Медвежатник
Шрифт:
Фомка был из той категории лихих людей, что не остановились бы даже перед страхом четвертования, имей они на кону такие деньжищи.
— Я не требую с вас таких денег, — спокойно убеждал Савелий. — Против моих трех миллионов вы можете выставить пятьсот тысяч. Согласны?
— Согласны, — блеснул дурным глазом Фомка, как будто бы занес над очередной жертвой свое страшное оружие. — Ну что, храпы, может, кто в долю желает войти?.. У меня так тысяч триста наберется.
Среди храпов Фомка всегда считался человеком состоятельным. Но прекрасно понимал, что, в сравнении
— У меня сто тысяч наберется, — скрывая азарт, воскликнул молодой шулер Граф.
— Я ставлю пятьдесят тысяч, — произнес старый уркач с железными зубами. Все его знали под кличкой Малыш, что, скорее всего, было вызовом его гренадерскому росту.
— Господа, хозяину играть в катране не положено, но если бы вы разрешили, так я поставил бы пятьдесят тысяч, — произнес Лукавый, обращаясь к Фомке.
— Ставь, Егорыч, может быть, масть накликаешь.
Пятьсот тысяч рублей лежали рядом с чемоданом неряшливой кучей и мгновенно приковали взгляды всех присутствующих. Даже за соседними столиками установилась тишина, и картежники, вытянув шеи, напряженно наблюдали за происходящим.
— Господа, я предлагаю не испытывать долго судьбу, пусть всю сумму заберет тот, на кого выпадет бубновый туз.
Фомка посмотрел на партнеров и невольно отвел глаза в сторону. С неприязнью подумал о том, что точно такая же корысть проглядывает и в его взгляде.
— Пусть будет так, Савельюшка. Рассуди нас, Господи, — перекрестился старый уркач.
Хозяин достал из стола нераспечатанную колоду и протянул ее стоящему рядом уркачу с погонялом Фикса.
— Рассуди нас.
— Боязно, хозяин, — признался Фикса.
— А ты не дрейфь, — степенно убеждал Лукавый. — За расклад от меня тыщонку получишь.
— Ну, коли так, — отринул от себя последние сомнения Фикса и осторожно потянулся за колодой карт, как если бы в ней затаилась гремучая змея.
Играть в карты Фикса зарекся лет пять назад, когда за один час умудрился спустить пятьдесят тысяч чужих денег, и ему пришлось четыре года пребывать в рабах, чтобы вернуть долг.
Взяв колоду, он тем самым нарушил обет, понимая, что вряд ли найдется сила, способная удержать его от сатанинского обаяния карт. В нем вновь коварным змеем-искусителем проснулся азарт, который, казалось, навсегда сложил свою хищную голову.
Нервным движением Фикса надорвал упаковку и, вытащив колоду, показал последнюю карту. Кровавым зрачком на Савелия посмотрел бубновый туз.
Фикса положил колоду на стол, а потом разделил ее на одинаковые стопки. После чего с небрежностью, в которой чувствуется профессионализм настоящего картежника, смешал ее в кучу. Умелые пальцы Фиксы устроили настоящее представление, карты под его руками выглядели почти живыми: они ловко перебегали из одной руки в другую, описывали в воздухе замысловатые фигуры и даже чудным образом зависали в воздухе. Руки Фиксы истосковались по картам, подушечками пальцев ласкали их глянцевую поверхность с такой нежностью, на какую не способен даже самый страстный любовник.
— Ты бы уж, Фикса, не томил нас
Словно сожалея, Фикса положил колоду на стол.
— Чья первая карта? — сдержанно поинтересовался уркач.
— Давай начинай с нас, — подсказал Лукавый.
Фикса положил руки поверх колоды и перевернул карту — дама червей! Скрипнул зубами Фомка, болезненно скривился Малыш, даже на лице хозяина промелькнуло нечто похожее на сожаление. Только Савелий оставался невозмутимым.
Так же медленно Фикса перевернул следующую карту. Трефовый валет!
— Ты бы поторопился, Фикса! — начинал терять терпение Фомич. И, словно невзначай, его взгляд упал на ломик, смиренно покоившийся в самом углу комнаты.
Карты замелькали семерками, десятками, королями…
— Туз!
Одновременно выдохнули все.
На стороне Савелия, поверх разбросанной стопки карт, лежал бубновый туз.
— Вот, кажется, все и разрешилось, — безрадостно протянул хозяин. — Оно, конечно, пятьдесят тысяч жаль. Зато какой азарт был, я такого сроду не испытывал. Спасибо тебе, Савелий Николаевич, — низко поклонился хозяин.
Савелий открыл чемоданчик и равнодушно стал запихивать пачки денег между кипами «катенек». Их оказалось много. Они умещались с трудом, и тогда Савелий, безрадостно махнув на оставшуюся кучу, сказал:
— Это вам подарок от меня: хочу, чтобы все сегодня были пьяными.
— Ну, это по-царски, Савельюшка, вот уважил, — радостно протянул хозяин. — Эй, Захарка, — крикнул он молодого парня, стоящего в дверях, — на вот тебе денежку, — зачерпнул он, не глядя, со стола горсть двадцатипятирублевых бумажек, — да сбегай в Елисеевский. Купи все, что душа твоя пожелает — мяса, водки, закусь крепкую. Давай как следует угостим нашего доброго гостя.
— Ага, я мигом, — расторопно скрылся за дверью Захарка.
— Господа, вы напрасно тревожитесь, я ухожу… совсем. — Савелий отодвинул чемодан и равнодушно произнес: — Деньги мне эти не нужны.
— Как же ты, Савелий, неужели откажешься? — Малыш поднял на медвежатника коровьи и слегка наивные глаза. Кроткое выражение никак не вязалось с его огромными кулаками, практически черными от множества наколок.
— Нет, не откажусь, — честно признался Родионов. — Эти деньги я отдаю в приют. Мне бы хотелось, чтобы вы мне не отказали в любезности и передали их в попечительский совет.
С минуту храпы удивленно переглядывались — уж не шутит ли Савелий?
Затяжное молчание нарушил хозяин:
— Чудной ты, Савелий! Взял бы денежки да жил бы, как хотел. Да уж ладно, что с тобой делать, передадим. Только объясни нам, непонятливым, что же на тебя такое нашло?
— Мне трудно вам объяснить, бродяги, — спокойно вымолвил Савелий, — но с некоторых пор деньги меня не интересуют.
Савелий надел шляпу, взял в руки трость и мгновенно превратился в молодого буржуа, завернувшего в разбойный катран ради остроты ощущений. И, судя по его чуть озабоченному лицу, можно было сделать смелое предположение, что праздный господин вполне остался доволен увиденным.