Мед.ведь.ма
Шрифт:
— Не стучал, а докладывал.
— В твоём случае не вижу никакой разницы. — Парень помешкал в проходе, пытаясь самостоятельно не выходить на конфликты. У него плохо получалось, но надо было стараться. — Я позвоню Сынхуну? Давай где-нибудь потанцуем, тёлок снимем? — «Домашнее задание не выполнено, урок не закрепился надолго» — незаметно покачал головой золотой.
— Только если мы объедем клубов пять за ночь минимум, и я буду иметь возможность осмотреть целиком какой-нибудь квартал, и пообщаться ещё с кем-нибудь из вашего ополчения.
— Это устроить можно. Сынхун непоседливый. С ополчением сложнее, я сам не с каждым драконом дружбу вожу. — Чжунэ полез в телефон устраивать им вечер.
— Я хочу задать тебе вопрос. — Модный мажор застыл и поднял взгляд от экрана.
— Задавай, не держи в себе.
— Если ты думаешь
— Какой же это эгоист? Он же не только о себе думает.
— Да, но выходит ведь как? Без тех, кого мы любим, будет плохо нам, значит, любое действие ради них — это действие ради себя. Тогда как действия ради посторонних людей для нас бескорыстны.
— Пожалуй, да. Наверное. Выходит, что так.
— А если не хочется быть эгоистом, но под ударом два человека: близкий и чужой. Кого надо спасать? — Чжунэ прищурился и, рассудив тщательно и приготовив ответ, вдруг передумал и хмыкнул:
— В чём подвох? Пытаешься мозг мне промыть?
— Нет, я задал вопрос, я ничего тебе промыть не пытаюсь, у тебя, благодаря многочасовым гигиеническим процедурам, промыть что-то ещё чище, чем уже есть — сложно. — Закатив глаза и удержав на кончике языка «пошёл ты», Чжунэ отложил трубку, скрестил руки на груди и, поняв, что занять-то себя в такой позе и нечем, взял телефон обратно, увлекшись им. — На шутку обиделся?
— Это не шутка, а подъёбка, и ты ими уже достал. Я тоже могу, хочешь?
— Не хочу, но можешь попробовать. — Чонгук выжидающе воззрился на Чжунэ. Тот разомкнул уста, приподнял брови, возвёл на лице мимический памятник надменности и презрения и, протянув с сочинением, передёрнул плечами:
— Я выше этого.
— Хорошо, но вернёмся к вопросу. Кого спасать? Своего или чужого?
— Да идиотский же вопрос. Само собой своего.
— Но это же эгоистично!
— Да ну и хрен бы с ним. Пусть чужих их близкие спасают, мне до них какое дело?
— А если чужих — сто, а свой — один?
— Да хоть тысяча, Вон, я ради посторонних терять тех, кто мне дорог, не стал бы никогда. И пусть я за это буду эгоист в квадрате, и кубе, и октаэдре.
— Ты и такие слова знаешь?
— Я знаю много чего, но тебе, судя по всему, до этого не допереть. Что за фанатизм и установка «лишь бы не быть эгоистом»? Ты кем стать хочешь? Героем? Святым? Мессией? Нормальный человек должен за себя и своё окружение отвечать, а не в Бетмена играть. Близкие на то и близкие, что они рядом, достижимы, в поле зрения, потому и под нашей ответственностью. И мне плевать, понимаешь ты это или нет.
— В том-то и дело, боюсь, что в этом я тебя абсолютно понимаю, — кивнул невидимому судье своей совести Чонгук, опустив взгляд к полу. Хотел бы он, как выдающиеся воины, такие, как Лео, уметь не оглядываться на приоритеты и свои чувства, а рваться в бой без задних мыслей, не оглядываясь на то, ради кого, зачем, почему? Нет, конечно, ослушаться или усомниться в рационализме старших братьев он никогда не сможет, и храбрости для любых, внутренне самому себе не обоснованных боёв ему не занимать, но только как избавиться от сомнений? Когда-то настоятель Хенсок сказал ему, что за многими сомнениями стоят злые силы, и от них нужно держаться подальше, а позже, листая разные книги, Чонгук нашёл фразу, которая гласила о чём-то вроде: «Здоровое сомнение — признак разумности». Так как же быть? Как же быть, если ему скажут махнуть рукой на Элию и заниматься другими делами? Он должен найти её не ради себя и успокоения своей души, но ради Ви, одинокого и печального, ждущего у моря погоды, без надежды и малейших знаков, что ожидание оправдается. Он никогда не говорит, что помнит, страдает и что-то чувствует, но Чонгук знает. Они с Шугой знают, что за девчонка на портретах Ви. И эта девчонка, если обладает хоть сколько-нибудь сверхъестественными силами, обязана знать, что кое-где её ищут, и очень любят.
Клубная кутерьма снова ничего не дала, хотя Чжунэ сдержал обещание, и они, в компании Сынхуна, прокатились по нескольким заведениям, выпивая, знакомясь с кем-то, перекидываясь фразами с барменами — Чонгук издавна знал, что это одни из самых осведомлённых людей, — изучая местность, приглядываясь к подвалам, задним помещениям, вип-кабинкам, крышам, машинам, тёмным дворам, клумбам, кустам и скамейкам. Ночь была намного теплее утра, подъезжая на такси к очередным дверям диско-баров, окруженных пальмами, молодые люди дышали тропиками и сладким цветением крупных, ярких бутонов. Вечно цветущий Сингапур! На одном из танцполов Чонгуку показалось, что он увидел Элию, но это была всего лишь худая блондинка, чьи светлые волосы, немного другого цвета, нежели должны быть у альбиноски, выглядели именно белыми в неоновом свете. Изменилась ли Элия за два года? Стала ли фигуристее, постриглась, покрасилась? Стала ли любовницей Джиёна? Хосок же как ляпнет, хоть стой, хоть падай, а из головы потом не выходит!
Сынхун на этот раз напился до такой степени, что ему стало дурно. Сначала он пропал в туалете, потом, когда выбрался оттуда, бледный и качающийся, они с Чжунэ усадили его в такси и отправили домой. Чжунэ был одолеваем разными девицами, но долго сопротивлялся, прежде чем повестись на какую-то, с которой и приехал в Карлтон, к облегчению Чонгука снял отдельный номер и ушёл туда. Под утро, вымотанный и снова безрезультатный, золотой завалился спать в тишине комнаты, избавившейся от второго постояльца. Во всей беготне и шумихе, к нему пришло новое озарение. С таким отношением драконов к женщинам, можно гарантировать, что редкая представительница слабого пола окажется одной из них, в крайнем случае, как и у золотых, это будет молодая и прекрасная путана. Но что касается тётушек и женщин возраста, в котором уже их матери, то с ними подвохов быть не должно. «Как я сразу до этого не додумался?». Чонгук, не дожидаясь возвращения Чжунэ, как только проснулся, отправился за самым ожидаемым и естественным для туриста — сувенирами. Рыночки, торговые ряды, лотки и частные магазинчики в окружении кафетериев с едой быстрого приготовления, пестрели и занимали длинные улицы индийского, китайского и смешанного кварталов. Здесь-то и можно было, осторожно, с риском и опаской, поспрашивать о необычной голубоглазой азиатке с белыми волосами. Покупая себе памятные вещички и разную мелочевку, Чонгук присматривал самых безобидных и простых старушек или торговок зрелого возраста, чтобы разговориться с ними и ввернуть вопрос о ведьме. Нет, он не говорил, что описываемая им — ведьма, только думал об этом. Хотелось верить, что Элия не обладает даром Сольджуна, и не стирает память тем, кто её видел. Но складывалось именно такое впечатление, потому что, опросив больше десятка продавщиц в разных местах и районах, Чонгук не узнал ничего нового, никто не видел, не слышал и не замечал подобной девушки. Её отсутствие во всех уголках Сингапура только подтверждало, что взор надо бросать дальше, куда-то прочь от центра. Джиён молодец (хотя что ему, великому преступнику, хвала какого-то бойца?), усвоил, что чем сильнее охраняешь, тем больше привлекаешь внимания, поэтому он и вокруг себя не имел никакой свиты и постоянной охраны. Незаметность укрывает лучше, чем толстые стены. Но что касается Элии… Трудно скрыть кражу семян, они взойдут — и всё откроется. Украв мощную прорицательницу с некими способностями, в интересах Джиёна было продвигать это развитие, но если оно достигло небывалых высот, то должно давать о себе знать. Быть такого не может, чтобы Элия оставалась всеми незамеченной, только если, в самом деле, она совершенно одна на каком-то острове, и посещает её лишь Дракон. Убеждение в этом вновь укрепилось в сердце золотого.
Закупившись магнитиками на холодильник (ни у одного золотого точно не было сувениров из Сингапура уже лет семь! С тех пор, как Дракон установил тут свою власть и свои законы), открытками с Мерлионом, статуэткой-Мерлионом, футболкой с Мерлионом и прочим балластом, служившим прикрытием в его деятельности, Чонгук купил билет на колесо обозрения, чтобы раз и навсегда, окончательно, обозреть как можно большее в Сингапуре. С колеса, хоть оно и стояло очень близко к побережью и имело радиус просмотра вокруг себя почти двадцать пять километров в каждую сторону, как второй по высоте в мире подобный аттракцион, не было видно дальних островов, но зато, за полчаса поездки, успевалось и поглазеть, и подумать, и отдохнуть. Кабинку можно было бы снять сразу на два-три круга, но это бы обошлось в сотню сингапурских долларов, почти в семьдесят пять американских, а поскольку под рукой не было Чжунэ с кошельком, Чонгук не стал тратить деньги Хосока, которые тот дал ему на расходы.