Медвежий вал
Шрифт:
На единственной пешеходной дороге через овраг, которой пользовались гитлеровцы, впритык одно к одному стояли десятки орудий всех систем. В невероятной толкучке суетились, надрывая глотки, офицеры и рядовые, мешая друг другу. Среди серых шапок мелькала папаха с красным генеральским верхом.
Это Квашин, бросив все, примчался сюда, чтобы своей твердой рукой навести порядок. Запыхавшийся, красный, потный, он пробился на высокий противоположный берег оврага. Здесь уже было положено начало организованной переправе. Облепив пушку со всех сторон, расчеты подхватывали очередное орудие и с криком: «Давай, давай, пошло!» — навалясь, бегом вкатывали его по крутому склону.
— Товарищ генерал, семь орудий уже переправлено!..
— Ты что мне здесь творишь? — разъяренный, потрясая кулаками, закричал на него Квашин. — Ты думаешь до вечера вытаскивать по орудию? Я же предупреждал! Где тросы, тягачи? Немедленно!.. Бегом!..
— Слушаюсь, товарищ генерал, — бормотал офицер. — Слушаюсь.
Под горячую руку Квашин мог разнести, разбранить кого угодно. Он бы еще ярился, да с того берега в овраг на полной скорости спустился тягач на гусеничном ходу и, врезавшись в снег, пошел целиной, пробивая новую дорогу. Квашин махнул рукой подполковнику: «Организуй дело!», и тот побежал, придерживая на ходу сумку.
Пока велась долгая и трудная переправа орудий, пришли сообщения, что батальоны заняли Скиндеровку, Горелыши и Бондари, за которыми столкнулись с пехотой гитлеровцев, задержанной у артиллерийских позиций эсэсовской командой. Был полдень. Узнав об этом, Квашин поручил переброску орудий своему командующему артиллерией, а сам помчался на новый наблюдательный пункт в Скиндеровку. То, что он увидел оттуда, превышало все его опасения. Его бойцы залегли по огородам, за плетнями на окраине сгоревшей деревни, а вся инициатива огня, от которого содрогалась земля, находилась у противника. Разрывы снарядов тяжелой артиллерии, мин и мощные, как при бомбежке, удары «скрипух» остановили наступающих.
Черные клубы дыма взвивались над Бондарями все чаще и чаще, канонада нарастала с каждой минутой.
— Что у соседей? — словно от этого зависела вся его судьба, с тревогой спросил Квашин своего офицера-оперативника.
— Залегли в Горелышах и перед Заболотинкой!..
— Ч-черт! — выругался Квашин.
Пора было докладывать обстановку. Сказать прямо, что пехота лежит под жестоким обстрелом и ее сейчас не поднять, значило навлечь на себя упреки и несправедливые выговоры. Он взял трубку телефона и стал перечислять Безуглову, откуда и сколько бьет батарей, какой огонь в Бондарях, откуда стреляют пулеметы противника...
Безуглов долго слушал его, не перебивая, а затем, теряя терпение, резко спросил:
— Что с пехотой, где она?
— Ведет огневой бой с противником, — увильнул Квашин от прямого и неприятного ответа.
— Знаю я эти «огневые бои», — сердито проговорил Безуглов. — Подтягивай свои «колеса» и атакуй!
— Есть, — облегченно вздохнул Квашин и вытер рукавом вспотевший лоб. — Буду атаковать!
Он был доволен, что Безуглов не кричал, не требовал неприятных признаний, а сразу понял обстановку в Бондарях. Березин, получив сообщение Безуглова о том, что гвардейский корпус остановлен перед артиллерийскими позициями противника, почувствовал угрозу всему наступлению. Вся продуманная им до мелочей система взаимодействия с огневыми группами рушилась из-за оврага, вставшего на пути орудий. Не смог добиться предварительной авиаразведки местности! Впрочем, раздумывать по поводу того, чего уже нельзя исправить, было некогда, надо спасать положение. Пока порыв войск не иссяк, а гитлеровцы не засели как следует, любыми мерами нужно поднять бойцов в атаку. Тотчас же он начал переговоры с командирами дивизий.
— Не ожидайте, пока подтянется вся артиллерия, а немедленно, с тем, что есть, под личную ответственность поднимайте людей в атаку. Под личную ответственность! — подчеркнул он.
— Слушаюсь, товарищ командующий. Будет исполнено, — ответил Квашин.
Если Березин разговаривал с Квашиным довольно спокойным тоном, то последний повторил его приказ в совершенно иной форме. Он учинил целый разнос командирам полков, взвинтил им нервы и закончил тем, что приказал им лично поднимать полки в атаку. Дальше приказ шел до низшего звена в различных выражениях, в зависимости от темперамента командира, но имел одно непременное условие: лично поднять людей в атаку!
В этот день Черняков находился на наблюдательном пункте. Он нервничал. Причины были: нельзя видеть, что делается у наступающих, а информации не поступало. Он считал, что ему, непосредственно охраняющему фланг гвардии, следует знать, что происходит у наступающих.
На попытки добиться толковой информации начальник штаба дивизии ответил:
— Могу вас заверить, что никто не ответит на ваши вопросы. Гвардейцам сейчас не до нас, у них своих забот по горло!
— Так что же, я должен сидеть, ничего не зная? — вскипел Черняков.
— Как вам угодно, — сухо ответил начальник штаба. — Попробуйте получить информацию сами — узнаете!..
Черняков возмущенно бросил трубку телефона и, посапывая, стал ходить по блиндажу. «А почему и не попробовать?»
— Вызовите соседа, — приказал он телефонисту.
С готовностью схватив сразу две трубки, покрикивая на невидимых связистов, работавших на коммутаторе, тот с завидной быстротой вызвал Нагорного.
— Товарищ Нагорный! — закричал Черняков, заранее предполагая плохую слышимость. Но ответный голос был четок и близок, и Черняков сразу заговорил спокойно: — Я ничего не могу добиться от своего верха, а мне хотелось бы знать, как идут ваши дела. Чтобы не отрывать вас от обязанностей, позвольте прислать к вам своего офицера? Пусть он находится при вас, а там он и сам доложит мне все, что необходимо. Вы не возражаете? Не обременит, говорите? Вот и отлично все уладилось! Как у вас работа? Хорошо? В случае нужды моя скромная соседская помощь к вашим услугам!
Закончив разговор, Черняков присел на дощатые нары, накрытые плащ-палаткой, и придвинул к себе карбидный фонарь. Из горелки упругой струйкой выбивалось яркое пламя.
— Вызовите мне Крутова, — приказал он адъютанту. Тот козырнул и выскочил за дверь, а Черняков принялся вышагивать по блиндажу. Три шага вперед, три назад. Почему перед гвардией все затихло? Что там? Замечательный успех или опять что-нибудь непредвиденное встало перед армией? До каких пор будем биться под Витебском? На других фронтах мощные удары следуют один за другим, скоро подойдут к государственной границе, а здесь? Здесь наступаем день, два, неделю, оглянемся — и видим окопы, из которых вышли...
Крутов вошел, остановился у входа, почти касаясь головой накатника. На свежих бревнах, разогретых теплом маленькой печки, выступили бисеринки смолы.
— По вашему приказанию!..
— Пойди к Нагорному, — сказал Черняков, останавливаясь. — Будешь все время с ним, прислушивайся и приглядывайся ко всему, чтобы я знал обстановку не хуже, чем в своем полку. Понял? Тут пока обойдутся без тебя. Но помни, ночью, возможно, придется и нам крепко нажать, чтобы выровнять свой фронт с гвардией. О наступлении днем с нашими силами нечего и думать, а ночью вполне возможно...