Медвежий вал
Шрифт:
— Он желает объясниться лично и прибыл сюда!
— Хорошо, я им займусь, — уже более спокойным тоном сказал Гольвитцер. Заложив руки за спину, он прошелся по кабинету — Вот что, — сказал он, — советские войска, которые вошли в прорыв, надо приковать контратаками к тем местам, где они сейчас находятся. А ночью перебросить резервную авиаполевую дивизию сюда, — он проследил карандашом путь по линии железной дороги, идущей от Витебска к фронту, и остановил острие там, где значилась станция Крынки. — Ход конем — понимаете?
— И утром одним ударом завязать русских
— Если удастся, — согласился Гольвитцер. — Противника нельзя недооценивать... Если мы допустим, что Витебск окажется под угрозой, нас не погладят по головке. Тогда прощай и ваша карьера... — Он усмехнулся и выразительно посмотрел на Шмидта. — Поэтому обеспечьте своевременность и энергичность операции!
Едва закрылась дверь за начальником штаба, как в кабинет вошел командир дивизии Прой.
— Разрешите — экселенц?
— Прошу, — голосом, не предвещающим ничего хорошего, пригласил его Гольвитцер. Он рукой указал Прою на кресло, а сам стал рыться в бумагах. — Надеюсь, — он не счел нужным взглянуть на Проя, хотя тот даже вздрогнул от тона, каким это было сказано, — надеюсь, вы не станете отрицать, что сто девяносто седьмая дивизия была одной из лучших среди имперских войск?
Прой забормотал что-то невнятное.
— Надеюсь, вы получали такие донесения: «По данным разведки, на стороне русских происходит смена частей...» — Гольвитцер нашел нужную ему папку и листал ее, вычитывая отдельные фразы. — «Замечено передвижение пехоты по дорогам к северу от шоссе... Радиоперехватом сигналов установлено перемещение и появление новых позывных... Сосредоточение пехоты в рощах... Гул танковых моторов»? Наконец, вы читали все, что удалось подслушать по телефону команде, которую я специально направил к вам. Вот ваши подписи...
— Проклятая погода... Туман... — Прою изменил голос.
— Как вы думаете, достаточно этих сигналов, чтобы принять необходимые меры и уберечь дивизию от разгрома? — Гольвитцер наконец взглянул на того, кто сидел перед ним.
— Господин генерал... — прохрипел багровый от волнения Прой.
— Ваши дела очень плохи, полковник, — продолжал Гольвитцер. — Не знаю, удастся ли мне уберечь вас от суда. Не знаю!.. Вы представляете, какое значение имеет для нас Витебск, к стенам которого вы подпустили русских? Можете судить сами, если фюрер лично нас инспектировал и посетил город, то...
Холодный пот прошиб Проя: стоило дать ход этим проклятым донесениям, сложенным в папку, как он станет козлом отпущения за все неудачи на фронте. Гольвитцер, о чем-то задумавшийся, внезапно спросил:
— Как здоровье вашего отца?
— Благодарение богу, старик еще крепок... — пробормотал озадаченный таким вопросом Прой.
— Почтенный человек старой закалки. Мы близко знали друг друга много лет, но в последние годы редко приходится встречаться. Когда-то он ворочал крупными делами, связанными с поставками для армии. Он и сейчас служит?
— Да!
— На таких людях, как он, держатся величие и сила Германии, — назидательно сказал Гольвитцер. — Вы понимаете, насколько трудно мне что-нибудь
Прой вскочил, ожидая напутственных слов командира.
— Рассчитываю, что вы передадите отцу мои наилучшие пожелания. — И неожиданно: — Вы верите в предчувствия, Прой?
— Не приходилось задумываться...
— А я верю. И предчувствия мне говорят, что Германию ждут тяжелые испытания. Ваш отец всегда верно угадывал «погоду», и вы должны привезти мне информацию. Услуга за услугу, Прой. У вашего отца нет причин не доверять мне, а тем более вам, как сыну. Мы должны это знать, Прой, чтобы события, какой бы стороной ни обернулись, не застали нас врасплох. Счастливой дороги, Прой.
Прою все стало ясно. Уж он вынудит старика разоткровенничаться.
Взглянув на часы, Гольвитцер увидел, что до обеда осталось две минуты, и прошел в столовую. Повар в белом колпаке и переднике, надетом на солдатскую форму, заканчивал сервировку стола.
Гольвитцер уселся, привычно сунул салфетку за воротник мундира и, все еще находясь во власти недавних мыслей, остановил рассеянный взор на соуснике. В хитром сплетении узора стояла надпись «Париж».
«Франция... — вздохнул генерал. — Счастлив тот, кто не бывал в России... Знаешь, как в нее войти, но никогда не скажешь, как отсюда выйти! Впрочем, скоро и во Франции будет не легче...
Ночью на станцию Крынки несколько раз подходили эшелоны. Паровоз останавливался без свистков, и из набитых до отказа вагонов выгружались гренадеры резервной авиаполевой дивизии. Опустевшие вагоны перегоняли обратно к Витебску, а гренадеры плотной колонной уходили в ночь, в темноту, к шоссе Лиозно — Витебск.
На рассвете, не дождавшись, пока подойдет разгружавшийся на станции дивизион тяжелых самоходных орудий, гитлеровцы с легким пехотным вооружением пошли в наступление. Они без труда отбросили разведывательные группы гвардейцев, уже начавших прощупывать местность, вышли на опушку леса у самого большака и попали под огонь орудий прямой наводки. Все высоты перед большаком были заняты гвардейской дивизией Квашина.
Глава тринадцатая
Четверо суток в районе прорыва громыхала артиллерия. Земля дрожала как в лихорадке, и гул тяжелыми волнами катился по сторонам. В сером осеннем небе вычерчивали белые петли серебряные крестики истребителей.
По дороге на Бояры бесконечной, чередой шли машины с боеприпасами и продовольствием. Обратно они увозили пустые ящики, подбитые орудия, порожние бочки из-под горючего. Иногда двигались медленно, словно на ощупь, чтобы не встряхнуть раненых, перевозимых в полевые госпитали.