Медведь
Шрифт:
Как ни странно, отец выполнил свое обещание. На следующий день они отправились в город. Он шел рядом с отцом и старался не думать о вчерашнем дне, об Этом. Но, как назло, Это настырно лезло в голову – золотистый полумрак и грязная, недостойная возня на кровати.
А когда он взял пневматическое ружье и усатый старик-продавец насыпал перед ним горку патронов, он посмотрел на мишени – самолетики, зайчики, белочки, и выбрал одну – вставшего на дыбы желтогривого льва.
Он представил себе, что это его отец. Затем прицелился и выстрелил. Перезарядил, опять выстрелил, и так стрелял,
Многое забылось. Но это видение приходит к нему до сих пор. Его отец, огромный, косматый, стоял в черном лесу между самолетиков и белочек, а в груди его появлялись отверстия, из которых толчками выплескивали фонтанчики крови. При каждом выстреле тело отца крупно вздрагивало, но он не падал. Он смеялся, голый, изорванный пулями, а вместо члена у него торчало пневматическое ружье.
Удивительно, как это воспоминание не окутали пласты пятидесяти лет. Тот странный, дикий мальчишка до сих пор жил внутри Лозовского, бродил во мраке с пневматическим ружьем в руках. А рядом с ним брела его ненависть…
– Петр Григорьевич! – Кулагин заглянул в глаза Лозовского. – Может, все-таки врача?
– Не надо. Мне лучше. – Лозовский вздохнул и криво улыбнулся. – Отпустило.
– Как знаете…
– Спустись-ка лучше, друг, вниз, выгляни на крыльцо. Там должна лежать коробка… Или пакет. Будь добр, принеси. Я буду у себя в кабинете.
Кулагин кивнул и пошел вниз.
Через несколько минут он осторожно постучал в дверь и вошел в кабинет. В руках он держал небольшую, завернутую в целлофановый пакет коробку.
– Похоже, видеокассета.
– Ступай, – махнул рукой Лозовский.
Настроение его испортилось еще больше. Кассета. А на ней, конечно же, какой-то фильм. И ничего хорошего от просмотра этого фильма ждать не приходится.
– Я хотел только…
– Убирайся! Сгинь! Пошел прочь с моих глаз!.. К черту на кулички!..
Ярость вскипела, как прибой, и сразу схлынула, ушла. Осталась только пустота, гулкая, напряженная, как тетива. Олег стоял и, чуть прищурившись, смотрел на хозяина.
– Будь поблизости… – проворчал Лозовский. – Ты можешь понадобиться.
Кулагин едва заметно кивнул и выскользнул за дверь. Петр Григорьевич вставил кассету в видеомагнитофон и уселся в кресло. Потом нажал клавишу пуска.
Глава третья
– …Конечно, женщина должна многим жертвовать ради своего собственного счастья. С этим я согласна. Я и сама часто… Н-да… Но мне кажется, что ты зашла в этом своем самопожертвовании слишком далеко…
Тело Любаши лучилось свежестью. Она стояла перед зеркалом, подняв руки – вытирала полотенцем голову. Ее девичьи груди поднялись вверх, соски торчали в разные стороны. А Маргарита еще лежала в ванне, и белоснежные хлопья пены окружали ее, словно кружево.
– Может, ты и права, – безразлично ответила она. – Но этот обычай распространен во многих странах. Саудовская Аравия, Иордан, Йемен, арабские Эмираты, Сирия, почти вся Африка… Тысячи женщин живут со своими мужчинами так же, как я со своим мужем, и прекрасно себя при этом чувствуют. Там так принято. Это даже считается хорошим тоном.
– Но ты же не обязана была поступать так же, как африканки… Или сирийки. – Любаша нервно дернула плечом. – К чему было это делать?..
– Ты так говоришь, будто считаешь меня навеки искалеченной, – улыбнулась Маргарита. – А это совсем не так. Ничего особенного я не потеряла. Во всяком случае, я не чувствую особой потери. Подумаешь, клитор удалила!.. Приобрела я гораздо больше.
– Это он заставил тебя сделать это?
– Петр?.. – уточнила Марго. – Нет, конечно.
Из белоснежной пены показалась ее нога. На гладкой коже играли блики от лампы. А ноготки на пальчиках были покрыты перламутровым лаком.
– Он меня не заставлял, – пояснила Маргарита. – Просто однажды намекнул, что ему больше по душе фригидные женщины. Почему я должна была отказать ему в этой прихоти. Мы были знакомы уже два года. Мы встречались каждый день. Фактически, я жила в его Доме на положении любовницы…
– Наложницы…
– Нет. Скорее, жены. Но это меня не устраивало. Совсем не устраивало.
– И после операции твое положение изменилось? Он стал лучше к тебе относиться?
– Гораздо, – кивнула Маргарита. – Он сделал мне предложение, а это говорит о многом. Впрочем, он и раньше ко мне неплохо относился. Любил. По-своему, конечно. – Маргарита собрала в ладошки хлопья пены и начала следить за тем, как искрятся радужные пузырьки, как они оседают и с легким шорохом лопаются. – Он сам этого не знал. А я видела – любит. Видела также и то, что ему нравится, когда секс приправлен легким налетом насилия. Почему бы мне было не пойти ему навстречу.
– Наверное, он тебя ревновал, – лукаво предположила Любаша. – Он и сделал тебя фригидной, чтобы не ревновать. Признайся, что я права.
Она уже вытерла волосы и теперь сушила их феном. Ее рыжие пряди трепетали в горячих потоках воздуха, сплетались, ниспадали на плечи, скользили по спине – густые, волнистые, с золотистым блеском.
Маргарита лениво любовалась своей подружкой: ее худощавой, не оформившейся еще до конца фигурой, тонкой талией, плавной дугой бедер. Девочка очень скоро обещала стать красавицей. Еще год, другой… Жалко будет с ней расставаться. Впрочем, времени еще достаточно, чтобы успеть насладиться ею сполна.
– Ты ошибаешься, моя милая. Петр меня никогда ни к кому не ревновал. Ему, по-моему, вообще незнакомо это чувство. Он трезво оценивает свои силы и мой темперамент. Поэтому он разрешает мне спать с другими.
– Ничего себе! – ахнула Любаша. – Он что: продает тебя за деньги, сдает в аренду?..
– Глупости, – дернула плечами Маргарита. – За деньги… Он богатейший человек. Один из самых богатых людей в стране. И он очень умен. Скажешь тоже… За деньги… Ты забыла, кажется, что я его жена. Он доверяет мне. Поэтому позволяет делать все, что я хочу.