Медвежий вал
Шрифт:
— Понимаю! — сдержанно, но, видимо, волнуясь, ответил Томин. — Положитесь на нас, товарищ командующий.
Березин крепко пожал ему руку, и генералы стали спускаться с холма. Проезжая через деревню, Безуглов увидел приютившиеся за домом машины, которым совершенно нечего было делать вблизи передовой, и попросил остановиться.
— Счастливого пути, товарищ командующий!
Березин кивнул головой, и, пока машина набирала скорость, он слышал, как Безуглов кричал громовым голосом:
— Все эти халабуды, балаганы, которые сюда понатыкали, — в лес! Кто через десять минут не уберется
Адъютант усмехнулся:
— Дает жизни своим. Башковитый мужик!
— Генерал! — поправил его Березин.
Командиры гвардейских дивизий, узнав, что Березин проехал в Королево, ждали его у перекрестка, которого он не мог миновать. Завидев их, он остановил машину.
Издали донесся грохот. Это враг обрушил первый артиллерийский шквал на Монастырский холм и Королево. Генералы молча обернулись в ту сторону. По деревне частыми грибами взошли и стали расползаться черно-сизые клубы дыма. Протяжно заскрежетала «скрипуха» — немецкая реактивная метательная установка «М-40». От гулких, как взрывы авиабомб, ударов вздрогнула земля, и из-за холма медленно поднялось тяжелое свинцово-черное клубящееся облако.
— Так вот, — сказал Березин и кивнул головой в сторону Королево, — Безуглов их там задержит. Пока они с ним будут драться, вы — вперед. Все, что разбежится по сторонам, пусть разбегается, теми мы займемся потом. Ваше дело ломиться вперед и только вперед! Помните, что все ближайшие резервы противника увязнут сейчас в бою с Безугловым и перед вами особо сильного сопротивления пока не будет. Не задерживаю вас больше, приступайте к выполнению задачи, не медля ни одной минуты. Смелее! Желаю удачи!
Березин пожал руку генералу Кожановскому — широкому в кости человеку, плотному и немного тяжеловесному, не знающему колебаний. Березин с удивлением ощутил, как его рука, будто детская, мнется в могучем пожатии Кожановского. Бабичев, маленький, розовощекий, подвижный, цепко схватил своей небольшой рукой пальцы Березина, пожал, будто клюнул, мгновенно, но крепко. При этом папаха сдвинулась у него на затылок и из-под нее показался высокий белый лоб и выбритое до блеска темя.
— Вас задержу на минуту, — сказал Березин Квашину — полному, рыжеватому генералу с красным веснушчатым лицом и белыми, как выгоревшая на солнце солома, клокастыми бровями, из-под которых смотрели пытливые зеленоватые глаза.
Взяв его под руку, он медленно пошел с ним по дороге, разговаривая вполголоса. Дивизия Квашина, как левофланговая, имела задачу — ударить в сторону, чтобы расширить прорыв Березин рассчитывал, что в случае, если противник вздумает нанести удар во фланг наступающим, Квашин вовремя разгадает этот маневр и без подсказки примет свои меры. Горловина прорыва — самое опасное и уязвимое место для армии, когда она вся устремится вперед. Надежный человек должен стоять на таком участке!
Квашину было под пятьдесят, он многое пережил, был несправедливо осужден и почти год провел в читинской тюрьме, но потом его оправдали и вернули в армию. Всей своей долголетней службой показал он преданность советской власти, и несправедливое осуждение не оттолкнуло его от партии. Березин ценил
— Как выйдете за большак, — говорил ему Березин, — сразу готовьте две линии окопов и сильный противотанковый резерв. Только тогда дальше, и то лишь двумя полками. Третий держите на большаке. Вперед разведку, разведку и еще раз разведку! Без нее ни шагу. Обо всем доносите. Помните, что малейшая ваша оплошность, и — вся наша ударная группировка окажется в мешке! Значит, я могу на вас положиться?
— Будет исполнено, товарищ командующий! — ответил Квашин.
— Желаю успеха! — подал руку на прощание Березин, и Квашин ответил равным по силе пожатием.
Гвардейские дивизии под заслоном частей Безуглова развернулись и устремились на юго-запад. В первые же часы боя они перерезали большак Лиозно — Витебск и, сметая небольшие разрозненные подразделения противника, стали веером разворачиваться в глубине фашистской обороны. Была занята на большаке деревня Лучиновка, вытянувшаяся вдоль дороги на добрых два километра. В это время полки Безуглова сдерживали яростные контратаки врага на Королево. Над землей поднялись дымные столбы, всюду горело, взрывалось, трещало, грохотало, в небе появились штурмовики и истребительная авиация.
Поступавшие телеграммы каждый час приносили все новые и новые сведения о продвижении войск, об отбитых контратаках, захваченных пленных и трофеях. Только у основания прорыва — вправо и влево от полосы, в которой был нанесен удар, — фронт оставался без движения, и там царило подозрительное затишье. Внимательно вчитываясь в телеграммы, Березин старался разгадать, что задумали гитлеровцы.
— В чем дело? — в который раз, всматриваясь в карту, спрашивал себя Березин и, не находя ответа, ерошил свои густые волнистые волосы. — Почему они не отходят?
От пометок красным карандашом и подтирок резинкой карта затерлась, покраснела. Фронт прогнулся в сторону Витебска. Вмятина, сделанная войсками, узкая у основания, дальше расширялась и вытягивалась на двадцать километров в глубину, напоминая очертанием рыбий пузырь. В центре была Лучиновка. Там были основные силы армии, десятки тысяч людей, которые по приказу шли вперед и не знали, не должны были даже думать о том, что глубокий прорыв в этой войне не раз превращался и может превратиться в опасную мышеловку, в окружение, стоит только командующему проглядеть, увлечься звучным красивым «вперед!»
Березина тревожила создавшаяся обстановка. Сознание своей личной ответственности за исход операции не давало ему покоя, хотя все шло пока хорошо. Вот только противник до сих пор медлит, не проявляет ясных намерений. Эта неясность висела над Березиным, как дамоклов меч... «Чего Гольвитцер тянет, чего выжидает?..»
В раздумье он подошел к небольшому сейфу, где хранились бумаги, достал тонкую серую папку с надписью: «Генерал от инфантерии Гольвитцер». Раскрыв ее, Березин пробежал глазами несколько строк: