Медведь и соловей
Шрифт:
— Уходите, Василиса Петровна, — процедил он. — Не учите меня. И больше сюда не приходите.
Она отошла к двери. Но обернулась, держась за ручку. Ее коса лежала рядом с горлом. Алый след руки ярко виднелся на ее щеке.
— Как пожелаете, — сказала она. — Задние жестокое, вы пугаете людей во имя Бога. Я оставлю это вам, — она замешкалась и очень тихо добавило. — Но я, батюшка, не боюсь.
* * *
Она ушла, и Константин расхаживал. Его тень прыгала перед ним, рука, что ударила ее, горела. Ярость сдавливала
Свеча дымила, стоя перед иконами, огонь отбрасывал резкие тени.
Она уедет. Должна уехать.
Голос зазвучал из земли, из свечи, из его груди. Он был тихим, четким, светлым.
— Успокойся, — сказал он. — Хотя я вижу, ты переживаешь.
Константин застыл.
— Кто это?
— Хочешь, невзирая на свои устои, ненавидишь любовь, — голос вздохнул. — О, ты прекрасен.
— Кто говорит? — рявкнул Константин. — Это шутка?
— Я не шучу, — последовал ответ. — Я друг. Хозяин. Спаситель, — голос был исполнен сострадания.
Священник кружился, озираясь.
— Выходите, — сказал он, замерев. — Покажитесь.
— Что это? — голос был с нотой гнева. — Сомнения, мой слуга? Ты не знаешь, кто я?
Комната была почти пустой, только кровать да иконы, в углах собрались тени. Константин смотрел туда до боли в глазах. Это было оно? Тень не двигалась от света огня. Нет, то была его тень от свечи. Никого не было снаружи, за дверью. Тогда кто…?
Константин посмотрел на иконы. Он посмотрел в их серьезные лица. Его лицо переменилось.
— Отец, — прошептал он. — Господь. Ангелы. После тишины ты говоришь со мной? — он дрожал всем телом. Он взял себя в руки, молил голос заговорить снова.
— Ты сомневаешься, дитя мое? — сказал нежно голос. — Ты всегда был моим верным слугой.
Священник заплакал с открытыми глазами и беззвучно. Он рухнул на колени.
— Я долго за тобой следил, Константин Никонович, — продолжил голос. — Ты храбро трудился от моего имени. Но теперь тебя искушает эта девушка.
Константин хлопнул в ладоши.
— Я виноват, — сказал он пылко. — Я не могу спасти ее один. Она одержима, она — дьяволица. Я молюсь, чтобы ваша мудрость показала ей свет.
— Она многому научится, — ответил голос. — Многому. Не бойся. Я с тобой, ты больше не будешь один. Мир падет к твоим ногам, узнает мои чудеса твоими губами, потому что ты был верен.
Казалось, играют трубы, пока говорит голос. Константин поежился, слезы все еще текли.
— Только не оставляй меня, — сказал он. — Я всегда был верен, — он сжал кулаки так крепко, что ногти оставили следы.
— Будь верным, — сказал голос, — и я тебя никогда не брошу.
17
Конь по имени Огонь
Кирилл Артамонович больше всего любил охотиться на северных кабанов с длинными бивнями. В день до свадьбы он позвал на охоту:
— Скоротаем время, — сказал он Петру, подмигнув Васе, а та промолчала. Но Петр не возражал. Кирилл Артамонович был известным охотником, а мясо кабана на зиму было бы хорошей идеей. Они могли даже подать кабана на свадебный пир, чтобы его бледная дочь зарумянилась.
Все хозяйство встало до рассвета. Копья уже лежали сияющей кучей. Собаки услышали, как точат лезвие, и расхаживали в будках, скуля.
Вася встала раньше остальных. Она не ела, а пошла в конюшню, где лошади тревожно переминались от шума собак снаружи. Юный чалый жеребец Кирилла дрожал от звуков. Вася прошла к нему, нашла вазилу на спине коня. Она улыбнулась маленькому существу. Жеребец фыркнул и прижал уши.
— У тебя плохие манеры, — сказала ему Вася. — Наверное, Кирилл Артамонович таскает тебя за рот.
Жеребец направил уши вперед.
«Ты не похожа на лошадь».
Вася улыбнулась.
— Это хорошо. Ты не хочешь на охоту?
Конь задумался.
«Я люблю бегать. Но кабан гадко пахнет, человек бьет меня, если я боюсь. Я лучше буду пастись в поле», — Вася погладила шею коня. Кирилл портил отличного жеребца, что был чуть старше жеребенка. Конь ткнулся носом в ее грудь. Вода и зеленоватая слизь попала на ее платье.
— Теперь я страшнее обычного, — отметила Вася в пустоту. — Анна Ивановна будет рада. Кабан тебя не ранит, если будешь быстрым, — добавила она Огню. — А ты самый быстрый в мире, красавец. Не нужно бояться.
Жеребец молчал, но его голова была в ее руках. Вася гладила шелковистые уши, вздыхая. Она хотела бы прокатиться по осеннему лесу на длинноногом Огне, который, казалось, мог обогнать зайца в чистом поле. Вместо этого ей придется на кухню печь хлеб и слушать сплетни женщин. Ирина порой красовалась, а Вася старалась ничего не сжечь.
— Обычно я ругаю девицу, что глупо подходит к моему коню, — сказал голос за ней. Огонь вскинул голову. — Но вы ладите с животными, Василиса Петровна, — Кирилл Артамонович пришел к ним с улыбкой. Он поймал жеребца за веревку.
— Тихо, безумец, — сказал он. Конь закатил глаза, но стоял, дрожа.
— Вы рано встали, — Вася пришла в себя.
— Как и вы, Василиса Петровна, — от их дыхания появлялись облачка, в конюшне было холодно.
— Есть много дел, — сказала Вася. — Женщины поедут к вам после добычи, если день будет хорошим. А ночью будет пир.
Он улыбнулся.
— Не нужно извиняться, девушка. Думаю, рано вставать для девушки хорошо, и ей стоит интересоваться хозяйством мужа, — на его щеке была ямочка. — Я не скажу твоему отцу, что видел тебя здесь.