Медвежий вал
Шрифт:
Перебежчик показал, что в их части получен приказ любой ценой прорваться из города в район совхоза Ходцы. По такому случаю всем солдатам раздали на руки продукты и боеприпасы на несколько дней. Еще он сказал, что многие солдаты перешли бы вместе с ним, но боятся, что русские их будут расстреливать.
Едва успела весть о готовящемся прорыве дойти до штаба армии, как на всем протяжении от Западной Двины до озера Городно вспыхнули ожесточенные бои. Дивизии Квашина и Дыбачевского приняли на себя первый серьезный натиск всей окруженной немецко-фашистской группировки.
Черняков в связи с угрозой прорыва
В батальон Крутова корректировщиком попал Зайков: загорелый, черный, как цыган, он пришел со своими связистами.
Показался противник. Стрелковые роты еще молчали, но артиллерия начала встречу с дальних подступов. Разрывы гаубичных снарядов ложились по деревне Осники, куда вошли машины противника. Гитлеровцы повыскакивали из машин и стали разбегаться по полю и кустарникам. В деревне вспыхнули пожары.
Медведев грыз костяной мундштук трубки и отдавал короткие, отрывистые команды. Он был спокоен. Крутов немного нервничал, но старался это скрыть, и хотя рассматривать по существу было нечего, он не отрывался от бинокля. Нервничал он не от страха, а оттого, что был на виду, что надо было распоряжаться и командовать, а он не привык к этому, да на глазах еще малознакомых людей.
В кустарнике, неподалеку от передовой, мелькнули темные фигуры гитлеровцев. Крутов показал на них и спросил:
— Не пора ли переключаться на пехоту?
— Пехота не уйдет, — ответил Медведев. — Пусть еще поднакопятся на исходном, а тем временем орудия поостынут! — И он скомандовал батареям «перекур».
Возле окопов батальона рванули первые вражеские мины и снаряды. На высокой ноте прошелся шестиствольный миномет и, прижимая всех к земле, в воздухе засвистели, завыли, заголосили тяжелые стопятидесятивосьмимиллиметровые мины.
— С самого начала хочет всей пятерней заехать по физиономии, — пробурчал Медведев и, едва отгрохотали тяжелые удары, подтолкнул локтем Крутова: — Давай, молодой комбат, встаем, от стрельбы в щели не отсидишься!
Как ощущается гнетущая атмосфера близкой грозы, так сейчас явилось предчувствие неотвратимо надвигающейся на батальон опасности. Выстоим ли? Что придется пережить? Какие распоряжения придется отдавать? Не сплошаю ли перед лицом смертельной опасности?.. Крутов знал одно: он будет делать все необходимое, лишь бы выполнить задачу, от которой в этот день зависит, быть может, победа всей армии.
Вместе с мыслями об ответственности за порученное дело пришла уверенность в своих силах. Пусть его боятся враги, а не он их! Он спокоен, прав, он защищает свою Родину, а над ними, как грозный призрак, подымается возмездие, и петля окружения все туже захлестывается на их горле.
Пусть не сомневается полковник, шапка Мономаха хоть и тяжела, но он не белоручка, а чернорабочий войны. Выдержит!..
Гитлеровцы сыпали снарядами и минами вразброс и по первой линии окопов и по батареям, что стояли далеко позади. Когда первый страх прошел, Крутов увидел, что от такого огня особенного ущерба нет, и сразу приободрился.
Гитлеровцев в контратаку шло много,
Первая контратака была отбита, и Крутов взялся за телефон.
— Товарищ полковник, — сказал он громко, — мое хозяйство отразило первую контратаку... Поздравляете? Спасибо! — Внезапно, зажав трубку рукой, он обратился к Медведеву: — Послушай, сколько мы уничтожили врагов, как думаешь? Полковник спрашивает!
Медведев пожал плечами:
— Скажи, что бьем не считая!
Этот ответ Крутов передавать не стал, а сознался, что допустил промашку и забыл об этом. Раньше он сам обращался к комбатам с точно таким же вопросом, но только теперь почувствовал такие сведения пустой, никчемной, никому не нужной формальностью...
— Куда там, какая поспешность, — проворчал Медведев. — Еще свои ребра не пересчитали, целы или нет, а уж подавай — сколько противника!
— Требуют... Учет, — пробормотал Крутов.
— Вот пленного захватим, он сам скажет, сколько они потеряли. Это уж более верные данные, чем от нашего брата.
— Совет хорош! — сказал Крутов. — Только попробуй когда-нибудь сходить за «языком», тогда узнаешь, почем фунт гребешков...
Медведев странно усмехнулся:
— Думаешь, не ходил? Никому еще не рассказывал, тебе первому. В сорок втором стояли мы в обороне под городом Белым, и наша разведка долго не могла взять пленного. Командир дивизии и вздумал пообещать отпуск тому, кто притащит «языка». А был я в то время начальником разведки дивизиона. «Э, — думаю, — не боги горшки обжигают. Что там пехота, то ли дело мы — артиллеристы!..» Высмотрел я в стереотрубу отдельно стоящий блиндаж в боевом охранении противника, собрал группу охотников и ночью решил действовать. Главное, меня местность тогда здорово подвела, очень уж она в стереотрубу ровной казалась, без всяких там препятствий...
Разговор был прерван свистом снаряда. Крутов насторожился, но потом успокоился: «Далеко».
— Так вот, — продолжал Медведев, — проштудировал я в уставе раздел о ночном поиске, и ночью, вооруженные до зубов, вышли мы на передний край...
— Ложись! — крикнул боец в соседней ячейке, и тотчас вблизи окопов загрохотали взрывы. На этот раз был не одиночный орудийный выстрел, а сразу залп батареи.
— Какого черта он расходится? — забеспокоился Крутов и хотел было встать посмотреть, но Медведев дернул его за гимнастерку назад.
— Сиди, слушай дальше... Выпили мы для храбрости наркомовскую норму и поползли. Черт те откуда, на совершенно ровной местности, оказались овраги. Спустились в один, другой. По моим подсчетам, уже вот-вот должны быть окопы противника, а их все нет, и, как на грех, ни одного выстрела. Посылаю трех бойцов в разведку. Они возвратились и говорят: «Боевое охранение рядом!» Ну, коли так, атаковать его! Рассыпались мы в цепь, гранаты в руки и поползли. Впереди висели две-три колючки на жиденьких столбиках, мы не посчитали их за препятствие и бросились вперед, чтобы захватить противника врасплох. Тут по нам хлестнули из пулемета, но, к счастью, никого не задели, и тогда, для бодрости, я закричал: «За Родину! Ура!..»