Медвежья волхва

Счастная Елена

— Прости, — буркнул Медведь, вставая.

Оправдываться не стал, объяснять тоже — да и зачем? Ведана промолчала и схватилась за протянутую ей руку. Он тащил её наверх всю дорогу, ни разу не отпустил, не позволил скатиться обратно. Нашлось и очелье, что висело, покачиваясь, зацепившись за ветку. А Ведана, надевая его снова, тронула кончиками пальцев царапину на виске, которую от холода, сковавшего кожу, даже и не почувствовала сначала. И крови тоже не оказалось. Она прикрыла её краем платка, чтобы не показать Медведю, и они, совсем отряхнувшись от снега и оправившись, пошли дальше.

Теперь Ведана была осторожнее: от старосты старалась не отставать и смотрела под ноги гораздо усерднее. Скоро тропка свернула и начала сползать в низину, растворяясь. Проступили сквозь снег

тёмные пятна подмёрзшего болотца. Но дорожки тут никакой особой не было: знай смотри, чтобы ноги не промочить. Лес кругом снова стал гуще и старше, видно, это был след совсем старого земного провала, уже давно оплывшего и заросшего. Но рядом с ним иногда случались и другие.

И Ведана хотела уж спросить, долго ли ещё идти, как увидела, что нет. Между вздымающихся в человеческий рост земялных покатых стен стоял чур Велеса, очень старый, потемневший и рассохшийся, особенно сильно у верхушки. Едва обозначенный в руках его посох казался просто трещиной на теле обтёсанного когда-то очень давно ствола. Глаза бога под клыками, спускающимися к бровям из пасти медвежьей шкуры, что была надета на его голову, смотрели не строго, а спокойно и мудро. Ведь он многие десятки лет стоял тут и глядел в гущину леса, в самые его глубины, видя то, что человеку неведомо.

Медведь замедлил шаг, вцепившись взглядом в изваяние Велеса, и постепенно остановился, чуть склонив голову. Негромко он обратился к покровителю и поклонился. Заговорил размеренно, явно ведая, что делает и в каком особом порядке делать это надобно. И всё это время Ведана просто стояла за его спиной и наблюдала за каждым его движением, прислушивалась к каждому слову и повторяла их про себя. Казалось, староста разговаривает с самым древним пращуром, наполняясь особым чувством, словно не с богом, многомудрым и древним, а пращуром, которого не видел никогда, но с которым ощущает прочную связь. Многие старейшины в общинах были ещё и волхвами, но сам Медведь таковым ещё не стал. Может, и ждал его этот путь дальше, как наберётся он возраста и жизни побольше насмотрится — но и сейчас он вознёс славление богу правильно и почтительно, испросил разрешения провести обряды все, которые Ведана, гостья на этих землях, но жрица, уже давно говорящая с богом-мудрецом, посчитает нужными. Слушать бы его и слушать, чувствуя, как растекается в груди прохладным молоком то самое чувство, что однажды познав, уже не забудешь никогда: знание, что тебя видят и слышат. И пусть деревянные губы чура не могут шевельнуться, отвечая, а особый слух, то ли сердечный, то ли душевный, всё одно улавливает его голос.

Ведена приблизилась медленно, легонько содрогаясь, но не от холода, а от ощутимых отзвуков, которыми отдавались слова Медведя внутри. Она положила ладони ему на плечи и замерла, затаив дыхание, как он смолк. Так они постояли ещё немного. Медведь: слегка подняв голову к кронам сосен, а Ведана — уперевшись лбом в его широченную спину и ловя каждый его вдох и выдох.

— Я думала, что ты с Перуном ближе, — улыбнулась она, как Медведь наконец отмер и повернулся к ней. — После стольких лет в дружине…

Ладони соскользнули с плеч его, и Ведана схватилась за ворот своего кожуха, на миг растерявшись, куда их теперь деть — словно там им и было самое место, другого не надо.

— С Перуном у нас особые разговоры, — староста опустил взгляд на свёрток с требами у себя в руках. — Сейчас я с ним больше о дождях говорю, чем о битвах.

Ведана кивнула, понимая, и протянула руку. Тяжёленький горшочек, кажется, с зерном, ещё один — поменьше — с мёдом — то, что нужно для Велеса, что трудом своим добыто и хранит силу человеческую, душу его. Они с Медведем пару мгновений вместе держали требы, соприкасаясь пальцами и взглядами, а после он отпустил. И пока Ведана обходила святилище, теперь сама обращаясь к богу-мудрецу, прося сил для соприкосновения с возможной тьмой, что ещё осталась в Беглице, для борьбы с ней — Медведь стоял позади неё, наблюдая и оберегая будто.

И чем больше Ведана погружалась в то смутное состояние, когда уже не чуешь границ собственного тела и разума, сплетаясь с волей Велеса, что пронзала и оплетала, будто нити паутины, всё вокруг — тем явственнее она ощущала древнюю сущность Медведя, заключённую в его крови. И та словно поднималась от земли буйным всходом, который пробивает толстую сухую корку в стремлении увидеть наконец свет Дажьбожьего ока. И кажется, то же самое чувствовал сам Медведь, потому как сердце его билось всё быстрее с каждым разом, как Ведана проходила мимо него и едва касалась взглядом. А дыхание его разворачивалось шире в необъятной груди. Земля шаталась под его ногами, проверяя на прочность, как вековой дуб — и в какой-то миг страшно стало, что не выдержит он всего и зря пришёл сюда: надо было звать волхва.

Ведана возложила оба горшочка на каменный требный стол, что стоял перед ликом Велеса, и подняла к нему взгляд. А после повернулась к Медведю, странно бледному, будто увидел он нечто, что никогда в своей жизни не встречал. Что и осознать пока не мог. А может, и до сих пор видел, глядя куда-то мимо, в прозрачную снежную чащу, что бросала через капище насквозь обрывки ветра. Ведана подошла к старосте и обхватила его лицо руками.

— Слышишь меня? — встряхнула.

И ещё раз — лишь тогда Медведь посмотрел на неё. Уверенно и веско легли его руки на талию.

— Я всё понять хочу, Ведана, — проговорил он хрипло. — Зачем ты появилась здесь на самом деле?

— Чтобы помочь.

Она спустила руки ему на грудь И сердце сильное ударилось в ладонь даже сквозь надёжную стену мышц и кожуха.

— Кому?

— Тому, кто помощи захочет, — она помолчала. — И себе, наверное, тоже.

На лицо упали первые крупные снежинки. Ведана и Медведь одновременно подняли головы к небу: надо же, пока были здесь, не заметили, как заволокло его белёсой дымкой, что всё густела и густела, превращаясь в круглобокие облака. И они теперь темнели с востока, наступая на капище, опускаясь к верхушкам сосен, почти касаясь их и путаясь самыми краешками в их ветках. С каждым мигом снег сыпал всё быстрее и яростнее, пронёсся над землёй сильный порыв ветра, скрылся где-то в чаще с другой стороны, но потянуло между деревьев колючим зябким холодком увереннее — и по спине пробежал лёгкий озноб предчувствия непогоды.

— Пора возвращаться, — Медведь тревожно нахмурился, отпуская Ведану.

Он поднял из снега сброшенный заплечный мешок и по опасно быстро исчезающей тропе повёл её обратно. Но не успели они ещё даже подняться на горб из низины, как Стрибожьи внуки, словно созванные недавно пролетевшим через прогалину братом, заметались вокруг, пробираясь в рукава и отыскивая неведомые щели между намотанным вокруг шеи платком и воротом кожуха: как ни закрывай, найдётся другая.

Как вышли на дорожку в сторону веси, снег посыпал в лицо. Ведана схватилась за подставленную руку Медведя и почти слепо пошла за ним. Укрыться тут было негде, да и зачем, если идти не так и далеко? Да только каждая верста этого пути грозила обернуться мучением и растянуться до бесконечности. Ведана и до того уж начала зябнуть в святилище, когда закончила обращение к Велесу, а теперь и вовсе почувствовала, как замерзают лодыжки от попавшего в чеботы снега, как стынет помалу ладонь даже в толстой рукавице. Другая же продолжала надёжно лежать в ладони старосты, и потому скоро она осталась единственным, то ещё хранило тепло. Показалось, даже толстый кожух уже не мог сдержать напора ветра и снега, спина начала холодеть, и Ведана то и дело поводила лопатками, чтобы пустить между телом и одеждой хоть немного нагретого воздуха.

И вдруг почудилось в стороне, из глубины низины чьё-то тяжкое дыхание. Медведь только на миг приостановился. Словно споткнулся. Прислушался, щурясь от снега и крепче сжимая руку Веданы в своей. Стоило только перестать двигаться, как стало ещё холоднее. Ноги, показалось, так и вмёрзли в снег, лицо онемело под ударами ветра и нескончаемого потока снега, что сыпал и сыпал, оседая на едва тёплой коже и ресницах На мелких прядках волос, что выбились из-под платка. Ведана крупно задрожала — и Медведь тут же пошёл дальше, ничего не объясняя, едва не волоча её по снегу, потому как снова заставить шевелиться застывшее тело становилось всё сложнее.