Мед.ведь.ма
Шрифт:
— Не стучал, а докладывал.
— В твоём случае не вижу никакой разницы. — Парень помешкал в проходе, пытаясь самостоятельно не выходить на конфликты. У него плохо получалось, но надо было стараться. — Я позвоню Сынхуну? Давай где-нибудь потанцуем, тёлок снимем? — «Домашнее задание не выполнено, урок не закрепился надолго» — незаметно покачал головой золотой.
— Только если мы объедем клубов пять за ночь минимум, и я буду иметь возможность осмотреть целиком какой-нибудь квартал, и пообщаться ещё с кем-нибудь из вашего ополчения.
— Это устроить можно. Сынхун непоседливый. С ополчением сложнее, я сам не с каждым драконом дружбу вожу. — Чжунэ полез в телефон устраивать им вечер.
— Я хочу задать тебе вопрос. — Модный мажор застыл и поднял взгляд от экрана.
— Задавай, не держи в себе.
— Если ты думаешь
— Какой же это эгоист? Он же не только о себе думает.
— Да, но выходит ведь как? Без тех, кого мы любим, будет плохо нам, значит, любое действие ради них — это действие ради себя. Тогда как действия ради посторонних людей для нас бескорыстны.
— Пожалуй, да. Наверное. Выходит, что так.
— А если не хочется быть эгоистом, но под ударом два человека: близкий и чужой. Кого надо спасать? — Чжунэ прищурился и, рассудив тщательно и приготовив ответ, вдруг передумал и хмыкнул:
— В чём подвох? Пытаешься мозг мне промыть?
— Нет, я задал вопрос, я ничего тебе промыть не пытаюсь, у тебя, благодаря многочасовым гигиеническим процедурам, промыть что-то ещё чище, чем уже есть — сложно. — Закатив глаза и удержав на кончике языка «пошёл ты», Чжунэ отложил трубку, скрестил руки на груди и, поняв, что занять-то себя в такой позе и нечем, взял телефон обратно, увлекшись им. — На шутку обиделся?
— Это не шутка, а подъёбка, и ты ими уже достал. Я тоже могу, хочешь?
— Не хочу, но можешь попробовать. — Чонгук выжидающе воззрился на Чжунэ. Тот разомкнул уста, приподнял брови, возвёл на лице мимический памятник надменности и презрения и, протянув с сочинением, передёрнул плечами:
— Я выше этого.
— Хорошо, но вернёмся к вопросу. Кого спасать? Своего или чужого?
— Да идиотский же вопрос. Само собой своего.
— Но это же эгоистично!
— Да ну и хрен бы с ним. Пусть чужих их близкие спасают, мне до них какое дело?
— А если чужих — сто, а свой — один?
— Да хоть тысяча, Вон, я ради посторонних терять тех, кто мне дорог, не стал бы никогда. И пусть я за это буду эгоист в квадрате, и кубе, и октаэдре.
— Ты и такие слова знаешь?
— Я знаю много чего, но тебе, судя по всему, до этого не допереть. Что за фанатизм и установка «лишь бы не быть эгоистом»? Ты кем стать хочешь? Героем? Святым? Мессией? Нормальный человек должен за себя и своё окружение отвечать, а не в Бетмена играть. Близкие на то и близкие, что они рядом, достижимы, в поле зрения, потому и под нашей ответственностью. И мне плевать, понимаешь ты это или нет.
— В том-то и дело, боюсь, что в этом я тебя абсолютно понимаю, — кивнул невидимому судье своей совести Чонгук, опустив взгляд к полу. Хотел бы он, как выдающиеся воины, такие, как Лео, уметь не оглядываться на приоритеты и свои чувства, а рваться в бой без задних мыслей, не оглядываясь на то, ради кого, зачем, почему? Нет, конечно, ослушаться или усомниться в рационализме старших братьев он никогда не сможет, и храбрости для любых, внутренне самому себе не обоснованных боёв ему не занимать, но только как избавиться от сомнений? Когда-то настоятель Хенсок сказал ему, что за многими сомнениями стоят злые силы, и от них нужно держаться подальше, а позже, листая разные книги, Чонгук нашёл фразу, которая гласила о чём-то вроде: «Здоровое сомнение — признак разумности». Так как же быть? Как же быть, если ему скажут махнуть рукой на Элию и заниматься другими делами? Он должен найти её не ради себя и успокоения своей души, но ради Ви, одинокого и печального, ждущего у моря погоды, без надежды и малейших знаков, что ожидание оправдается. Он никогда не говорит, что помнит, страдает и что-то чувствует, но Чонгук знает. Они с Шугой знают, что за девчонка на портретах Ви. И эта девчонка, если обладает хоть сколько-нибудь сверхъестественными силами, обязана знать, что кое-где её ищут, и очень любят.
Клубная кутерьма снова ничего не дала, хотя Чжунэ сдержал обещание, и они, в компании Сынхуна, прокатились по нескольким заведениям, выпивая, знакомясь с кем-то, перекидываясь фразами с барменами — Чонгук издавна знал, что это одни из самых осведомлённых людей, — изучая местность, приглядываясь к подвалам,
Сынхун на этот раз напился до такой степени, что ему стало дурно. Сначала он пропал в туалете, потом, когда выбрался оттуда, бледный и качающийся, они с Чжунэ усадили его в такси и отправили домой. Чжунэ был одолеваем разными девицами, но долго сопротивлялся, прежде чем повестись на какую-то, с которой и приехал в Карлтон, к облегчению Чонгука снял отдельный номер и ушёл туда. Под утро, вымотанный и снова безрезультатный, золотой завалился спать в тишине комнаты, избавившейся от второго постояльца. Во всей беготне и шумихе, к нему пришло новое озарение. С таким отношением драконов к женщинам, можно гарантировать, что редкая представительница слабого пола окажется одной из них, в крайнем случае, как и у золотых, это будет молодая и прекрасная путана. Но что касается тётушек и женщин возраста, в котором уже их матери, то с ними подвохов быть не должно. «Как я сразу до этого не додумался?». Чонгук, не дожидаясь возвращения Чжунэ, как только проснулся, отправился за самым ожидаемым и естественным для туриста — сувенирами. Рыночки, торговые ряды, лотки и частные магазинчики в окружении кафетериев с едой быстрого приготовления, пестрели и занимали длинные улицы индийского, китайского и смешанного кварталов. Здесь-то и можно было, осторожно, с риском и опаской, поспрашивать о необычной голубоглазой азиатке с белыми волосами. Покупая себе памятные вещички и разную мелочевку, Чонгук присматривал самых безобидных и простых старушек или торговок зрелого возраста, чтобы разговориться с ними и ввернуть вопрос о ведьме. Нет, он не говорил, что описываемая им — ведьма, только думал об этом. Хотелось верить, что Элия не обладает даром Сольджуна, и не стирает память тем, кто её видел. Но складывалось именно такое впечатление, потому что, опросив больше десятка продавщиц в разных местах и районах, Чонгук не узнал ничего нового, никто не видел, не слышал и не замечал подобной девушки. Её отсутствие во всех уголках Сингапура только подтверждало, что взор надо бросать дальше, куда-то прочь от центра. Джиён молодец (хотя что ему, великому преступнику, хвала какого-то бойца?), усвоил, что чем сильнее охраняешь, тем больше привлекаешь внимания, поэтому он и вокруг себя не имел никакой свиты и постоянной охраны. Незаметность укрывает лучше, чем толстые стены. Но что касается Элии… Трудно скрыть кражу семян, они взойдут — и всё откроется. Украв мощную прорицательницу с некими способностями, в интересах Джиёна было продвигать это развитие, но если оно достигло небывалых высот, то должно давать о себе знать. Быть такого не может, чтобы Элия оставалась всеми незамеченной, только если, в самом деле, она совершенно одна на каком-то острове, и посещает её лишь Дракон. Убеждение в этом вновь укрепилось в сердце золотого.
Закупившись магнитиками на холодильник (ни у одного золотого точно не было сувениров из Сингапура уже лет семь! С тех пор, как Дракон установил тут свою власть и свои законы), открытками с Мерлионом, статуэткой-Мерлионом, футболкой с Мерлионом и прочим балластом, служившим прикрытием в его деятельности, Чонгук купил билет на колесо обозрения, чтобы раз и навсегда, окончательно, обозреть как можно большее в Сингапуре. С колеса, хоть оно и стояло очень близко к побережью и имело радиус просмотра вокруг себя почти двадцать пять километров в каждую сторону, как второй по высоте в мире подобный аттракцион, не было видно дальних островов, но зато, за полчаса поездки, успевалось и поглазеть, и подумать, и отдохнуть. Кабинку можно было бы снять сразу на два-три круга, но это бы обошлось в сотню сингапурских долларов, почти в семьдесят пять американских, а поскольку под рукой не было Чжунэ с кошельком, Чонгук не стал тратить деньги Хосока, которые тот дал ему на расходы.