
— Он понимает немного, но не говорит. Брат сильнее меня, хоть и я не калека, да зато голова у него хуже.
— Э, глупым и он мне не кажется, — сказал Мацько.
— Вольфганг, что он говорит? — снова спросил Арнольд.
— Хвалит тебя, — отвечал Вольфганг.
— Воистину хвалю, — прибавил Мацько, — потому что он настоящий рыцарь, а это главное. И по совести скажу вам, что хотел его сегодня совсем отпустить на слово: пускай едет, куда хочет, только чтобы через год явился. Так ведь и должно быть между опоясанными рыцарями.
И он стал внимательно смотреть в лицо Вольфгангу, но тот нахмурился и сказал:
— Пожалуй, и я отпустил бы вас на слово, кабы не то, что собакам-язычникам против нас помогали.
— Неправда, — ответил Мацько.
И опять начался точно такой же резкий спор, как вчера с Арнольдом. Однако старому рыцарю, хоть он и прав был, приходилось труднее, потому что Вольфганг действительно был умнее старшего брата. Как бы то ни было, следствием этого спора была та выгода, что и младший узнал обо всех щитновских злодеяниях, клятвопреступничестве и предательстве и вместе с тем о судьбе несчастной Дануси. На все это, на все подлости, которые раскрывал перед его глазами Мацько, ему нечего было ответить. Он должен был признать, что месть была справедлива и что польские рыцари имели право так поступать, как они поступали. И наконец он сказал:
— Клянусь прахом святого Либерия. Жалеть Данфельда я не стану. Говорили о нем, что он занимается черной магией, но сила и справедливость Господа сильнее черной магии. Что касается Зигфрида — не знаю, служил ли и он дьяволу, но догонять его не стану, потому что, во-первых, конницы у меня нет, а во-вторых, если, как вы говорите, он мучил эту девушку, так пусть и отправляется в ад.
Тут он потянулся и прибавил:
— Господи, помоги мне и в смертный час.
— А как же будет с этой несчастной мученицей? — спросил Мацько. — Неужели вы не позволите увезти ее домой? Неужели ей умирать в ваших подземельях! Вспомните о гневе Божьем…
— До женщины мне нет дела, — сухо отвечал Вольфганг. — Пусть один из вас отвезет ее к отцу, только с условием — потом явиться. Но второго я не отпущу.
— Ну а если бы я поклялся честью и копьем святого Георгия?
Вольфганг слегка стал колебаться, потому что это была страшная клятва, но в этот миг Арнольд в третий раз спросил:
— Что он говорит?
И узнав, о чем идет речь, стал горячо и глубоко противиться отпуску обоих рыцарей на слово. Тут у него был свой расчет: он был побежден в большой битве Скирвойллой, а в маленькой схватке — этими рыцарями. Как солдат, он знает, что пехота его брата должна теперь возвращаться в Мальборг, потому что если бы она захотела идти дальше, к Готтесвердеру, то после уничтожения передовых отрядов она шла бы прямо как на убой. И поэтому он знал, что ему придется предстать перед магистром и маршалом, и понимал, что ему будет не так стыдно, если сможет показать хоть одного значительного пленника. Рыцарь, которого живьем приводят к магистру, значит больше, чем рассказ о том, что двоих рыцарей где-то удалось взять в плен.
И Мацько, слушая хриплые возгласы и гневный голос Арнольда, сразу понял, что следует брать то, что дают, потому что больше ничего не добьешься. И он сказал, обращаясь к Вольфгангу:
— В таком случае прошу вас, рыцарь, еще об одном: я уверен, что мой племянник сам поймет, что ему следует остаться при жене, а мне при вас. Но на всякий случай позвольте объявить ему, что здесь не о чем толковать: такова ваша воля.
— Хорошо, это мне все равно, — отвечал Вольфганг. — Но поговорите о выкупе, который должен привезти ваш племянник за себя и за вас, потому что от этого все зависит.
— О выкупе? — спросил Мацько, который предпочел бы отложить этот разговор на другое время. — Да разве у нас впереди мало времени? Когда имеешь дело с опоясанным рыцарем, слово значит то же, что и деньги, а относительно цены можно положиться на совесть. Вот мы под Готтесвердером взяли в плен знатного рыцаря вашего, некоего де Лорша, и племянник мой (это он его захватил) отпустил его на слово, совсем не условливаясь о цене.
— Вы взяли в плен рыцаря де Лорша? — быстро спросил Вольфганг. — Я его знаю. Это могущественный рыцарь. Но почему же я не встретил его на дороге?
— Потому что он, видно, туда не поехал, а поехал в Готтесвердер или в Рагнете, — ответил Мацько.
— Это рыцарь могущественный и из славного рода, — повторил Вольфганг. — Хороший выкуп вы получите. Но хорошо, что вы об этом вспомнили, потому что теперь я и вас дешево не отпущу.
Мацько прикусил ус, но гордо поднял голову:
— Мы и без того знаем, чего стоим.
— Тем лучше, — сказал младший фон Баден. Но сейчас же прибавил:
— Тем лучше не для нас, потому что мы смиренные монахи, давшие обет нищенства, но для ордена, который использует ваши деньги во славу Божью.