Медленные челюсти демократии
Шрифт:
Капиталистическое искусство может быть только декоративным, нажива и высокий дух — вещи несоединимые, как бы печально это ни звучало для уха рыночной демократии. Рынок — не есть условие развития искусства, этот невинныйобман испортил западное сознание. Великое искусство создается свободными людьми как свидетельство солидарности и сострадания — но не как мера успеха и денежный эквивалент. Выражаясь проще, искусство бывает только левое (например христианское), — «правого» не бывает.
Искусство создается верой — то есть в том числе и коммунистической утопией, нравится это свободному гражданину демократической страны или не нравится. И другого рецепта для возникновения искусства не придумали.
13. Будущее
Исходя из сказанного, надо ответить на вопрос, жизнеспособен
Сомнительно, что буржуазная демократия и капитализм — цель истории человечества. Набор так называемых буржуазных свобод не ограждает от социальных бед — история последнего столетия показывает обратное. История колониальных завоеваний — чудовищна, она превосходит по цинизму (если можно такие вещи сравнивать и замерять) историю коммунистических преступлений. Капитализм взял сегодня реванш у коммунизма, обвинил его во всех грехах, прежде всего в своих собственных.
Мы наблюдаем последствия этой победы. Власть над людьми досталась не идеалистам, не фанатикам, а ворам. Причем циничный служебный императив поведения выдавался за моральный категорический императив. Служили будто бы не наживе — но истории и цивилизации.
Сформировался интернационал богатых, считается, что именно богатые и есть подлинные труженики — принимают решения, двигают финансы. В век высоких технологий это и есть работа. Такой интернационал является владыкой мира, сегодня состояния отдельных людей равны бюджетам стран — никто не стесняется того, что образ жизни пройдох выдается за идеал. Журналы заполнены фотографиями богачей, каждый день которых состоит из экзотических удовольствий, и каждое из удовольствий имеет стоимость жизни тысяч людей. Не так давно на нужды пострадавших от очередного цунами мировое сообщество захотело собрать пятьдесят миллионов — и не набрали. Такие деньги сегодня тратятся на домашние концерты, корпоративные вечеринки. Приличной яхты на эти деньги уже не купишь.
Надо признать простой факт за привилегии меньшинства большинство вынуждено заплатить своим будущим. Африканский континент обречен — до него нет дела, зато состояния богачей удваиваются каждый год, гонорары певцов увеличиваются каждый год, цены на искусство стремительно растут. Параллельно существуют две жизни — жизнь бедняков ежедневно дешевеет, жизнь богатых развивается по восходящей. Богатые воплощают победу в соревновательном развитии — а значит, являются искомой «личностью», ради существования коей боролись с коммунистическим диктатом. Эти люди (моральный статус которых безмерно низок) обеспечивают развитие искусства, диктуют логику истории. Принято говорить: если он миллиардер, то дураком быть не может. Логика кажется неуязвимой, но ответ прост: миллиардер может быть мерзавцем, а с точки зрения жизни вечной это крайне неумно.
Трудно согласиться с тем, что именно такое социальное развитие — пик достижений человечества. Платоновская республика предлагала казарменное счастье и дала основание для критики; возможно, имелись основания у перепуганных интеллигентов принять капитализм за гуманизм. Правда, непонятно о чем тогда писали Диккенс, Бальзак, Толстой — коммунизма они не знали, а недовольны были. Надо обладать особой слепотой, чтобы принять решение локальных проблем за исцеление человечества. Надо обладать особым цинизмом, чтобы считать демократический миф реальностью, если эта реальность хороша лишь для ограниченного количества населения. Сетовать поздно — мы получили то, что заслужили. Однако приветствовать такую победу над коммунизмом — есть свидетельство интеллектуальной и моральной неполноценности.
Цивилизация торгует правами человека столь же бойко, как некогда христианская церковь торговала индульгенциями. Именно эта повсеместная победа демократической коррупции неизбежно приведет к новому пониманию коммунизма — как некогда индульгенции инициировали Реформацию.
14. Новый гуманизм
Что противопоставить новой Августовской империи? И надо ли, коли демократическая империя образует порядок? Вообще говоря, идея всеобщего порядка, так называемого «мира во всем мире» — это всегда одностороннее решение, за это решение участники эксперимента жестоко потом платят. Pax romana завершился тем, что миллионы людей стали разменной монетой у солдатских императоров и военных шаек. Последствия сегодняшнего нового порядка будут схожими. Сотни миллионов людей сделаются объектом приложения юли к власти корпораций и концернов, шаек, делящих сегменты рынка и сферы добычи ресурсов.
По
Именно в этом и состоит предмет торжества либерального капитализма сегодня: глядите — нет больше классов, нет границ, нет наций — есть интересы прогресса. Но тем самым высвободится нечто более значительное — и более разрушительное для империи.
Произойдет следующее. Множество людей постепенно переймет у империи принцип децентрализованного существования. Сопротивляться как класс, как народ, как нация — это множество уже не сумеет: данные понятия потеряли смысл. Форма сопротивления угнетению всегда повторяет саму форму угнетения, угнетенные являются как бы зеркалом угнетателей. Если транснациональная корпорация так раздробит сама себя, что перестанет олицетворять нацию, государство, единую волю правителя, класс буржуев, а сделается бесконечно множащейся формой управления (как в фантастических фильмах отсеченные отрезки змеи оживают и ползают), то угнетенное большинство для сопротивления такой форме угнетения должно будет тоже максимально дробиться и множиться. Выражать себя не через классы и нации, но в качестве отдельных, обособленных от социальных групп, лиц. Таким образом противостояние угнетенного и угнетателя будет описываться не столкновением социальных страт, но убеждениями отдельных личностей. Тем самым массовые регуляции — современное искусство, финансовые кредиты, идеология демократии — перестанут работать. Метод оболванивания толпы не действует на отдельного человека, сила гуманистической культуры такова, что достаточно одного голоса, одного внятного «нет», чтобы обесценить всю тотальную пропаганду. Появится потребность в новом (на самом деле, старом — но он всегда нов) языке — гуманистической культуре. Нереализованный проект Возрождения остается единственной европейской надеждой.
Нет никакой надежды на то, что независимых людей, обладающих внятной речью и достаточными знаниями, наберется так много, что их голоса заглушат шум оболваненной толпы. Но — и это сознание поддерживает одинокие усилия — именно соотношение одинокого и огромного и делает усилия одиночки — великими. И только великими усилиями великая Европа сможет вернуть былое величие. Ничего нового против того, что совершили Дон Кихот, или Ван Гог, или Данте — предложить невозможно. Надо лишь осознать, что в период нового имперского иконоборчества именно эти интеллектуальные усилия приобретают характер революционных.
Можно, разумеется, счесть, что из Возрождения естественным образом вытекает капитализм, который превращает гуманизм в меновую категорию — но можно ведь считать и иначе. Например, можно считать, что проект Возрождения остался невоплощенным, он дремлет в Европе наряду с другими ее возможностями — капитализмом, фашизмом, рыночной демократией. Столкнувшись с новыми проблемами — демографической, миграционной, экономической — Европа должна найти основания для примирения людей с разным цветом кожи, для спасения нищего, для сострадания слабому. Рынок ли спасет их, ставших убогими по вине рынка? Или должна появиться мораль, которая советует отдать нуждающемуся то, что может быть нужно тебе самому — отдать на том основании, что быть добрым лучше, чем быть скупым. Столкнувшись с тем, что у Востока есть свои привычки и приоритеты (иные трактуют этот факт как мусульманскую угрозу), Европа может противопоставить фанатичной и воодушевленной исламом Азии — свой рациональный проект рынка, однако сомнительно, что это надежный аргумент. Сакральному принципу может противостоять лишь иррациональное, сакральное, — а свою веру Европа благополучно переместила в прагматические отношения менял. И если в диалоге с Востоком Европа захочет выстоять — ей потребуется иррациональный гуманистический проект. Придется отказаться от представления о том, что самый свободный — это самый богатый, самый благородный — это тот, у кого больше наемных рабочих. Придется пересмотреть приоритеты в искусстве, заменить развлекательный «капиталистический реализм» на гуманистическое творчество.